Сам он взял трофейный пулемет и положил его на подоконник.
Не добежав до дома метров двадцать, немцы открыли стрельбу по окнам и дверям. Пули впивались в стены, дробили штукатурку, известковая пыль заволокла комнаты, лезла в нос.
Из окон полетели гранаты. Вслед за их взрывами матросы начали стрелять из автоматов. Воронов стрелял из пулемета и покрикивал:
— Давай, давай, ребята!
Из второго пулемета стрелял матрос, фамилию которого Уральцев не знал. Сам он стоял у двери и бросал одну гранату за другой.
Немцы отхлынули, залегли в развалинах и оттуда продолжали стрелять.
По улице прогромыхал танк.
— Ого! — ахнул кто-то.
— Чего — ого? Танков, что ли, не видел? — крикнул Воронов.
Танк остановился, навел ствол на дом и выстрелил. Первый снаряд ударил в стену, не пробил ее, а разорвался снаружи. Второй снаряд влетел в соседнюю комнату, где находились раненые и два матроса, стрелявшие через окна.
К Уральцеву подошел матрос, протянул что-то белое.
— Возьмите, товарищ майор… На всякий случай… Это письмо маме. Сейчас попытаюсь успокоить его.
Уральцев сунул письмо в карман, а матрос, сжав в руке противотанковую гранату, выбежал в дверь. Уральцев высунул голову, наблюдая за ним. Матрос пробежал шагов пятнадцать, потом вдруг зашатался и упал, сраженный пулей. Несколько мгновений лежал недвижимым, затем приподнялся, пытаясь встать, но опять упал и, падая, слабеющей рукой бросил гранату в сторону танка. Граната разорвалась в нескольких шагах от него. Взрыв не причинил вреда танку, он продолжал стрелять.
К двери подбежал еще один матрос.
— Эх, Федя, — сказал он, отстегивая от пояса противотанковую гранату, — смел ты, да неумел. Разве можно в рост, надо вот так.
Он лег на порог и пополз к танку. Уральцев видел, как матрос заполз танку с тыла и бросил гранату.
— Молодец, Курицын! — крикнул Воронов. — Так им!
Танк перестал стрелять, пытался уйти, но закрутился на месте — одна гусеница оказалась перебитой. Уральцев увидел, как Курицын поднялся, влез на танк.
«Что он задумал? — удивился Уральцев. — Ведь его снимут из автомата».
Но, видимо, Курицын знал, что делал. Взобравшись на танк, он не поднялся в рост, а пополз по нему к смотровой щели. Добравшись до нее, выстрелил в щель. Уральцев подумал сначала, что он стрелял из пистолета, но когда после выстрела щель озарилась красным светом, сообразил, что стрелял из ракетницы. Танкисты, видимо, перепугались, когда к ним влетело, шипя и разбрасывая красные искры, что-то непонятное и поэтому вдвойне страшное. Они открыли люк и стали выбираться наружу. Матрос расстрелял их.
— Майор, видал? — крикнул Воронов. — Опишешь смелость и находчивость парня. Капут теперь танку!
— Такое не забудешь…
Через несколько минут Курицын вполз в двери, поднялся и подошел к Воронову.
— Успокоил, — коротко доложил он, тяжело дыша.
Переведя дыхание, он сказал:
— Из танка можно стрелять. Башня-то целая. Но я не умею.
— Обойдемся и без него. А впрочем…
Он не договорил, схватился за грудь. Несколько мгновений стоял, пошатываясь, потом медленно опустился на пол.
— Санинструктор, сюда! — крикнул Курицын. — Командира ранило!
Из соседней комнаты кто-то ответил:
— Убит санинструктор.
Уральцев подбежал и склонился над Вороновым.
— В грудь его, — сказал Курицын, расстегивая ворот гимнастерки лейтенанта. — Ребята, дайте бинты.
Воронов лежал в беспамятстве, закрыв глаза. Но когда Курицын начал его бинтовать, он открыл глаза, увидел Уральцева.
— Майор, — прерывающимся голосом заговорил он, — командуй, не дай ребятам погибнуть. Возьми мою сумку, там список всего взвода. О погибших командованию сообщишь, пусть родных известят. Мой адрес в том списке. К наградам чтобы не забыли…
Он опять впал в беспамятство. Его вынесли в коридор, который не подвергался обстрелу.
