«Приятная весть» (издательство «Карелия»): «Чудесной Гайде Лагздынь по старой дружбе. 17.06.89 г.»

«Я иду учиться» (Москва, Малыш, 1980): «Тверскому музыкальному театру для детей и юношества с пожеланием успеха, счастья и процветания в сезоне, который я открыл, и во всех остальных сезонах. С восхищением. 6.10.91».

«Парад Алле» (Москва, Книга, 1988), «Азбука с играми»: «Дорогой Гайде Лагздынь и еще одному театрику с добавлением к ее чудесным театрам, Большому и Малому, от всей души. В. Берестов. 20.4.92 г.»

«Катя в игрушечном городе»: «Дорогой Гайде Рейнгольдовне Лагздынь — великой энтузиастке творчества детского и для детей в знак уважения и восхищения. В. Берестов. 6.10.91».

На вопрос: «Каких вы знаете писателей?» дети, не задумываясь, ответят: Агния Барто, Корней Чуковский, кто-то добавил — Самуил Маршак. Я же первой назову имя ЕЛЕНЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ БЛАГИНИНОЙ.

С Еленой Александровной я познакомилась тоже благодаря московскому издательству «Детская литература». Я уже не помню, кто ей позвонил, наверное, мой редактор МАРИНА ИВАНОВНА ТИТОВА. Благинина предложила приехать к ней домой. От метро тридцать минут ходу. А вот и большой серый мрачный дом, квартира на первом этаже. В ней темновато из-за деревьев, растущих под окнами. В длинной прихожей на стене висит ящичек с надписью «Для бездомных собак и кошек».

— Входной билет, — смеется Благинина, маленькая худенькая женщина с немного грубоватым голосом оттого, что много курит. — А еще, — призналась Елена Александровна, — оттого, что коньячком балуюсь.

Несмотря на свой возраст, подвижна, импульсивна. Живет с сестрой Александрой.

— Детей, — говорит, — бог не дал. Племянничек иногда захаживает. Снабжает! — опять смеется писательница. — Мне ведь и кошек надо кормить.

А кошек у Благининой две — кошка Настя и кошка Устинья. Они как две крутые пушистые лепешки, свернувшись клубками, лежат на стульях. Когда же, нехотя поднимаясь, идут к тарелкам со специально приготовленной для них едой, то несут над собой величественные, пушистые, словно огромные веера, хвосты. Кошек с такими хвостами я никогда не встречала. И до сих пор не знаю, почему у всех благининских кошек были такие хвосты. Может быть, от того, что кошки стерилизовались? Как-то, приехав в очередной раз, я увидела еще одну кошку. Небольшая, узенькая телом, видно, молодая еще. А хвост? Веером как у павлина. Елена Александровна обожала животных, заботилась о бездомных, подкармливала. Однажды сестры пригласили меня в гости. Я тогда находилась в Доме творчества в Переделкино. Каждую неделю по четвергам в квартире у Благининой собирались дамы. На диване полулежала сестра Благининой Александра. Вокруг круглого стола расположились приглашенные. Пили чай с вареньем и конфетами. Я с собой прихватила магнитофон «Спидола» и записала на магнитную пленку разговоры. Более тридцати лет старая аудиокассета хранит запись голоса Елены Александровны Благининой, часть разговора и литературного чтения этого удивительного, интеллигентного московского старушечьего четверга, в котором участвовали те, кому было за восемьдесят. На своеобразной вечеринке в тот день много говорилось о конфетах. Я воспроизвела часть этого разговора в том виде, в каком он происходил.

Запись на кассете

— Очень хорошие конфеты. Но хочется еще попробовать, — мягким голосом говорит гостья по имени Зина.

— Кушайте! Кушайте! Ну как конфеты? — спрашивает сестра Благининой Александра.

— Обворожительные, — отвечает Зинаида.

— И я попробовал, — добавила Елена Александровна.

— Ну как?

— Как попробую, тебе скажу, идол! — так она назвала магнитофон. — «Спидола» — порождение Идола, — тут же зарифмовала Благинина.

