– Стоит ли оно того?

– Зависит от того, во что ценить честь. Как золото или как пыль?

– Стало быть, твоя честь бесценна, и поэтому цена твоей жизни – пыль.

– И поэтому я живу с честью, – возразил Фульк. – А без нее я стану пылью.

– Тогда нам больше не о чем говорить. – Мод прикусила губу, и слезы досады наполнили ее глаза.

Она понимала, что если прямо попросит мужа уступить, если будет умолять и рыдать, то он, может, и согласится ради нее и детей, но это будет пиррова победа. Фульк только что ясно дал ей понять, что в этом случае перестанет себя уважать. И что дальше? Он постепенно начнет негодовать на жену, которая заставила его уступить помимо его воли. Если Мод погубит честь мужа, то погубит и его самого. Ужасно, правда? А жить в изгнании, редко видеться, вечно прислушиваться, нет ли погони, – не ужасно? А больше-то ведь никакого выхода нет!

Завтра Фульк уедет. Они принадлежали друг другу одну только эту ночь, и Мод не хотела попусту тратить время на ссоры и взаимные упреки, когда каждый из них гонялся за своей призрачной целью.

По щекам у нее потекли слезы. Горло сжималось от попытки сдержать горе внутри. Мод слишком долго возилась с завязками на боку платья. Фульк положил руку поверх ее ладоней.

– Если бы я мог, то отказался бы, – сказал он.

– Знаю, – выдавила она. – Не говори ничего.

Шнуровка завязалась узлом, а Мод сквозь слезы ничего не видела и не могла ее распутать. Фульк попытался помочь, но у него дрожали руки, и в конце концов пришлось разрезать веревку ножом. Мод высвободилась из платья – это было непростым делом, учитывая целые ярды ткани и маленькое пространство кровати. Раскрасневшаяся, задыхающаяся, вся в слезах, она встала на колени на кровати и посмотрела на Фулька, впитывая его запах и вбирая глазами его суровую мужскую красоту. Ее буквально сжигало желание, но она знала, что сможет только пригубить чашу, и от этого захочется пить еще больше, однако, увы, не будет возможности. Взявшись руками за край сорочки, Мод стянула и ее и под громкий стук сердца, пока еще были силы держать себя в руках, вынула шпильки и распустила косы, окутав себя шелком серебристых волос.

– Господи! – тихо произнес Фульк.

Он прикоснулся к их сиянию, а затем осторожно отодвинул в сторону, так чтобы его ладонь легла на кожу жены. На ее горло, на ее плечо, на ее грудь. Мод ахнула. Она встретилась с мужем глазами, увидела в них всю тяжесть страсти и усилие сдержать ее. Но сегодня это было не важно.

Она оттолкнула его ладонь, порывисто обняла Фулька руками за шею и увлекла на кровать. Тела их соединились.

– Ну же! – отчаянно потребовала она. – Возьми меня прямо сейчас!

Все это звучало эхом их первой ночи: закрытое пространство создавало ощущение интимности, соседство других людей придавало соитию особую пикантность, а понимание преследовавшей их опасности усиливало нетерпение, и так уже изрядно накопившееся за долгие месяцы, проведенные порознь. Это было раскаленное добела пламя, стремительное, буйное, все сметающее на своем пути.

Вынесенные на берег волной, захлестываемые последними ее брызгами, они лежали, утонув друг у друга в руках, и тяжело дышали, как пловцы, только что спасшиеся от бешеного прилива. Мод прижалась к Фульку, не желая расцепляться, влечение лишь усилилось от краткого насыщения. Она чувствовала, как вздымается и опадает его грудь, как грохочет сердце, словно несущийся галопом табун. У них была только сегодняшняя ночь, и воспоминаниям о ней предстояло поддерживать Мод еще целую вечность.

Второй раз был медленным и томным, как мягко набегающий на берег прибой, а потом они вместе дремали на мелководье, вновь вынырнув на поверхность где-то к рассвету, чтобы опять соединиться в мучительной жажде и наслаждении на самом краю разлуки.

А потом они лежали, не в силах подняться, вбирая свою близость до самой последней капли. Сквозь портьеры до них донесся звук голосов. Там громким шепотом спорили, следует будить Фулька или нет.

