— Стреляй!

— Боюсь.

— Я же держу и тебя, и твои руки.

— Ладно.

Возле самого лица резко рвануло выстрелом воздух. Лида не ожидала такого грохота. Когда стрелял дядя Вася, было не так громко. От испуга она выронила пистолет под ноги, в пыль.

— Чистить придется долго, — с сожалением сказал капитан, — тебе, Лидок, исправлять положение.

Он разорвал носовой платок, который подала ему Аня, разобрал пистолет, показал, что и как надо сделать, чтобы почистить и собрать его.

— А мы с Аней пойдем поищем, где можно еще накосить сена.

Лида тщательно вытерла все детали, пытаясь собирать их воедино, но ничего не получалось. «А дяди Васи все нет и нет», — думала она. Наконец удалось вставить защелку и пистолет оказался собранным. От радости Лида несколько раз попробовала работу частей, затем вставила магазин, не желая того, передернула затвор и нажала на спусковой крючок. Грохнуло так, что заложило уши. С испугу Лида отбросила пистолет с выходящим из ствола дымком и, закрыв глаза, присела. Подбежали запыхавшиеся дядя Вася и Аня, оба бледные, растрепанные. Капитан взял девочку за руки, поднял, осмотрел с ног до головы.

— Слава богу. Никому, Лидок, не говори об этом ни слова, а то меня под суд отдадут.

Лида не смогла помочь капитану и Ане накладывать сено в арбу. Отрешенно смотрела она на работающих. Сознание прояснилось, когда она уже лежала на плавно покачивающемся возу. Дядя Вася рассказывал веселую историю, но девочка на сей раз не смеялась, как это было всегда. Когда въехали в Батурино и Лида увидела коменданта в окружении пацанов, она молча кивнула головой в его сторону.

Дядя Вася, смотри, опять идет комендант с малокалиберкой собак стрелять. Мне это не нравится. А сегодня у нас ничего не произошло.

По вечерам в МТС то и дело сверкали лучи немецких и отечественных фонариков. Пацаны приобретали это чудо техники мыслимыми и немыслимыми способами. Ходили на станцию, в эшелонах выменивали на табак у военных, покупали на базаре у эвакуированных. У кого не было фонарей, просто включали и выключали автомобильные лампочки. В красном уголке МТС теперь располагался склад сухих батарей БАС-80 и БАС-60. Нижнее стекло одного из окон было выставлено. Стоило часовому зайти за угол, как одна батарея оказывалась у пацана. А это на пятнадцать фонариков. Ночью к складу не подходили.

Дядя Вася подарил Ане трофейный с толстой линзой фонарь, а соседний мальчишка, одногодок Колька, отклеил от БАС-80 три элемента, и теперь Лида, регулируя пучок света, могла освещать стоящие напротив дома широким кругом света или одной точкой.

Однажды утром мать разбудила дочку.

— Военных больше нет. Ушли.

Аня плакала. Дядя Вася накануне дольше обычного просидел с нею на порожках, подарил бинокль, ничего не сказал об отъезде. Прислал потом одно письмо из Серафимовича, больше от него вестей не было.

Лиде нравилось смотреть в бинокль. Интересно наблюдать с крыши своего дома, как далеко идущие люди оказывались близко, их можно даже узнавать. Колька тоже подолгу рассматривал в бинокль окружающий мир. При этом его ясные голубые глаза светились счастьем. Но длилось это недолго. Как-то утром мать через посыльного была вызвана в военкомат. Перепуганная Анна Михайловна не знала, что и подумать, ведь трое на фронте. Не чуя под собою ног, помчалась вслед за посыльным. Комиссар без всякого вступления спросил:

— Есть у вас в доме бинокль?

— Есть.

— Имущество это военное, его надо сдать немедленно.

В тот же день Лида отнесла бинокль в военкомат. А несколько дней спустя она увидела «военное имущество» у сына военкома.

— Надо было спрятать, — запоздало посоветовал Колька.

Надвигался фронт. В Батурино было две школы: первая — в два этажа, деревянная и вторая, кирпичная, для старшеклассников. В одноэтажном здании всего за одну ночь был организован военный госпиталь. Стали появляться автомашины с ранеными. Обратно машины возвращались с колхозными продуктами, задерживались иногда на день-другой.

