— Рану перевязали?

— Не знаю.

Соловьев встал, приподнял матроса.

— Коля, как твоя рана?

Матрос тяжело дышал.

— Пить, — простонал он.

— Тише, над нами немцы.

У Соловьева уцелела фляга, в которой было немного воды. Выпив, матрос несколько мгновений молчал, потом обеспокоенно спросил:

— Вы меня не бросите?

— За такой вопрос, Коля, следовало бы тебе по морде дать.

— Выше колена осколком вдарило. Нога одеревенела, не могу идти.

— Ну и лежи, терпения наберись. Перевязал ногу?

— Ремнем перетянул выше раны.

Соловьев достал из кармана бинт.

— В которую ногу ранен?

— В левую.

— Давай забинтую.

— Штаны придется рвать.

— Черт с ними, новые получишь.

Неожиданно потемнело. Уральцев насторожился. Отверстие в погреб заслонила фигура немца. Видимо, его распирало любопытство-что там в погребе, нельзя ли чем поживиться? Какое-то время он раздумывал, потом стал спускаться.

— Затаитесь, — шепотом приказал Уральцев, вставая. — Дайте финку.

Он прильнул к кирпичному выступу: может, немец не заметит их.

Немецкий солдат постоял немного, что-то проворчал, вынул фонарик и шагнул к выступу, где находился Уральцев. В этот миг раненый матрос скрипнул зубами. Немец отшатнулся, вскрикнул и попятился. Уральцев рванулся к нему и вонзил в грудь финку. Вскрикнуть второй раз немец не успел. Соловьев сжал ему горло.

В отверстие просунулось сразу две головы и тут же отпрянули.

— Матрозен, — встревоженно крикнул кто-то наверху.

Уральцев вынул пистолет, решив стрелять в каждого, кто станет спускаться вниз.

Но никто больше в отверстие не заглядывал.

Несколько минут наверху слышались разговоры. Потом к отверстию кто-то подошел и заговорил по-русски:

— Матросы, вы в безвыходном положении. Предлагаем немедленно сдаться… И записаться в добровольческую армию генерала Власова.

— Ну и стерва, — со злостью процедил Соловьев.

— Выходите, — опять раздался голос. — Нечего раздумывать.

Несколько минут длилось молчание.

Уральцев слышал отдаленный гул боя, слышна была даже автоматная стрельба. Значит, бой идет все еще в городе. Крепко же держатся гитлеровцы. Наши, видимо, владеют только береговой чертой.

Молчание нарушил тот же голос, но сейчас уже озлобленный:

— Не сдаетесь, значит. Идейные, стало быть, коммунисты. Ну и сдыхайте собачьей смертью.

В подвал посыпались гранаты. Их осколки не задевали укрывшихся за выступом десантников, но стало трудно дышать от поднятой взрывами пыли и удушливого дыма.

«Нас не так-то просто тут взять», — подумал Уральцев, выглядывая из-за уступа после взрывов и наводя пистолет на люк в полу.

Еще несколько минут тишины. Наверху кто-то сказал:

— Капут матрозен.

Другой голос по-русски произнес:

— Выпьем за упокой их душ, чтоб им икалось на том свете.

Раненый матрос тихо застонал, попросил пить. Но воды не было. Соловьев наклонился к нему:

— Терпи, браток. Кусай губы, но не стони и не скрежещи зубами. Ты же моряк.

— Невтерпеж. В груди горит… Поверни меня на живот.

Оказавшись на животе, раненый зажал зубами пилотку и уткнулся лицом в пол.

— Как его фамилия? — спросил Уральцев.

— У него смешная фамилия — Небылица.

— С Украины родом?

— Кубанский, только не помню, с какой станицы.

— А вы откуда?

— Ростовчанин.

— Земляк, выходит.

— Стало быть, так.

— А работал где?

— На Лензаводе. Знаете такой?

— Как не знать. Каждый ростовчанин знает.

Наступал вечер. Это было заметно по тому, как отверстие подвала темнело. Не только раненый, но и Уральцев, и Соловьев испытывали жажду. В горле, во рту сухость, губы потрескались.

Наверху слышались шаги, короткие разговоры.

Прислушиваясь к тому, что делалось наверху, Уральцев думал о судьбе взвода. Неужели все ребята погибли?

Что они сделали с лейтенантом Вороновым?

