– Не-а! В отличие от меня, красавица. Хочешь посидеть у меня на коленях и попробовать?

– Не бойтесь, собака не кусается. – Фульк толкнул брата локтем и забрал кружку у него из рук.

Уильям вечно хвастался своими победами на любовном фронте, но Фульк подозревал, что по большей части он все придумывает, чтобы поднять авторитет среди сверстников.

Опыт самого Фулька существенно расширился с момента возвращения из Ирландии: Гунильде, одной из придворных куртизанок, вздумалось расширить его образование за пределы искусства владения оружием и арифметики. И Гунильда, по собственному ее выражению, научила юношу всему тому, чем рыцарь отличается от нескладного олуха. Уроки сии оказались чрезвычайно приятными и весьма поучительными, да к тому же принесли блаженное освобождение от страданий, которые сейчас терзали Уильяма.

– А погладить ее можно? – поинтересовалась служанка.

– Конечно.

Фульк что-то мягко сказал собаке и стал внимательно изучать девушку, которая робко гладила Тару по голове. Миниатюрная, симпатичная, с обворожительной улыбкой.

– Эх, вот бы и меня кто-нибудь тоже так погладил… – завел было Уильям, но Фульк довольно резко велел брату попридержать язык.

Тот аж побагровел от негодования.

– Я первый ее увидел! – вскричал Уильям. – Ищи себе девчонку сам!

– Если ты хочешь быть рыцарем, то и веди себя как рыцарь, – коротко ответил Фульк.

– И что это значит?

– Это значит: держи язык за зубами до тех пор, пока не сможешь сказать хоть что-то стоящее… все равно кому – хоть мне, хоть девушке.

Служанка испуганно смотрела на молодых людей, явно не поспевая за их беглым французским, но прекрасно понимая по интонациям, что назревает ссора.

Уильям рывком вскочил на ноги:

– Ты считаешь, что если был при дворе, то теперь можешь нами помыкать и разыгрывать из себя господина? Как бы не так! Мне ты не хозяин, и я буду поступать так, как мне заблагорассудится.

– Вперед! – сказал Фульк, делая приглашающий жест. – Давай, выстави себя дураком.

Братья злобно глядели друг на друга. Уильям прерывисто дышал, Фульк внешне сохранял полное спокойствие, хотя по подрагивавшему на шее краю котты можно было догадаться, как отчаянно колотится у него сердце.

– Уилл, сядь и успокойся, ты делаешь из мухи слона. – Филип, вечный миротворец, потянул брата за рукав.

Уильям стряхнул с себя его руку:

– Отстань, не хочу я садиться! Вечно все указывают, что я должен делать! Мне это надоело! – И он с независимым видом зашагал к коновязи.

Фульк смотрел брату вслед, несколько озадаченный тем, что только что произошло.

– Ты задел его гордость, – пояснил Филип. – И занял его место короля в замке. Пока ты был при дворе, Уилл оставался здесь самым старшим и сильным, неизменным заводилой. Теперь ты дома, и всем понятно, что он даже надеяться не может с тобой тягаться.

– Я вовсе не хочу ни с кем тягаться, – сказал Фульк, наблюдая, как Уильям сел в седло и натянул поводья. – Ради Христа, я при дворе видел столько распрей между родными братьями, что мне теперь на всю жизнь хватит. Боже упаси, если мы когда-нибудь станем такими же, как сыновья короля Генриха.

– Ничего, скоро он успокоится, – уверенно заявил Болдуин де Ходнет, когда Уильям уехал. – Характер у него вспыльчивый, но отходчивый.

– Однако помоги Боже тому, кто попадется Уильяму на пути, пока он не остынет, – скривился Филип.

Девушка ретировалась, едва началась ссора, но ушла не дальше двери пивной. Внезапно служанка вскрикнула, что заставило Фулька и его товарищей обернуться. Они увидели, как путь Уильяму преградила группа воинственно настроенных всадников.

Заметив флаги, развевающиеся на их копьях, Фульк прищурился и прошипел:

– Морис Фицроджер. – И стремглав кинулся к своей лошади.

Морис, который обыкновенно именовал себя лордом Уиттингтоном, был их заклятым врагом. Сопровождали его двое сыновей-подростков, Верен и Гвин, и пятеро вооруженных всадников. Фульк вскочил в седло, отчаянно пытаясь понять, как лучше поступить. Даже из соображений фамильной чести они сейчас не могли позволить себе драться. Поэтому надо было выручать вспыльчивого брата, пока не произошла стычка.

