– Может быть, сегодня нам следовало устроить свадьбу, а не помолвку, – сказал Фульку Роберт Пантульф, когда они наблюдали, как обрученные танцуют под аккомпанемент дудок и тамбурина в нарядно украшенном большом зале Уиттингтона. Роберт был уже далеко не юным и начинал сутулиться, однако глаза его были полны жизни.

– Хависа еще слишком молода, – покачал головой Фульк, с болью в сердце следя глазами за дочерью.

Кажется, еще только вчера она, кудрявая крошка, сидела у него на коленях и настойчиво требовала к себе внимания. А теперь пробует шаги брачного танца с мужчиной, который станет ее супругом. Волосы Хависы, распущенные в знак невинности, колыхались у талии, как осенние листья. Ладную фигурку облегало шнурованное платье цвета павлиньих перьев, которое не скрывало округлостей развивающейся груди. Хависа сейчас ненадолго очутилась в переходном состоянии между ребенком и женщиной – невинность, ищущая знания, манящая, но пока не вполне осознающая собственную чувственность. Многие тайны ей еще предстоит постичь.

– Я была в том же возрасте, когда обручилась с Тео, – тихо проговорила Мод, подходя к мужчинам и беря Фулька под руку.

– Вот я и говорю: слишком юная, чтобы выходить замуж, – повторил Фульк. – Хависе еще нужно подрасти, прежде чем она сможет быть женой.

– Может быть, в вас говорит желание не отпускать дочь от себя? – улыбнулся Пантульф.

Фицуорин смущенно кашлянул и потер рукой шею.

– Хависа – мой первенец, – сказал он. – Конечно, мне трудно. – Он сокрушенно улыбнулся, пытаясь смягчить серьезность момента. – Давно ли она была трехлетней малышкой, как ее сестренка сейчас.

Фульк глянул на младшую дочь. Мабиль сидела на коленях у Грейсии; ее тоненькие светлые косички были переплетены золотой лентой в честь помолвки сестры. Вот Мабиль никогда не выйдет замуж. Одна дочь всегда остается в родительском доме, но то была трагедия, а не радость. Последние роды у Мод были трудными: девочка шла вперед ножками и дышать начала не сразу. Поначалу Мабиль казалась обычным ребенком, разве что была чуть более беспокойной, но со временем стало очевидно, что она особенная.

Рядом со своими дядьями, Уильямом и Филипом, за столом сидели двое сыновей Фулька и Мод. Десятилетний Фулькин, живой миловидный мальчик, золотоволосый и голубоглазый. И Иво, зачатый в Ирландии; ему уже исполнилось семь, и волосы у него были темные, как у его сестры Ионетты. Сейчас, под пристальными взглядами взрослых, оба вели себя прилично.

– С мальчиками все по-другому, – заметил Фульк. – Когда смотришь на них, сердце становится сильным от гордости, а не тает от нежности.

– Верно, – пробурчал Пантульф и устремил взгляд на своего сына и наследника.

Двое мужчин наблюдали за танцующей парой. Уильям Пантульф двигался с атлетической грацией. Фульку случалось видеть его на ристалище и во время поединков на мечах. Сухопарый Уильям хорошо владел своим телом и отличался удивительной ловкостью. Он также обладал терпением и способностью воспринимать с юмором практически любую ситуацию: эти черты характера, безусловно, пригодятся ему в семейной жизни с Хависой. Поначалу Фицуорина несколько смущал возраст жениха, но по зрелом размышлении Фульк понял, что, хотя вокруг достаточно мужчин помоложе, он бы никому из них не доверил счастье своей дочери и управление землями, которые достанутся ей в приданое.

Пантульф показал на двух танцующих, постоянно хихикающих юных девушек и поинтересовался:

– А вторая? Для нее у вас есть кто-нибудь на примете?

– Которая? А, Ионетта! Да, я начал предварительные переговоры с сыном де Пембриджа, – ответил Фульк.

Черноволосая и черноглазая Ионетта сверкала, как драгоценный камень. На ее фоне старшая подруга выглядела тусклой, однако на самом деле это не соответствовало истине. Сияние Клариссы было чуть тише, только и всего.

– Я и забыл, что у вас есть еще и приемная дочь, – сказал Пантульф. – За нее уже сватались?

– Да, было несколько женихов, но никто не подошел.

