Вздохнув, Мод вернулась со двора обратно в зал, где служанки начали отмывать пол крепким мыльным раствором. Запах стоял такой едкий, что слезились глаза. Кларисса, как обычно, была в гуще событий и получала от этого огромное удовольствие.

– Милая, ты меня удивляешь, – сказала Мод, взяв метлу и встав рядом с Клариссой. Если хочешь заставить служанок выполнять работу тщательно, надо делать вид, что и сама с жаром работаешь, даже если то или иное занятие тебе глубоко противно. Кроме того, каждая лишняя пара рук сейчас пригодится. – Погода чудесная: почему бы тебе не погулять, вместо того чтобы торчать здесь? Неужели ты и впрямь так любишь заниматься хозяйством?

Кларисса смахнула с лица прядь светло-каштановых волос и улыбнулась Мод ангельской улыбкой.

– Я люблю делать так, чтобы стало лучше, – сказала она. – Мне нравится наводить порядок. Этот зал сейчас просто ужасен. А когда мы закончим уборку, он станет очень милым. Я люблю творить добро.

«Да уж, и впрямь святая растет», – подумала Мод. Хотя особых религиозных наклонностей за Клариссой не водилось. Правда, она всегда носила на груди большой серебряный крест, украшенный гранатами. Но дело тут было не в какой-то особенной набожности. Просто этот крест завещал ей Хьюберт Уолтер, который умер от удара вскоре после того, как Фульк вернул себе Уиттингтон. Такой же крест достался и Мод, только с аметистами, и еще она получила псалтырь в переплете из слоновой кости. Мод всегда носила его с собой на мессу и читала молитвы за упокой души Хьюберта… и Тео. Они с Фульком были в неоплатном долгу перед обоими братьями. Сам Теобальд, правда, вряд ли признал бы, что такой долг существует. А Хьюберт отмел бы подобное предположение с добродушным, даже, наверное, саркастическим смехом и заявил бы, что думал в первую очередь о спасении собственной души. Да, он всячески помогал Мод и Фульку, сделал им немало добра, однако этим заслужил себе место в раю, так что не остался внакладе. Шутки шутками, однако Мод была глубоко признательна обоим Уолтерам за щедрость и великодушие и каждый раз горячо молилась об их упокоении.

К полудню пол тщательно вычистили и оставили сохнуть, и все собрались на обед во дворе вокруг большого котла. Повар и его помощники сварили овощной суп, загустив его ячменем. Все проголодались как звери, и похлебка, которую подавали со щедро нарезанными ломтями хлеба, исчезла в мгновение ока. Пора было возвращаться к работе. Тростник, срезанный на прошлой неделе и сушившийся до поры до времени, принесли в зал и толстым слоем уложили на пол. Мод отправила детей рассыпать травы, даже маленький Фулькин помогал: хватал пухлым кулачком пригоршню сухих травинок и бросал на пол. Он нашел это развлечение невероятно забавным.

Оставив детей под бдительным присмотром Грейсии и Клариссы, Мод пошла искать молочницу, чтобы посоветоваться с ней насчет сыров, но остановилась как вкопанная, войдя во двор: ров переезжал отряд всадников. Блеск кольчуг, белые полоски соли на шеях долго скакавших лошадей. Тяжело дышащие волкодавы по обе стороны от гнедого жеребца, идущего во главе отряда.

– Фульк! – Слово это прозвучало, как легкий вздох. Мод вдруг вспомнила, что на ней самое старое затрапезное платье, а волосы выбились из-под потрепанного платка.

Он остановил коня, спешился гибким стремительным движением, которое она так хорошо знала, и отдал поводья своему оруженосцу.

– Фульк!

На сей раз крик был громче, и, подхватив юбки, Мод побежала ему навстречу. Он подхватил жену и закружил. Супруги целовались, а собаки чуть не сбивали их с ног. Усмехающийся Иво оттащил волкодавов за ошейники.

– Я тебя не ждала, почему ты не послал мне весточку?! – задыхаясь, проговорила Мод, когда их губы наконец разлучились. Платок съехал у нее с головы. Мод начала было поправлять, но Фульк оказался быстрее и сдернул его совсем. Косы упали, тяжелые, как выбеленный солнцем ячмень.

На лице Фицуорина промелькнуло страдальческое выражение.

