Через некоторое время Фульк сказал:

– Ты считаешь, что я не прав? Ты солидарна с остальными женщинами в замке и тоже думаешь, что я глупец?

– Я никогда никого не осуждаю, милорд, – тактично произнесла Кларисса.

– То есть у тебя нет своего мнения?

– Я этого не говорила. – Она прикусила губу. – Позвольте спросить, что за узор вы имели в виду? Что именно вас так огорчает?

Он вздохнул:

– Ты слышала про Хартию вольностей? Очень многие дворяне хотят заставить короля Иоанна принять ее в качестве закона для всей страны.

– Конечно слышала.

Еще бы Клариссе не знать про хартию, ведь это была постоянная причина ссор Фулька и Мод.

– Требования, которые выдвинуты там, весьма здравые. И между прочим, впервые они были сформулированы вовсе не баронами, а архиепископом Кентерберийским. Хартия ограничит власть Иоанна и его возможность увеличивать доходы короны. Вместо того чтобы просто вымогать с подданных деньги, ему придется соблюдать свод правил, регулирующих сборы выплат и пошлин. Впредь король не сможет заставлять дворян оплачивать войны, которые ведет за границей. Не сможет тиранить человека лишь потому, что тот ему не нравится.

Оседлав своего любимого конька, Фульк постепенно увлекся. Кларисса видела, что он всей душой поддерживает требования, выдвинутые в этой пресловутой хартии. Да и сама Кларисса, если говорить начистоту, считала их вполне разумными и справедливыми.

Фульк поднялся, чтобы плеснуть себе еще вина, и вернулся на табурет. Его глаза светились от воодушевления.

– Это все хорошо. Но король воспринимает наши требования в ином свете. Он видит в них притеснение своей власти, посягательство на его право монарха единолично управлять своими подданными. Говорит, что люди, предлагающие ввести эти ограничения, – смутьяны, желающие его свергнуть. Что они просто-напросто его ненавидят.

Кларисса обрезала малиновую нитку и взяла новую, зеленую.

– А это не правда?

– Ну, отчасти правда. – Он с неловким видом потер шею. – Живя в этом доме, ты наверняка слышала о моей давней ссоре с Иоанном. Или взять двух других наших представителей, Роберта Фицуолтера и Юстаса де Весси. Оба они тоже терпеть не могут короля.

Кларисса ткнула ниткой в ушко серебряной иголки и нахмурилась:

– Потому что жена де Весси…

– Спала с королем Иоанном, – закончил за нее Фульк. – И не по своей воле. Как говорят, она была вынуждена на это пойти, чтобы королевские чиновники перестали преследовать ее мужа. Учитывая, какой Иоанн распутник, не сомневаюсь, что слухи верны. Так что у де Весси действительно есть зуб на Иоанна. А что касается Фицуолтера… Не знаю, лично я не стал бы иметь с ним дело. Трудность в том, что за хартию действительно выступает множество мятежников и смутьянов, – развел руками Фульк. – А Иоанна, напротив, поддерживают некоторые очень достойные люди, которые смотрят на его выходки сквозь пальцы и соблюдают верность вассальным клятвам. Если бы только можно было убедить этих людей поддержать хартию, тогда все было бы хорошо… но пока, увы, не выходит. – Он вздохнул. Кларисса кольнула ткань иглой и умело вплела в узор новый стежок. – А в результате Мод сердится на меня, считает, что я опрометчиво рискую всем, за что сражался, водя дружбу с сомнительными людьми.

– А вы и впрямь можете потерять свои земли?

– Да, – кивнул Фульк. – Особенно сейчас.

– Почему?

Он заглянул в кубок и поморщился:

– Как раз перед тем, как я вернулся домой, Иоанн объявил о своем намерении отправиться в Крестовый поход.

Кларисса подняла голову от рукоделия. Она выросла на рассказах о жестокости, хитрости и вероломстве Иоанна. На ее памяти несколько лет назад король поссорился с Римом, не приняв назначения нового архиепископа Кентерберийского. В результате папа римский Иннокентий III наложил на Англию интердикт. Хотя впоследствии Иоанн и примирился с папой, все равно он был не настолько набожным человеком, чтобы вдруг затеять Крестовый поход.

– Он собирается в Святую землю?

Фульк рассмеялся и покачал головой.