Разговоры наверху утихли. Прошло минут тридцать, и Соловьев тронул за плечо Уральцева.

— Прислушайтесь, товарищ майор. В комнате вроде бы тихо, может, там уже нет никого.

Уральцев и сам заметил это.

— Что ж, разведаем.

Они встали и тихо подошли к отверстию. В комнате было темно и тихо.

— Разрешите влезть, — зашептал Соловьев.

— Действуй.

Уральцев подсадил его, и Соловьев влез в комнату. Несколько минут прошло в томительной неизвестности. Уральцев держал наготове пистолет.

Но вот раздались шаги — и у люка появился Соловьев.

— Порядок, товарищ майор, — весело сообщил он. — В доме ни души, можно вылезать.

— Сейчас я Небылицу подтащу. Примешь его.

От потери крови, от боли Небылица настолько ослаб, что не мог встать. Уральцев поднял его и поднес к отверстию. Соловьев склонился и поднял раненого в комнату, потом помог подняться Уральцеву.

Небылицу уложили у стены.

— Поищу воду, Коля, — сказал ему Соловьев.

Уральцев осмотрел все комнаты. Они были пусты. На полу валялись стреляные гильзы, куски штукатурки, кирпича. Он подошел к двери и выглянул. Подбитого танка, который принес столько бед взводу, не было. Невдалеке от двери лежали трупы.

«Гитлеровцы выбросили из комнат всех убитых матросов», — догадался Уральцев и подошел ближе. В темноте трудно было узнать кого-либо.

— Что будем делать, товарищ майор? — спросил подошедший Соловьев.

— Посмотри в коридоре, там лежал раненый лейтенант.

Соловьев быстро вернулся.

— Лейтенант там. Его всего искололи кинжалами… Звери осатанелые, а не люди. Припомню я им нашего лейтенанта, ох припомню…

Уральцев задумался: что сейчас предпринять? Двинуться дальше? Но в какую сторону? А как быть с раненым? Нельзя же оставить одного.

В районе бухты рвались снаряды. Там, видимо, опять появились наши корабли. Справа и слева также громыхали снаряды и мины, и довольно часто. Уральцев не уловил стрекота автоматов и пулеметов, и это озадачило его. Что бы это значило? Неужели гитлеровцы отходят, прикрываясь артиллерийским огнем? А почему бы и нет?

Подозвав Соловьева, Уральцев сказал:

— До рассвета останемся здесь. Мне кажется, что немцы драпают из города.

— Пора бы.

— Я останусь охранять вход в дверях, а вы встанете у окна. Может всякое случиться.

— Разрешите мне поискать гранаты, может, флягу с водой найду для Небылицы.

Минут через десять Соловьев притащил два автомата, с десяток гранат и четыре фляги с водой.

— Это вам, товарищ майор, — протянул он одну флягу. — Нашел четыре. Пейте. Я уже одну опорожнил, а две отнесу Небылице. Автоматы и гранаты тоже вам.

Вода была теплая, но Уральцев пил с жадностью, и ему казалось, что с каждым глотком прибавляются силы. Когда фляга опустела, он повернул ее в руках и тут же подумал о том, что следовало бы сначала прополоскать горло, потом пить медленными глотками.

Подошел Соловьев и сообщил, что по соседней улице перебегают немцы.

— Не перебегают, а убегают, дорогой товарищ Соловьев. — Уральцев похлопал его по плечу: — Выкрутились мы, дружище, из самой что ни на есть неприятной истории. В зубах, считай, у фашистов были.

— Это верно, — подтвердил Соловьев и вздохнул широко: — Я, признаться, не рассчитывал, что вырвемся.

— И у меня такие мысли были, — признался Уральцев. — Но мы еще повоюем.

Топот кованых сапог послышался совсем близко. Уральцев выглянул в дверь и увидел с десяток немецких солдат, торопливо шагающих по улице.

— Бей их! — крикнул Уральцев и бросил одну за другой три гранаты.

Вслед за взрывами он открыл стрельбу из автомата. То же самое сделал Соловьев из окна. Несколько немецких солдат упало. Остальные успели скрыться в развалинах. Но они не отстреливались. И Уральцев перестал стрелять.

— На первый раз хватит, — крикнул он Соловьеву.

На какое-то время наступила тишина. Неожиданно в крайней комнате раздался взрыв гранаты.

— Я сейчас туда, — обеспокоенно сказал Соловьев.