Но двойник догнал и схватил его прежде, чем он успел сделать три шага. Капитану заломили руки и прижали к буфету.

— Пожалуйста! Пожалуйста! — завизжал он. Захват стал только сильнее.

— Сэр Трайс недоволен, — прошептал двойник, вынимая из рукава длинное, узкое, зазубренное лезвие.

— О нет! Пожалуйста!

— Отпусти его, Моникэ, — произнес чей-то голос от дверей.

«Акунин» отошел назад, позволив настоящему капитану упасть на колени. В комнату вошел Торос Ревок, чьи желтые глаза светились весельем.

— Встаньте, капитан, — произнес он.

Дрожа от страха, Акунин подчинился. Сколько бы он ни встречался по делам картеля с секретистами, Ревок не становился для него менее пугающим.

— Похоже, вы решили стать для нас проблемой, — сказал Ревок. — Что с вами, капитан? Все эти умоляющие призывы встретиться…

Акунин настороженно посмотрел на секретиста.

— Думаю, у меня есть важная информация.

— Что же… Я здесь. Говорите.

— Не вам. Я должен поговорить с Трайсом, во время лично… — заговорил Акунин.

Ревок поднес палец к его губам.

— Во-первых, главным управляющем Трайсом. Во-вторых, из положений Тринадцатого Контракта явствует, что представители картеля и главный управляющий не должны ни появляться вместе, ни быть напрямую связанными деловыми отношениями, ни вообще иметь друг к другу какого-либо отношения. В-третьих, на днях кто-то попытался убить главного управляющего. И с тех пор мы были довольно заняты поисками того, кто подослал убийцу. По сравнению с этим и вы, и ваши умилительные вяканья имеют крайне низкий приоритет.

— Знаю! Прошу вас, я знаю это! Но…

— Я мог бы убить вас, — прямо сказал Ревок. — Мог бы приказать Моникэ сделать это. Она очень хороша.

Акунин нервно оглянулся на своего двойника, но тот уже утратил сходство с ним. Теперь он вообще ни на что не походил. Нечеткий женский силуэт, размытая дымка в воздухе, сквозь которую, казалось, пробивался свет.

— Кто она такая? — спросил Акунин.

— Моникэ? Она притворщик. Подобные люди крайне редки. Это особая форма альбинизма, предельная степень мутации. Пигментация у притворщиков отсутствует столь всецело, что они становятся живыми зеркалами, способными принимать любой облик. Это очень полезно. Моникэ проследила за вашим приятелем Сайскиндом, когда он приходил к вам утром, и скопировала его. О, капитан Акунин, видели бы вы выражение своего лица.

— Вы следили за мной?

— Конечно, — ответил Ревок. — Вы создали слишком много суеты. Это просто безумие, пытаться встретиться с главным управляющим. Так дела не делаются, Акунин. Подобное недопустимо. Трайс в бешенстве.

— В этом я не сомневаюсь, — произнес Акунин, собирая остатки самообладания. — Он управляет субсектором. Я управляю кораблем. Я мелкая пташка. И понимаю это. И я, и остальные капитаны, согласно контракту, — только пешки в его большой игре. Мы делаем всю тяжелую работу и получаем за это деньги — хорошие деньги, чего уж тут говорить. Предполагается, что мы будем заниматься своим делом, оставаясь в тени.

— Замечательно, вы сами все замечательно разъяснили, — произнес Ревок. — И раз уж зашла об этом речь…

Акунин посмотрел Ревоку прямо в глаза.

— Я настоял на встрече, потому что мне известно кое-что, что может быть напрямую связано с попыткой покушения на жизнь главного управляющего. У нас общая проблема. Все дело находится под угрозой.

— В самом деле? Почему же?

— Гидеон Рейвенор все еще жив. И у меня есть все причины полагать, что он находится здесь, на Юстисе Майорис.

Торос Ревок в течение долгого времени молча смотрел на Акунина.

— У вас есть доказательства?

— Да.

— Я хочу их увидеть. Немедленно.

Она звонила уже в третий раз за это утро. Звонок проходил, но ответом была только записанная на автоответчик фраза — «оставьте свое сообщение». И уже третий раз она этого не сделала.

В доме было тихо, если не считать тиканья многочисленных хронов и часов, которые годами собирал ее дядя. Мауд Плайтон мерила шагами темный дом, волнуясь и тревожась.