Он потянулся к занавесям. Мод непроизвольно остановила мужа, но затем убрала руку. Время нельзя запечатать, словно вино в кувшине, и хранить долго-долго, как бы этого ни хотелось. Вздохнув, она села и потянулась в темноте за сорочкой.

– Что такое? – бесцеремонно спросил Фульк, звякнув портьерой. – Если опять какая-нибудь глупость, я вас убью. Ну же, говорите, не теряйте понапрасну времени.

Филип и Уильям переглянулись. Лицо последнего было все в разноцветных синяках – последствия побоев, полученных в плену, и стоял он чуть сгорбившись, чтобы не потревожить ушибленные ребра.

– Часовой заметил приближающихся всадников, – доложил он. – Филип сказал, что это не армия, и велел тебя не беспокоить, но я считаю, ты должен знать.

– Знамена какие?

– Солсбери и Честер.

– Пропусти их. Я сейчас спущусь, только оденусь.

Уильям метнул в Филипа торжествующий взгляд, который тот воспринял с улыбкой.

– Я смотрю, ты вроде как наконец-то маленько поумнел, – сказал Филип и получил в качестве ответа непристойный жест.

Фульк задернул портьеру и взял рубашку.

– Я все слышала, – сказала Мод у него за плечом.

Она рылась в узком сундучке, втиснутом в ногах между кроватью и стеной. Там лежала одежда, пересыпанная сухими розовыми лепестками и кусочками корицы. Мод вытащила платье из зеленого льна с высокими клиньями по бокам. Краска на швах начала слегка выцветать, но в целом платье вполне годилось для того, чтобы встретить двух графов – уж всяко наряднее того, что было на ней прошлым вечером. Вот только непонятно, где разместить Солсбери и Честера? Маллинг уже и так был забит людьми, словно бочка селедкой.

– Как ты думаешь, что за весть они несут?

– Кто же их разберет, – пожал плечами Фульк. – Пошли узнаем.

Солсбери и Честер сидели в большом зале. Судя по тому, что оба графа держали в руках наполненные до краев бокалы и с недоумением разглядывали серьезную малышку с миловидным личиком, чопорно расспрашивающую их, приятным ли было путешествие, Кларисса позаботилась о том, чтобы у гостей были вино и закуски.

– Фульк, это ведь не ваша девочка? – спросил Солсбери, когда они пожали друг другу руки, а Мод деликатно отослала Клариссу, попросив присмотреть за детьми, чтобы направить ее инстинкт заботы в другое русло.

– Как вы догадались? Нет, это Кларисса. Мод считает ее своей приемной дочерью. Она дальняя родственница архиепископа.

– Со временем эта Кларисса станет кому-то отменной женой. Просто идеальной хозяйкой.

– Даже слишком уж идеальной, и это пугает. – Фульк улыбнулся для виду, но глаза его остались настороженными.

Хотя все светские формальности были соблюдены, это явно был вовсе не светский визит. Вернулась Мод и гостеприимно проводила мужчин в тихий уголок зала, где вокруг жаровни стояли два стула и скамейка с подушками.

– Полагаю, ваш приезд сюда… э-э-э… результат вчерашних событий? – спросил Фульк.

Солсбери кашлянул:

– Было бы глупо притворяться, что это не так. – Он положил ногу на ногу и уставился на вышивку, украшающую голенище сапога. – Мой брат передал мне и Ранульфу полномочия отыскать вас и предложить сделку на определенных условиях.

У Фулька упало сердце. Он просто физически чувствовал напряжение, исходившее от молча стоящей позади него Мод.

– Так-так. – Он кивнул, покусывая губы. – И каковы же, позвольте поинтересоваться, эти условия?

– Вы должны покориться Иоанну и признать его своим сеньором. А он восстановит вас в правах на земли.

– Включая Уиттингтон? – поднял бровь Фульк. Ему не удалось скрыть недоверие.

– Включая Уиттингтон. Он мне поклялся.

– Простите, милорд, но слова короля недостаточно.

Солсбери покраснел:

– Вы не можете винить его за то, что он заключил вашего брата под стражу. Да любой на месте Иоанна сделал бы то же самое.

– Может быть, но это не меняет того факта, что я не доверяю Иоанну ни на йоту.

Вздохнув, Солсбери полез в кожаную сумку у себя на плече и достал свиток с печатью: