— На самом деле, Джексон, я точно знаю, с каким количеством алкоголя я могу справиться. Я могу выпить четыре с половиной шота виски, прежде чем начать вести себя как дурочка. Так что наливай, приятель.

— Слушаюсь, мэм, — сказал он со смехом. — Но теперь я хочу знать, откуда ты знаешь, что можешь выпить именно это количество, — сказал он, протягивая ей бокал. Когда их пальцы встретились, они оба задержались на несколько мгновений. Она надеялась, что её старые подсчёты по-прежнему были точными. Она была удивлена, что на самом деле рассказала об этом, потому что, конечно Джексон хотел бы это знать.

— Когда я училась в колледже, я думала, что это было бы разумным попытаться напиться в хлам, в уединении своей комнаты. Таким образом, мне не пришлось бы беспокоиться о том, что я могу переборщить с выпивкой, когда я отдыхаю с друзьями. Так что я, наконец, получила нужное количество, и обнаружила, что четыре с половиной шота были достаточными для меня, дабы не потерять голову.

Она пыталась казаться прозаичной, и, опустила любой контекст, который мог намекнуть, что у этого могла быть какая-либо другая причина, помимо этой. Она выпила содержимое стакана, сделав большой глоток. Джексон задумчиво наблюдал за ней.

Его брови нахмурились.

— Так, давай-ка проясним. Ты одна сидела в комнате своего общежития и измеряла то, какой будет максимальная доза алкоголя. Не кажется ли тебе, что это немного странно?

Она покачала головой.

— Мне не нравится чувство, когда все выходит из-под контроля.

— Я могу это понять, — сказал он, кивнув головой. Она понимала, что он догадывается, что это не вся история. Часть её хотела рассказать ему все. — Девятнадцатилетние не занимаются подобного рода вещами.

— Ну, а эта занималась, - сказала Ханна и подняла свой бокал. — Теперь, если ты не возражаешь, я выпью следующий шот. И, кажется, мы играли в игру «Правда или Желание».

— Ты была одна в течение длительного времени, не так ли?

Ханна с трудом сглотнула. Почему он спросил об этом? Все дело было в бабушкиной шапке. Книгах. Её праздничном мешке. Он узнал слишком много о ней. Это обескураживает. Его ноги находились на пуфике перед диваном, и он смотрел на огонь прямо перед собой, как будто он знал, что если посмотрит на неё, это будет слишком личным. Когда она не ответила сразу, он повернулся.

Ханна сделала ошибку, посмотрев на его губы. Он на самом деле не должен иметь такие красивые губы. Они должны быть тонкими, не чувственными. У него не должно быть чувственных губ. Но её чувства выходят за рамки от того, как он выглядел. Она не должна наслаждаться его компанией так, как это было сегодня. Разговор с ним был интересным и захватывающим. Находиться в такой непосредственной близости к нему было невыносимо, потому что она хотела от него большего, и это само по себе шокировало. Она никогда не хотела мужчину так, как его. Она никогда не чувствовала желания, как это. Необходимость прикоснуться к нему, обнять его, была настолько сильна, что ей хотелось проигнорировать все причины, почему она не могла когда-нибудь что-нибудь с ним начать.

Его вопрос. В конце концов, она кивнула, прочищая горло, и отвернулась от него и чувств, которые он вызвал в её воображении.

— Да, я действительно была одна в течение длительного времени.

— Ты когда-нибудь хотела отпустить все это? Позволить кому-то позаботиться о тебе?

Его голос был хриплым и мурашки удовольствия поползли по всему телу. Она могла услышать эмоции за его словами, и такое заманчивое представление о том, чтобы позволить кому-то заботиться о себе, кому-то вроде него. Но она знала, что случается, когда ты, заботясь о людях, опускаешь свои барьеры. Всегда была причина, почему кто-то не мог любить её достаточно, чтобы позволить ей остаться. Это был тяжёлый урок, и она не хотела, чтобы Эмили пришлось выучить его. Эмили. Она почти забыла о Эмили и почему она была здесь. Она совсем не затронула тему удочерения сегодня, в надежде, что, может быть, если она отложит эту тему, то он заговорит об этом. Но он не сделал этого. Как её мог привлекать кто-то, кто отказывался помочь своей плоти и крови? Она допила виски и повернулась, чтобы посмотреть на него. Он по-прежнему смотрел на неё с этим я-собираюсь-тебя-поцеловать взглядом, как она сейчас определила. Сконцентрируйся, Ханна.