Услышав музыку, она застыла на месте. Внезапный аккорд в четыре пальца, переход и бодрый мотив. Звуки доносились из гостиной.

Дядя Волерин сидел за спинетом, играя по памяти одну из багателей[19] Стерамона. Плайтон постояла в дверях, наблюдая за ним, и на глаза ее навернулись слезы. Ее дядя поступал так раз в несколько недель. Иногда, будто солнце, выглянувшее из-за сплошных облаков, к нему возвращалась ясность сознания, и он садился играть. Затем снова набегали тучи. Проблески становились все более редкими.

Волерин прекратил играть.

— Энид? — позвал он.

Энид была частной сиделкой и должна была прийти только к трем часам.

— Нет, дядя Волли, это я, — произнесла Плайтон, заходя в комнату. — Не останавливайся.

Волерин пробренькал еще несколько нот и посмотрел на Плайтон. Затем сжал руку племянницы.

— Мауд. А я-то думал, что ты Энид, — сказал он.

— Нет, это я, — произнесла Мауд, понимая, что в любой момент сознание ее дяди снова может уплыть.

— Как твои дела? — спросил он.

— Проблемы, — ответила она.

— Что за проблемы? — поинтересовался Волерин. — Наверняка какие-то вопросы, связанные с делами Магистратума?

Она печально улыбнулась.

— Да, дядя Волли. Неприятности в отделе. Тебе это будет неинтересно.

— Неужели? — произнес он, отпуская ее руку. Он сыграл несколько протяжных аккордов.

— Клавикорд расстроился, — сказал он. — Вот, верхнее ре несколько фальшивит. — Он несколько раз постучал по клавише. — Я не так часто играю теперь, верно?

— Не так часто, как раньше, — ответила она Волерин посмотрел на нее. Его лицо было мрачным.

— Я все знаю, Мауд, — сказал он.

— Дядя Волли?

— Знаю. В такие мгновения я понимаю, что со мной. Я угасаю. Не всегда в себе. У меня пробелы в памяти. Эти долгие… разрывы. Я не помню. Это очень грустно. Я знаю, что ты офицер Магистратума. Знаю, что ты живешь со мной уже какое-то время. Но я понятия не имею, сколько тебе лет или что случилось вчера. Знаю, что у меня есть сиделка. Если не ошибаюсь, ее зовут Энид? А раз за мной присматривает сиделка, значит, я болен.

— Дядя…

— Это очень грустно. Очень. — Он замолк, а потом снова посмотрел на нее. — Что я там только что говорил, Энид?

— Мауд, дядя Волли. Я Мауд.

— О да. Совсем старый стал. Мауд. Детка, как же ты выросла. Как твои дела? Нашла работу, дорогуша? А парень на примете есть?

Плайтон вздохнула.

— Дядя Волли, мне надо будет уйти на какое-то время. Энид будет здесь где-то через час. С тобой все будет в порядке?

— Энид?

— Сиделка.

— А, она. Да, да, все будет хорошо.

Плайтон пошла к двери, вытирая глаза рукавом. Неожиданно у нее за спиной снова заиграл спинет. Кроникарский вальс.

— Дядя Волли?

— Я помню, — не оглядываясь, произнес он. — Так много и в то же время так мало. Это очень тяжело. Одно я знаю точно, когда приходят моменты ясности, их надо использовать. Вот как теперь. Не уверен, представится ли мне возможность когда-нибудь поиграть снова, поэтому лучше заняться этим прямо сейчас. Пользуйся моментом. Лови момент. Никогда не знаешь, насколько мрачным все может оказаться потом.

— Хороший совет, дядя Волли, — сказала она.

— Мне тоже так кажется, — произнес он. — Делай что можешь, пока еще можешь. Иначе…

Мауд оглянулась. Музыка стихла.

— Дядя?

— Верхнее ре. Тебе не кажется, что оно звучит несколько фальшиво? — Он постучал по клавише. — Чуть фальшивит, да, Энид? Чуть фальшивит?

— Да, дядя Волерин, — произнесла Плайтон.

Выходя из дома и направляясь к остановке, она слышала, как он снова и снова бьет по клавише.

— Ой! Это ты, — произнес Лимбвол, открывая дверь.

— Да. Привет, — сказала Плайтон. — Красивое платье. Может, впустишь меня?