Однако сомнительно, чтобы лейтенант ночью нашел эту тропинку.

— Вот шо, лейтенант, — подумав, предложил главстаршина, — идите вон в ту сторону, где пригорок. Там дожидайте меня. Дивчина нехай тоже туда идет. Я трохи помаячу тут, а под утро нам все равно придется отходить, бо силенок не хватит держаться. По тропке спустимся вниз.

Глушецкий отрицательно махнул рукой, наклонился и взял автомат.

— Надо туда, — сказал он, показывая в сторону, где залегли солдаты и матросы.

Он сделал несколько шагов по дороге и вдруг почувствовал такое головокружение, что чуть не упал. Семененко его поддержал и решительно заявил:

— Все, товарищ лейтенант. Давайте обратно. А ну, дивчина, веди лейтенанта!

Опираясь на плечо девушки, Глушецкий пошел к берегу. Семененко проводил их глазами и, сойдя с дороги, направился к мысу Фиолент, где шла стрельба.

Утром немцы бросили в бой танки и свежие войска. Моряки и солдаты были вынуждены отступить к тридцать пятой батарее. Опять весь мыс оказался под шквальным огнем артиллерии. Но и в этот день гитлеровцы не овладели Херсонесом.

Семененко, Глушецкий и девушка, которая перевязывала его ночью, под утро спустились по тропке к берегу. Подняв голову, Глушецкий увидел, что скалы высоко вознеслись над морем. Семененко нашел углубление в скале и предложил здесь располагаться. Пройдя дальше, он, к своему удивлению, увидел людей. Кто-то лязгнул затвором, и Семененко торопливо сказал:

— Свои, свои.

— Из какой части? — раздался резкий голос.

— Громовской бригады.

— Проходи!

Семененко пролез под нависшей скалой и очутился на широком и гладком, как палуба корабля, камне. Здесь он увидел несколько десятков севастопольцев: матросы, солдаты и неизвестно как оказавшиеся здесь две женщины. У одной из женщин на руках был ребенок.

— Здоровеньки булы, — стараясь быть веселым, проговорил Семененко. — Чи не рейдовый катер дожидаете? Приходили корабли?

— А ты что, не видел? — грубо отозвался матрос с забинтованной рукой.

— Я наверху был, — ответил Семененко.

— Что там?

— Ночью мы их гнали до Фиолента, а сейчас они нас. Танки пустили. Наверху теперь немцы. Не выглядывайте, а то худо будет. Так приходили корабли?

— Приходило несколько катеров, за батареей ошвартовывались. Мы сигналили, но к нам не подошли.

— Перегружены, видать, — вставил слово худощавый матрос.

— Да, дела, — задумался Семененко.

Он вернулся к лейтенанту и сел рядом на камень. Вскоре рассвело, и Семененко увидел под скалами сотни людей. Наверху грохотали взрывы. Многие снаряды рвались в воде.

— История, — протянул главстаршина, косясь на девушку в поношенном пехотном обмундировании, которая, нахохлившись, сидела поодаль. — Мертвой хваткой берут нас.

Он вскинул вещевой мешок, вынул котелок, зачерпнул воды и стал умываться. Не вытирая лица, сел, закурил и стал вслух рассуждать.

— А дальше шо? Сверху нас не достанут, а вот ежели с моря подойдет какая вражья посудина, то нас за милую душу посекут из пулеметов.

— Не каркайте раньше времени, — резко оборвала его девушка.

Семененко посмотрел на нее так, словно впервые увидел, и добродушно спросил:

— Как звать, сестрица?

— Таня.

— Где раздобыла? — спросил он, заметив лежащую около ее ног снайперскую винтовку.

— В детском магазине купила, — ядовито ответила она.

Семененко укоризненно покачал головой.

— Ой, дивчина, горда, как погляжу. Меня интересует твоя воинская специальность. Чи санинструктор, чи кто?

— Снайпер, — уже миролюбиво ответила девушка.

— А фамилия твоя какая?

— Таня Левидова.

— Не чул. Про Людмилу Павличенко чул, а про тебя…

И он пожал плечами.

— Так то знаменитый снайпер, а я не знаменитая. Нас таких много.

— Мабуть, так, — согласился Семененко.