В один из таких приездов в МТС остановился американский «студебеккер», большая, сильная автомашина, крытая тендом, досель в Батурино невиданная. Пацаны сбежались со всей округи посмотреть на это чудо. Машина была фронтовая: в одном месте побита, в другом поцарапана, тарахтит, того нет, другое еле держится, дверь совсем не закрывается. Приехал в МТС на машине старшина. Он один из эвакуированных в конце прошлого года был призван отсюда в армию. По каким-то делам они с шофером отсутствовали, а детвора тем временем исследовала машину. Фары у нее были с разбитыми стеклами, а лампочка лишь в одной, но американская, такой ни у кого нет, торчит в зеркальном окружении рефлектора. А вынуть ее — только чуточку нажать и немного повернуть. Не удержался Колька, взял лампочку, а что с нею делать, толком не знает, а на место поставить жалко. Решили с другом закадычным отнести ее на пруд и закопать в ил, а когда машина уедет, будут подключать к БАС-80, на половину МТС освещения хватит. Так и сделали. Но когда лампочка была уже под водой, друзья увидели быстро приближающегося к ним старшину с группой ребят. Лампочку пришлось отыскать и отдать владельцу. Кольку с другом старшина привел и посадил в «студебеккер». Сбежались дети и женщины выручать «арестованных». Лида побежала за матерью Кольки, а га как разъяренная тигрица с бранью набросилась с ходу на старшину, оттолкнула его от борта и освободила друзей из-под стражи. Тут же оба получили по увесистому подзатыльнику. Колька потом три дня не показывался на глаза, а девочку стал считать спасительницей.

Лида жила у дедов, когда немцы впервые бомбили Батурино. Горшовка располагается в глубокой низине, долине речки Паники. Дорога к хутору идет через бугор, зимой с него можно даже скатываться на санках. В этот вечер она пошла «на улицу», так назывались хуторские сходки молодежи. Здесь мальчишки и девчонки просто ходили туда-сюда, пели песни под балалайку, рассказывали друг другу новости. Взрослые девушки держались отдельно от детворы. Невдалеке, «на Вольном», так называли места, где когда-то казаки пасли табуны лошадей, красноармейцы из Урюпинска косили сено, оттуда по вечерам наведывались в хутор. У тех взрослых были свои интересы, особые отношения, не всегда понятные этой самой детворе, но весело на улице было всем.

Молодежь уже собиралась разойтись по домам, когда вдруг за бугром небо озарилось светло-розовой вспышкой, потом еще и еще… Сначала подумалось: молнии. Но сполохи чередовались один за другим на безоблачном небе. Послышались глухие удары. Стало понятно: бомбы. Война все время была где-то далеко, теперь она оказалась рядом.

Наутро, чуть свет, Лида поспешила в Батурино.

«Как мама? — не покидала мысль. — Может быть, она нуждается в помощи? Колька теперь уже все разведал, рассказам не будет конца».

Батурино видно издалека. Солнце взошло, хорошо освещая строения и сады. Первое, что отметила девочка, МТС вся цела и невредима, да и само Батурино не изменилось. Только где-то в центре поднимался вверх негустой дым.

Мать была дома, как всегда в это время, выгоняла корову в стадо, Аня еще спала. Ни одна, ни другая толком ничего рассказать о бомбежке не смогли. Когда начали взрываться бомбы, они, не успев как следует одеться, укрылись в погребе. Но там с весны еще сохранился набросанный для холода снег, поэтому долго в этом укрытии не задержались, пошли в бомбоубежище, которое подготовили для себя красноармейцы, да так им и не воспользовались. Но это далеко, метров сто. «Эвакуированная семья, так та и до сих пор не выходит из бомбоубежища, — рассказывала мать, — а мы ушли, как только улетели самолеты».

Колька действительно уже знал, где и что произошло. Он повел Лиду показать, где бомбило. «Там все дома ходуном ходили».

Ударам авиации подверглись постройки «Заготзерно» и та улица, где размещался военный госпиталь. Возле самого госпиталя не упало ни единой бомбы. Глубокие воронки изуродовали середину широкой улицы, пустырь почти до самого кладбища, взрывами были порваны телефонные провода, повалены столбы, выбиты стекла в домах, поломаны заборы. Был убит дедушка Чесноков; он сидел на лавочке, курил перед сном. Взрывной волной его подняло вверх и ударило о столб. Колька показал, где он сидел, и гот столб, о который его ударило.