Среди немецких солдат нашелся смельчак, который подобрался к танку, взобрался на него, нырнул в люк и задраил его. Развернув башню, он выстрелил в окно соседней комнаты. Второй снаряд разорвался там же.
Уральцев сначала подумал, что подошел другой танк, но увидел, что стреляют из подбитого.
— Прошляпили мы…
Курицын зарядил ракетницу.
— Сейчас я его выкурю, — сказал он и пошел к двери. Там лег и пополз.
Уральцев не стал следить за ним, а побежал в соседнюю комнату, чтобы узнать, кто там остался живым. На полу лежали четыре матроса. Уральцев окликнул их. Никто не отозвался. Тогда Уральцев прошел в другие комнаты, окна которых выходил в переулок. Здесь увидел трех матросов, прижавшихся к стене.
— Осторожно, товарищ майор, — предупредил один, — в окна летят пули. Жмитесь к этой стенке.
— Как тут у вас?:- спросил Уральцев.
— Стрелять фрицам разрешаем, но подниматься не советуем, — отозвался другой матрос. — Как поднимутся, мы их гранатами.
— Много их с этой стороны?
— Не пересчитывали, но примерно десятка два.
В доме оказалось восемь комнат. В самой крайней у окна стоял один матрос, другой лежал, раскинув руки.
Уральцев спросил:
— Вы тут один?
— Как видите. Геннадию пуля прямо в лоб. Не дошел парень до своей квартиры. Всего два квартала отсюда.
— Будьте осторожны, — сказал Уральцев, — но не упустите момент, когда немцы перейдут в атаку. Тогда пускайте в ход гранаты. Есть у вас?
— Три осталось.
— Лейтенант тяжело ранен. Командую взводом я. Буду находиться в первой комнате, где входная дверь.
— Все ясно, товарищ майор.
Уральцев вернулся в комнату, где находились три матроса. Во всех комнатах стояла удушливая известковая пыль, от которой першило в горле, слезились глаза. И только он приложил флягу ко рту, чтобы прополоскать горло, как в комнате разорвался снаряд. Взрывной волной Уральцева отбросило в угол, и он потерял сознание.
Когда пришел в себя, первой мыслью было: «Куда меня ранило?» Несколько минут он не поднимался, пытаясь определить, в какое место ранен. В голове шумело, по всему телу разлилась слабость. И тут его поразила тишина. «Неужели я оглох?» — испугался он. Но только так подумал, как услышал в соседней комнате разговор на немецком языке.
Превозмогая слабость, Уральцев поднялся, подошел к окну. Под окном стояла группа немцев.
«Попался. Как глупо», — подумал он и вынул пистолет.
Он перебежал в дальнюю комнату, прикрыл дверь и огляделся. На полу лежал мертвый матрос, тот, который не дошел два квартала до дома. Около стены увидел большое квадратное отверстие в полу. «Погреб», — сообразил Уральцев и, не долго раздумывая, полез в него. Лестницы не оказалось, пришлось прыгать. Как только ноги коснулись пола, кто-то схватил его за грудь и приставил к лицу пистолет.
— Кто такой?
— Свои, свои, — торопливо ответил Уральцев.
— Ах, это вы, майор. Проходите.
Уральцев шагнул в сторону и больно ударился о что-то головой.
Тогда остановился и спросил:
— Кто еще тут?
— Нас двое. Вы третий.
— У вас нет фонарика?
— Нет.
— А спички?
— Есть.
— Зажгите. Надо осмотреться.
Подвал оказался большим, выложен кирпичом. Почему-то в нем было сделано два уступа.
— Заляжем за тем уступом, — сказал вполголоса Уральцев. — Не будем подавать никаких признаков жизни весь день. Как наступит ночь, попытаемся выбраться.
— А если немцы заглянут в подвал?
— Придется подраться.
Наверху послышались шаги. Уральцев и оба матроса залегли за уступом. До них донеслись голоса немцев.
— А крышки от подвала не было? — шепотом спросил Уральцев у лежащего рядом матроса.
— Не видал.
Помолчали. Время тянулось медленно.
— Как ваша фамилия? — вполголоса спросил Уральцев.
— Александр Соловьев. В начале войны был минером на корабле.
— В морской пехоте давно?
— Второй год. Еще с Севастополя.
Уральцев спросил второго матроса. Тот молчал, уткнув голову.
— Он ранен, — сказал Соловьев.