Фульк предпочел не распространяться на эту тему. Кто бы мог подумать, что Кларисса, мягкая и послушная Кларисса, окажется вдвое упрямее каждой из его дочерей. Хавису можно было взять лестью и вниманием, Ионетту – уговорить, пообещав новое платье, маленькую Мабиль – подкупить лакомством вроде засахаренной сливы. Но на Клариссу ничего не действовало: ни угрозы, ни просьбы, ни увещевания, ни крики. Она не желала выходить замуж, заявляя, что ей и так хорошо. Она наверняка отвергла бы даже самого идеального жениха. Однако, поскольку пока особо выгодных предложений не поступало, Фульк счел за благо не настаивать.

– Ясно, – понимающе улыбнулся Пантульф. – Пока воспитанница остается незамужней, ее доходы идут опекуну, и к тому же у вас в доме есть лишняя нянька и помощница по хозяйству.

– Это правда, – кивнул Фульк, подумав, как хорошо Кларисса справляется с Мабиль. – Но я ни в коем случае не стал бы удерживать ее от брака силой. Так что это, скорее, ее выбор.

– Вы предоставляли ей выбор? – изумился Пантульф.

– Вы не знаете Клариссу, – усмехнулся Фульк. – Мои дочери умеют перечить, иной раз доводя родителей до белого каления. Но Кларисса достигла в этом деле особого искусства. Не поверите, пока сами не увидите.

Пантульф удивленно поднял брови и с новым интересом посмотрел на ничем не примечательную девушку с каштановыми волосами, которая кружилась среди других танцующих.

– Странность Клариссы заключается в том, – проговорил Фульк, тоже не сводя с нее глаз, – что она уже была взрослой, когда только-только у нас появилась, а ей тогда едва исполнилось восемь. Помню, как однажды мы с Мод повздорили из-за какого-то пустяка, а она устремила на нас такой строгий взгляд, какой встретишь не у всякой настоятельницы монастыря. Порой я побаиваюсь Клариссу.

– Лишняя причина найти ей мужа, – усмехнулся Пантульф.

Фульк покачал головой:

– Мне кажется, Кларисса сама выберет себе мужа, когда нужный человек появится. И не следует давить на девушку.

– Папа, папа, пошли танцевать! – Раскрасневшаяся от танцев, донельзя счастливая Хависа подлетела к ним, так что взметнулось пестрое платье, и потянула Фулька за руку. – Хватит уже разговаривать, пойдем танцевать!

– С другой стороны, – засмеялся Фульк, обращаясь к Пантульфу, – может быть, я недостаточно строг со своими женщинами. Видите, как они мной помыкают?

– Я вижу, с какой любовью они смотрят на вас, – улыбнулся Роберт Пантульф. – Да пошлет Господь и моему сыну такую же благодать!

– Глядя, как взрослеют наши дети, я все чаще ставлю себя на место своего покойного отца, – говорил Фульк Мод поздно ночью, когда они укладывались спать. Его голос звучал несколько невнятно. Невозможно всю ночь пить хорошее рейнское вино и рассчитывать при этом сохранить свежую голову. – Когда мне было столько лет, как сейчас Хависе, он был ровесником меня нынешнего.

– Ты никак чувствуешь приближение старости? – лукаво посмотрела на мужа Мод.

У нее тоже слегка кружилась голова. Щелкнув пальцами, Мод отпустила служанку и рухнула на кровать.

– Я чувствую, как проходит время. – Фульк нагнулся и стал снимать башмаки. – Оно проходит стремительно, но при этом кажется, будто все остановилось. У моего отца не было дочерей, которым надо было устраивать церемонию помолвки, но я помню, как на Рождество мы вот так же танцевали с родственниками и соседями. Я был одним из самых младших детей на празднике и зазывал всех идти плясать джиги и кароли, а отец… он был тогда мужчиной в расцвете сил. Теперь я и сам оказался на его месте. Любопытно, может, я его призрак? Или он – мой?

– Ты пьян, – сказала Мод, подумав, что и сама не лучше. – Сначала приходит радость, потом грусть.

– Это правда, – кивнул Фульк и чертыхнулся, поскольку никак не мог распутать завязавшуюся в узел обмотку. – Я рад видеть, что Хависа счастлива, я рад, что подобрал ей достойную партию, но при этом я грущу, что начинаю терять ее. Она уже сейчас смотрит на Уильяма Пантульфа так, словно видит в нем защиту и опору…