— А я заговоренная, — отшутилась Галина. — Меня ни пуля, ни снаряд не тронет, вот разве бомба. Да и как не бегать, когда видишь раненого!

Она поднялась, осмотрелась и кивнула Тане:

— Оставайся здорова, а я двинусь дальше.

Перевалившись через бруствер, она поползла к противотанковому рву.

Из-за подбитой самоходки выглянул немец и опять спрятался. Таня заметила его. Когда тот выглянул вторично, она выстрелила. Немецкий солдат выпрямился, взмахнул руками и рухнул.

Немцы засекли ячейку снайпера. Рядом стали рваться снаряды. Осколком разбило оптический прицел. Таня села на дно ячейки. «Надо менять огневую позицию».

Выждав, когда взрывы затихли, она выбралась из ячейки и поползла к противотанковому рву.

До рва осталось не более десяти метров. Таня вскочила, рассчитывая сделать рывок и спрыгнуть в ров. Но в этот момент поблизости разорвался снаряд. Взрывная волна с силой швырнула се на камни. Таня хотела приподняться, но острая боль пронзила все тело.

Таня не помнит, кто принес ее в цементированный подвал, в котором уже лежали десятки тяжелораненых.

О том, что с ней было, узнала позже. Оказывается, она пролежала до наступления темноты. В тот день десантники отразили девятнадцать атак гитлеровцев. Ночью ее разыскала Галина Петрова, перевязала и принесла в этот подвал.

Дежурный хирург, делавший ей операцию при свете коптилки, заявил, что раненая нетранспортабельна, ее эвакуировать через пролив нельзя по крайней мере с неделю. Один угол подвала отгородили плащ-палаткой, и этот угол стал называться женским отделением.

С неделю Таня была в полубредовом состоянии. Не лучше чувствовали себя и остальные раненые, признанные нетранспортабельными.

А неделю спустя гитлеровцы блокировали десант с моря. Их быстроходные бронированные баржи отгоняли от берега наши мотоботы и катера. Десант был лишен боеприпасов, продовольствия, медикаментов, пополнения. Десантники перешли на голодный паек, не хватало патронов, гранат, мин. Командование фронта использовало для переброски на плацдарм продовольствия и боеприпасов самолеты женского авиаполка. На тихоходных самолетах «ПО-2», которые получили в войну название «кукурузников», летчицы появлялись над плацдармом и сбрасывали десантникам тюки с грузом, потом пролетали дальше, выключали моторы и, не видимые и не слышимые противником, обрушивали на вражеские позиции мелкие бомбы. Гитлеровцы прозвали летчиц ночными ведьмами, а десантники любовно звали их небесными ангелами. Но не могли эти ангелы сделать посадку на плацдарме. Количество раненых росло, а эвакуировать их не было возможности.

Тяжелораненые лежали в цементированных подвалах, лишенные света, чистого воздуха. Им давали по двести граммов сухарей и горячую воду. В подвалах было сыро и холодно. Не хватало медикаментов и перевязочных средств. Операции и перевязки делали при свете коптилок.

В такой обстановке Таня лежала тридцать пять суток. Раны заживали плохо. От потери крови и плохого питания она так ослабла, что не могла даже сидеть.

За это время в подвале несколько раз появлялась Галя. Она по-прежнему была бодрой, неунывающей, хотя румянец исчез с ее запавших щек, а маленький нос заострился. Спустившись в подвал, она звонко восклицала:

— Здравствуйте, мальчики!

Она подходила то к одному, то к другому раненому, говорила ласковые, ободряющие слова. Среди раненых было немало тех, кого она выносила с поля боя, оказывала первую помощь. Эти особенно радовались ее появлению. Называли ее все Галочкой. Поговорив с мужчинами, она заходила за занавес из плащ-палатки, садилась около Тани, целовала и спрашивала:

— Ну, как, родненькая моя сестричка, твои дела?

Потом разговор их переходил на полушепот. В Геленджике, когда формировался батальон морской пехоты, Галина дружила с военфельдшером Ольгой Потоцкой, работавшей в госпитале. А сейчас у нее подруг не было, кроме Тани. Общительная по натуре, Галина любила помечтать, пооткровенничать.