Но Фульк опоздал. Там уже заварилась каша: Уильям направил своего уэльского коба прямо на жеребца Фицроджера и был немедленно выбит из седла. Под насмешки и хохот врагов бедняга растянулся на дороге. Фицроджер картинно приблизил кончик копья к шее Уильяма.

– Отпусти его, – приказал Фульк, подъехав поближе и натянув удила.

– Эге, да тут, как я посмотрю, не один щенок Фицуоринов, а сразу три, – ухмыльнулся Фицроджер. – Чего это вы заехали так далеко от своих земель?

Он продолжал шутливо поигрывать копьем у горла Уильяма, второй рукой легко сдерживая своего гнедого коня.

– Не дальше, чем ты – от своих! – отчаянно прорычал с земли Уильям, который и не думал сдаваться.

– Это еще почему? – в притворном удивлении поднял брови Фицроджер. – Уиттингтон, насколько мне известно, находится значительно ближе к Освестри, чем к Олбербери.

– Да, и он – наш!

Широкая ухмылка Фицроджера стала зловещей.

– Говоришь, Уиттингтон – ваш? Так приходи и попробуй его забрать. Ты только тявкать горазд, щенок, однако боишься высунуть нос из своей вонючей конуры.

И он с завидной ловкостью слегка надавил на кончик копья, так что на шее у Уильяма показалась крохотная бусинка крови.

– Отпусти его, – повторил Фульк. Сделав над собой усилие, он сумел сохранить спокойствие, по крайней мере внешне.

Фицроджер рассмеялся:

– А если не отпущу, тогда что, малыш? Нападешь на меня со столовым ножом, как попытался этот недотепа? У него и оружия-то нормального нету!

– Ну что ты пристал к мальчишке? Охота тебе понапрасну время тратить?

– О нет, это время потрачено не впустую! – с энтузиазмом заявил Фицроджер. – Я вполне могу уделить несколько минут, чтобы преподать наглецу урок, который он не скоро забудет. Вообще-то, следовало бы поучить отдельно каждого из вас, поскольку Фульк ле Брюн не сумел дать сыновьям хорошее воспитание.

Распластавшийся на земле Уильям закашлялся – от гнева и оттого, что копье давило ему на горло. Всадники зашевелились, не слезая с седел, вытащили оружие, принялись разминать мускулы. Из-под шлемов сыновья Мориса ухмылялись друг другу. Фульк сдерживался из последних сил, понимая, что не может позволить себе дать волю гневу.

– Отец всегда учил нас выказывать почтение исключительно достойным людям, так что у нас никогда не было причин вести себя вежливо с семейством Фицроджер, – ядовито парировал он и, бросив косой взгляд вниз, отрывисто скомандовал что-то Таре.

Серебристо-серая молния и резкий удар клыков по рукояти копья – вот что увидел и почувствовал Морис, когда волкодав бросился на него. Он заорал и отдернул руку, уронив копье. Фульк ловко подхватил оружие, ткнул им в противника и скинул того с седла. Собака потянулась было к лицу лорда, но Фульк успел окриком остановить ее за мгновение до того, как стальные челюсти сомкнулись на носу Фицроджера.

Засверкали мечи, вылетающие из ножен, а Фульк прикоснулся концом копья к горлу поверженного противника:

– Не думай, что я этого не сделаю, потому что проявлю сострадание. Еще как сделаю. – Он оглядел спутников Фицроджера жестким, как кремень, взглядом. – Я уже дрался в Ирландии и знаю вкус крови. Если мой брат щенок, то я – волк.

Люди Фицроджера таращились на него, ошеломленные тем, сколь быстро и внезапно переменились роли.

– Уильям, садись на лошадь, – мотнул головой Фульк.

Юноша кое-как поднялся и сел в седло. Он сильно побледнел, и струйка крови у него на горле казалась ярко-малиновой.

– Ты за все заплатишь, – прохрипел с земли Морис Фицроджер. – Клянусь своей бессмертной душой, дорого заплатишь.

Глядя вниз, в наполненные злобой глаза, Фульк испытал сильный соблазн надавить на копье, но тут же одернул себя: сейчас их цель – спокойно уйти отсюда. Не сводя взгляда с Фицроджера, он коротко приказал товарищам скакать домой.