— Так, что тебя действительно сдерживает от того, чтобы удочерить свою племянницу? — выпалила она. Она задержала дыхание, потому что вдруг весь воздух, казалось, покинул комнату. И человек, который смотрел на неё, словно он только что собирался заняться любовью с её ртом, теперь же смотрел, будто готов был сбежать из комнаты.

И, когда она думала, что он собирается сказать ей, чтобы она катилась к черту, черты его лица оставались спокойными. Подозрительно спокойными.

— Ты сделала это нарочно, не так ли?

Его слова прозвучали тихо, но были пронизаны разочарованием.

Она почувствовала, что её сердце забилось чаще.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы приятно проводили время, и ты испугалась. Ты заговорила о дочери Луис, чтобы отвести разговор от себя и убить любое желание между нами.

Она знала, что её лицо ярко горело, но она не ответила ему. Он был только частично прав.

— Ты же не хочешь, чтобы твоя племянница страдала из-за ошибок Луис.

— Луис знала, что делала. Я не собираюсь больше разбираться с её бардаком.

— Ребёнок это не бардак, — сказала она, дрожащим от гнева голосом.

— Остановись, Ханна, — сказал он, отходя от неё, чтобы встать перед огнём.

— Тебе будет гораздо больнее в долгосрочной перспективе, Джексон, — сказала она, обращаясь к его спине.

— Что-то я сомневаюсь в этом.

— Это будет разъедать тебя. Ты не тот человек, которым пытаешься казаться. Ты дружелюбный, и ты знаешь, как любить. Я чувствую это, я ощущаю это.

— Не путай желание к прекрасной женщине с дружелюбностью и любовью, — отрезал он, повернувшись к ней. — Ханна, у тебя имеется это наивное, идеалистическое представление о том, кто я, но поверь мне, ты не права. Не каждый способен быть совершенным, как ты, и делать правильные вещи.

Она скрестила руки и посмотрела на него укоризненно.

— В самом деле? Тогда почему ты не позволил мне уехать домой два дня назад?

— Я не собирался позволить женщине одной ехать по таким дорогам в ночное время, — сказал он, пожимая плечами.

Она улыбнулась.

— Значит, у тебя есть сердце.

— Обеспечить незнакомцу убежище во время шторма и усыновление ребёнка это две совершенно разные вещи. Смотри, я даже выключаю свет, когда пожилая пара приходит в поисках меня. Это совершенно не подходит для роли отца.

- Не шути, и не позволяй своей неспособности простить свою сестру, помешать поступить правильно.

Он снова повернулся к ней спиной. В комнате было тихо, так тихо, что казалось нереальным. Луны не было видно сквозь снег и ветер. Как и мыслей Джексона.

— Похоже, шторм, вероятней всего, закончится завтра утром, — сказал Джексон, засунув руки в карманы и глядя в окно. Ханна почувствовала, как её внутренности скрутило, когда на горизонте замаячила реальность отъезда. Все было гораздо сложнее, чем раньше, когда она приехала. Она до сих пор не убедила Джексона даже рассмотреть вопрос об удочерении Эмили, и у неё появились чувства к человеку, которого она должна презирать. Прошло несколько минут, и Джексон как будто забыл, что она находилась в комнате. Ханна носилась с идеей выпить ещё один стакан виски, хотя знала, что это ничего не решит. Ей нужно было божественное вмешательство.

— Ханна, я восхищаюсь твоей решимостью и твоей способностью бороться за то, во что ты веришь. Ты очень убедительна.

Выражение его лица не было сердитым. Он выглядел вдумчивым и задумчивым.

Надежда расцвела в сердце Ханны. Ей действительно удалось пробиться к нему? Действительно ли это было чудом, которого она ждала?

— Правда? — прошептала она, встретившись с ним взглядом. Она почувствовала, как её ладони вспотели, пока она ждала, что он продолжит говорить.