– Не люблю я писать, – признался он. – Да и вообще, я ведь тебе недавно отправил письмо.

– По-твоему, это называется письмо? – с таким же горестным видом покачала головой Мод.

Фульк покраснел:

– Я не Жан де Рампень, пером не владею. Я думал, ты и так знаешь, что у меня на сердце.

– Знать не то же самое, что услышать, – возразила она.

– Если пообещаешь, что перестанешь меня бранить, я в ответ пообещаю с лихвой возместить потерянное время, – лукаво усмехнувшись, сказал Фульк.

Мод прищурилась, делая вид, что обдумывает предложение мужа, а потом кокетливо помотала головой.

– Пожалуй, я ничего обещать не буду, – заявила она. – По крайней мере, пока ты не смоешь с себя дорожную вонь.

Шутливое выражение было теперь и в его глазах. Он оглядел ее сверху донизу, от растрепавшихся кос до испачканного подола.

– Разве Библия не учит нас, что, прежде чем критиковать других, следует посмотреть на собственные недостатки?

– Да это же совсем про другое, – весело парировала Мод и пояснила: – Мы клали в зале свежий тростник. Есть почти нечего, кроме супа и хлеба, но, по крайней мере, сидеть будет приятно.

Он последовал за женой, скрывая улыбку. Мод приказала двум слугам наполнить лохань, а Фульк пошел здороваться с детьми, которые прилежно разбрасывали траву. Его тут же обступили, требуя внимания, возбужденно зазвенели пронзительные голоса.

Вполуха прислушиваясь к шуму, Мод поговорила с солдатами: осведомилась об их здоровье, распорядилась, чтобы всем налили вина, а тем, кто голоден, предложили хотя бы супа с хлебом и студень. Из братьев Фулька приехали только Иво и Ричард. Остальные выполняли обязанности смотрителей замков в разных землях Фицуоринов. Уильям отвечал за поместье в Уодборо, это в Лестершире. Чтобы его братец не попал в очередную передрягу, Фульк отправил с ним в качестве помощника Алена. Филип присматривал за поместьем в Элвестоне.

Когда ванна была готова, Мод предоставила подливать вино в бокалы более чем умелым рукам Клариссы и вызволила Фулька из кольца взявших его в осаду ребятишек. Когда Хависа вознамерилась пойти за родителями в их покои, Мод развернула ее.

– Даже если ты устроишь тут своими истериками конец света, все равно ничего не поможет, – сказала она, заметив, что дочь набирает в легкие побольше воздуха. – Папа потом с тобой поиграет.

И, знаком велев Грейсии присмотреть за ребенком, Мод плотно задвинула портьеру.

– Ну до чего же упрямая девчонка, вся в папашу.

Фульк расстегнул пояс, положил его на сундук, снял с себя шерстяную котту. И резонно заметил:

– Ну, положим, мамочка у нас тоже не ангел.

Мод положила рядом с кадкой кусок мыла, пахнущего мятой и розмарином, и усадила Фулька на табурет, чтобы размотать ему обмотки.

– Так, значит, ты мне расскажешь на словах все, о чем умолчал в этом своем «письме»?

Он нежно провел рукой по ее косе.

– Позже, – сказал он. – У меня и впрямь важные новости. Но если я попытаюсь сейчас с тобой разговаривать, это будет звучать довольно бессмысленно. Я слишком сильно тебя хочу.

Мод подняла на мужа глаза, несколько удивившись. Она предвкушала изъявления любви, желания и страсти. Ей так не хватало этих внешних проявлений привязанности. А он твердит про какие-то важные новости. Не в силах противиться любопытству, она открыла было рот, чтобы переспросить, но Фульк немедленно этим воспользовался.

Мод решила, что расспросы можно отложить. Обвив руками шею мужа, она рухнула в сладкую пропасть страсти. Фульк взял ее за ягодицы, она прижала бедра к его бедрам и почувствовала, что его член уже тверд, как палица.

Целуя и лаская друг друга, они яростно срывали при этом одежду. Мысль о том, что кто-то может отодвинуть портьеру и обнаружить их, лишь прибавляла моменту остроты. В комнате не было кровати, только совершенно непригодная для совокупления узкая скамейка и пол, устланный колючим тростником. Однако имелась еще лохань.

– Места хватит для двоих, – промурлыкал Фульк. – Если сядешь ко мне на колени.