Лежавший до сих пор без движения Глушецкий открыл глаза и приподнялся. Таня подошла к нему и предложила:

— Давайте перевяжу голову.

— Плесни на меня водой, Павло, душно, — попросил лейтенант.

Семененко зачерпнул в котелок воды и стал поливать ему на лицо. Потом Таня сделала перевязку. Увидев, как ловко она перевязывает, Семененко одобрительно заметил:

— Добрая была б медицинская сестра.

— А я и была сестрой, — отозвалась Таня.

— Чего ж специальность переменила?

— Вас забыла спросить.

Главстаршина прищурился, покачал головой: ершистая дивчина.

Окончив перевязку, Таня сказала лейтенанту, что рана не опасная, кость не задета.

— Давайте поснидаем, — предложил Семененко, доставая из вещевого мешка сухари и банку консервов. — У тебя, снайпер, продовольствие имеется?

— Ничего нет, — вздохнула она.

— Тогда подсаживайся к нам.

Он разделил сухари и мясо поровну. За несколько минут все было съедено.

— Еще бы трижды по столько, да по полстолько, да кварту горилки, то було б добре, — с невольным сожалением произнес Семененко, отправляя в рот крошки сухарей.

Глушецкий встал, покачнулся.

— Сверху, говоришь, нас не видно? — спросил он, стараясь преодолеть головокружение.

— Если к воде не подходить.

— Пойдем посмотрим, что там за люди.

Они пролезли под скалу. Глушецкий осмотрелся. Место было хорошее. Просторная площадка с выступавшими большими, отшлифованными водой камнями, на высоте двух метров закрывалась каменным козырьком. Сверху эту выбитую морем полупещеру не было видно. Вершину скалы можно увидеть, только отступив к самой воде. Над морем площадка возвышалась на полметра. Глянув в светлую воду, Глушецкий увидел, что глубина здесь большая, не менее пяти метров. Катер может подойти вплотную.

«Здесь враг нас не достанет, — подумал лейтенант. — Сюда можно добраться только по тропке. А ее можно держать под прицелом».

Подошли к матросам. Поздоровавшись, Глушецкий пересчитал людей. Тридцать семь человек. Целый взвод! Многие были ранены, но легко. Женщина с ребенком назвалась женой командира с тридцать пятой батареи, другая женщина сказала, что она сотрудница горсовета.

Настроение у всех было подавленное.

— Что же будем делать? — спросил Глушецкий, садясь на камень и обводя всех взглядом.

— Вы лейтенант и должны что-то придумать, — сказала женщина с ребенком.

В ее голосе и во взгляде была такая вера, что Глушецкий смутился.

Матросы заговорили. Многие верили, что придут наши корабли. «Не в эту ночь, так в другую, третью, но придут. Надо продержаться», — говорили они. Другие на корабли не надеялись, предлагали ночью уйти в горы.

Слушая сбивчивые речи матросов, Глушецкий думал, что с этой минуты ответственность за всех, кто укрывался под скалой, лежит на нем. А что он может сделать? В его ли силах что-либо изменить? Как сидели в ловушке, так и будут сидеть.

Из раздумий его вывел матрос с перевязанной рукой. Был он высок, худ, с тонкой шеей, с посеревшими от щетины щеками.

— Вы, товарищ лейтенант, — предложил он, — скомплектуйте из нас команду, а ночью мы прорвемся в горы и будем действовать там как партизаны.

Его поддержали еще несколько матросов.

— Добро, ребята, — сказал Глушецкий, вставая. — Нас тут набирается целый взвод. До последних дней обороны города я командовал взводом разведчиков. Главстаршина Семененко был моим помощником. Вот он. Будет он моим помощником и сейчас… Вопрос — как жить дальше? — Он посмотрел на нависшие серо-желтые скалы и продолжал: — Мы в мышеловке. Сверху над нами немцы. Наша задача — дождаться ночи. К ночи, думаю, обстановка прояснится. Кто не спал, пусть спит сейчас. Семененко, позови снайпера, пусть здесь располагается. А туда поставим часового.

— Есть выставить часового, — с готовностью повторил приказание Семененко.

Часового поставили. Остальные сидели под скалами, дремали, вслушивались в звуки, долетавшие сверху. Таня Левидова, повернувшись лицом к стене, заснула. Вскоре захрапел и Семененко, широко раскинув руки.