— Все ребята в батальоне считают меня девушкой, — как-то призналась она Тане. — Наверное, из-за внешности. А я замужняя, даже мать. У меня есть сыночек Костя. Ты бы видела, какой это прелестный бутуз. Я плакала, когда расставалась с ним. А расставаться надо было. Моего мужа Толю убили в сорок втором. Не могла я усидеть в тылу после того. Дала себе клятву мстить и мстить. С виду я веселая, а в душе у меня часто кошки скребут. Мне двадцать один год, а я уже вдова. Как вспомню Толю, какой он был веселый, милый, так плакать хочется и исцарапать всю морду Гитлеру. Костю я оставила у своей мамы и пошла на фронт. Иначе я не могла. Ты не осуждаешь меня за то, что оставила сына?

— Нет, Галочка, я бы на твоем месте поступила так же, — отвечала Таня. — Мои родители погибли при бомбежке в Севастополе. Я тоже дала тогда клятву отомстить.

— Я завидую тебе. Ты уничтожила столько фашистов, что диву даешься. Как выздоровеешь, ты научишь меня снайперскому делу.

— Обязательно. Будем вместе в засады ходить.

— Выздоравливай быстрее, сестричка.

Она опять целовала Таню в щеку, совала ей в руку сухарь или кусочек сахару, которые приберегала для нее, и уходила.

Однажды Галина прибежала радостно взволнованная. Поздоровавшись, весело спросила:

— Слышали, мальчики?

— Слышали, слышали, — раздались голоса. — Поздравляем, Галочка.

— И вас, боевые друзья, поздравляю! Как видите, помнят нас. Поэтому давайте не унывать, а верить в то, что наши тяжелые испытания закончатся.

Сегодня утром начальник медслужбы майор Чернов сообщил, что Указом Президиума Верховного Совета СССР группе десантников, в том числе Галине Петровой, присвоено звание Героя Советского Союза. Он сказал также, что многие десантники награждены орденами Ленина, Красного Знамени, Отечественной войны. Почти все раненые, находящиеся в подвале, были награждены.

Подсев к Тане, Галина достала из кармана кусочек колбасы.

— Это тебе. Вчера командир дивизии поздравлял нас, ну и угостил. А я приберегла для тебя. И поздравляю тебя с орденом Красного Знамени.

В тот вечер Галина размечталась о послевоенной жизни.

— Мы обе с тобой недоучившиеся студентки. Кончится война, что будем делать? Конечно, будем учиться на врачей. После войны будет много инвалидов, просто больных. Люди голодали, душевно переживали, а это, конечно, отразится на их здоровье. Я вот только никак не решу, кем быть — детским врачом или хирургом.

— Я на хирурга, — подала голос Таня. — Давно решила.

— А я все раздумываю. Давай будем учиться в одном институте. Согласна? Вот будет здорово! Две фронтовые подруги сидят на одной студенческой скамье. Девчонки нам завидовать будут, а парни станут нам объясняться в любви. А мы носы задираем: дескать, с наше повоюйте, хлебните столько, сколько мы, и так это снисходительно скажем: «Мальчики, вы по химии хвосты имеете? Или отстаете по латыни? Можем подтянуть вас до уровня передовых студентов. Чур только не лениться».

— Ох и фантазерка ты, — невольно улыбнулась Таня. — Дожить надо…

— Доживем, сестренка, — убежденно заявила Галя. — И в воде мы не утонем, и в огне мы не сгорим.

— Так то в песне…

— И в жизни будет так. Я, Танечка, убежденная оптимистка. Верю в лучшее, о плохом стараюсь не думать. В Геленджике у меня была подруга Ольга Потоцкая. Когда мы расставались, я заявила ей, что или погибну, или вернусь героем. Ну и, как видишь, пуля меня не взяла, а Звезду Героя получила. Но, между нами говоря, стесняюсь я. Ну какая я героиня? Просто добросовестно отношусь к своему делу. Моя обязанность лазить по полю боя и оказывать раненым помощь, вытащить из-под огня и доставить в санчасть. Иногда, конечно, приходилось ложиться за пулемет, стрелять из автомата, носить на передний край боеприпасы. Так ведь без этого не обойдешься. Ребята поздравляют меня, а я смущаюсь. Настоящие-то герои — это они.

После ее ухода Таня попыталась сесть. Но закружилась голова, и она опять опустилась на жесткий матрац.