– Если бы! – с жаром воскликнул он. – Нет, вряд ли Константинополю следует волноваться, что король последует по стопам своего прославленного брата. Все это делается ради политики. Иоанну кажется, что, отправившись в Крестовый поход, он сможет избежать принятия хартии. Церковь защищает земли крестоносца на четыре года. Любой человек, который пойдет войной на рыцаря, принесшего клятву крестоносца, немедленно отлучается от Церкви. Некогда Иоанн конфликтовал с папой римским. Теперь же они союзники.

Кларисса кивнула и продолжила работу:

– И что вы будете делать?

Фульк вскочил, чуть не опрокинув табурет.

– Я в безвыходном положении! – в досаде воскликнул он. – Куда ни кинь – везде клин! Я могу отступить и смотреть, как попираются мои принципы, а могу остаться – и тогда душа моя будет проклята, а земли конфискованы. – Он уставился на нее горящим взглядом. – А как бы ты поступила на моем месте, Кларисса? Только не говори, что никого не поддерживаешь или что ты не вправе давать советы. Я спрашиваю, и изволь ответить!

Она сглотнула и отложила иглу. В отличие от Мод, Кларисса не любила спорить. Однако это вовсе не говорило о слабости ее характера.

– Я бы задумалась, что в данном случае важнее, – медленно проговорила она, – и, возможно, важнее оказались бы мои принципы. В конце концов, я ведь должна была подозревать, когда ввязывалась в это дело, что на моем пути будут вставать препятствия, в том числе и угроза конфискации земель.

– А отлучение от Церкви?

Мод сжала губы:

– Я бы надеялась, что Господь все же будет ко мне милосерден. Мне кажется, что папа часто пользуется отлучением от Церкви как политическим оружием, а вовсе не руководствуется при этом религиозными соображениями. И если я сейчас богохульствую, то mea culpa[34].

Из взгляда Фулька ушла вся горячность. Он не ожидал услышать от воспитанницы ничего подобного и сейчас был приятно удивлен.

– Ты похожа на маленькую серую мышку, – сказал он. – Передвигаешься по дому тихо и незаметно, словно вышколенная служанка, и кажется, что у тебя нет иных мыслей, кроме как создавать другим уют. Заставить тебя выразить собственное мнение, если только речь не идет о хозяйственных вопросах, очень непросто. Вот и сейчас мне пришлось его из тебя буквально клещами вытягивать… – (Девушка покраснела и с упреком посмотрела на Фулька.) – Но оно того стоило, – внезапно улыбнувшись, добавил он. – Ты вовсе не мышка, Кларисса д’Обервиль. Ты – львица, хотя никто об этом не знает. – Фульк потрепал ее по щеке и вышел.

Кларисса неподвижно уставилась на свое рукоделие: она смотрела на замысловатый узор, но ничего не видела. Внутри все всколыхнулось, и сердце сладко замерло. Кларисса прижала руку к щеке, в том месте, где ее касались его пальцы. Девушке вдруг стало приятно, что она одна, что можно насладиться моментом, спокойно прийти в себя, задержать воспоминание и запереть его на замок, убрать в потайную золоченую шкатулку в глубинах памяти, туда, где никто его не найдет.

Солнце садилось над Темзой, распространяя по поверхности воды медную патину. Лодочники на быстрых лодках и тихоходных баржах занимались своим обычным делом, перевозя грузы и людей вдоль берега, на котором выстроились жилые дома и лавки. На противоположном берегу начинался Саутуарк – район Лондона, где были сосредоточены городские публичные дома и купальни.

Хотя Фульк уже не раз приезжал в столицу, на стороне Саутуарка ему прежде бывать не доводилось, и он с интересом озирался по сторонам. Выйдя из лодки на берег, он поднялся по деревянной лестнице к беленому кирпичному дому, выходящему фасадом к реке. Здания, стоящие по обеим сторонам, были похожи друг на друга и несли один и тот же отпечаток зажиточности. У каждого дома обязательно имелся просторный внутренний двор. В конце улицы находилась харчевня, где бойко торговали пирожками с мясом и горячими оладьями. Аппетитные запахи волнами подкатывались к Фульку, напоминая, что он не ел с полудня, когда наскоро подкрепился перед дорогой хлебом и сыром.