Гости не спеша пробовали разные конфеты, пили чай и читали стихи:

Благинина начала:

— Чего тебе надобно, старче? // Жизни немного поярче... — Елена Александровна замешкалась, а Александра ее подбадривала:

— Лен, давай про шинель.

— Нет, я прочту из тетради после поездки в Орел, после того, как мы его взяли обратно. Это октябрь 43 года. Вечерами ранними... на окно с геранями (споткнулась)... не помню ни черта.

— Может быть, с середины начнете? — подсказываю я. Мне так хочется записать голос Благининой, чтение ею стихов.

— Ну, не знаю. Мне уже неинтересно.

Но вдруг собралась и полностью прочла стихотворение. Чуть подумав, продолжила:

— Прочту стих Анны Андреевны. А вот «Памяти Миши, младшего брата». Все! Хватит!

И вдруг, словно скинув с себя несколько десятков лет, с веселым бодрым звучанием, чеканя каждое слово, каждую букву, читала:

Пошел, пошел, пошелочка,

В руках пуста кошелочка,

Пустым-пустым-пуста!

Пришел, пришел, пришелочка,

Полным-полна кошелочка

Боровиков полста!

Это — новый стих!

Потом читала свои произведения добротная интеллигентная старушка ЮЛИЯ МОИСЕЕВНА НЕЙМАН, в том числе стихотворение «Здесь мой дом стоял», посвященное памяти АРКАДИЯ ШТЕЙНБЕРГА. И опять читала стихи Елена Благинина:

— У яблонь на припеке порозовели щеки.

— Давай про чертополох, про паука! — подсказывает Елене сестра.

— А, о ясень-ясеньке? Или: «Где гудит виолончель? Это солнце славит шмель».

— А говорите, что ничего не пишете?! Что Благинша ничего не пиша! — вставляю я словечко.

— Пиша, пиша! — добавила сестра. — Еще как пиша! Давай про кошку! С павлиньим хвостом!

— Не с павлиньим, — поправляет Елена Александровна, — а с хвостом словно лира. Я уже вспотел! — и неожиданно прерывает чтение.

Она все время говорит о себе, словно она мужского пола: попробовал, вспотел, пошел.

А вскоре объявляет:

— Итак, заседание поэтической секции считаю закрытым.

Позднее, встречаясь с Благининой, мы говорили о поэзии, но больше о животных, о деревьях под окнами, что превратили квартиру в темницу. Елена Александровна чаще жила на даче, болела, от курева страдали дыхательные пути. Как-то, затронув тему смерти, высказалась одним словом: «Трепещу!» Умерла от инфаркта не сердца, а легких. Она была того же года рождения, что и моя мама — 1903.

И вот памятный автограф на книге «Хорохор», изданной в «Детской литературе»: «Милой Гайде Лагздынь — сердечно. Елена Благинина. 1979».

Давно нет на свете этих милых старушек, и я приближаюсь к их возрасту. Но вот сейчас в моей квартире на бульваре Шмидта в Твери снова звучат их живые голоса, ясные, с четкими строчками ими созданных стихотворений. И слышится шелест фантиков тех конфет, и сказанное слово: «Обворожительные».

Сказано по случаю...

С тех пор минуло более тридцати лет, но, прослушивая запись с аудиокассеты, я словно побывала в прошлом. Увидела себя в обществе этих доброжелательных по возрасту, но не старых по духу, людей. Выключив магнитофон, продолжала ощущать присутствие Благининой, с которой только что разговаривала на магнитной записи. Чистота звучания, своеобразный голос Благининой, словно она только что вышла из комнаты. «Наверняка не было и нет таких записей ни у кого, даже на Всесоюзном, тем более Российском радио!» — говорю сама себе вслух.

Итак, в заключение хочу сказать. Если считать Валентина Дмитриевича Берестова моим крестным отцом, а его рекомендовал в Союз писателей Валентин Катаев, а Елену Александровну Благинину — моей крестной матерью, то получается, что Валентин Катаев — мой творческий дедушка? Вот такая получилась у меня родословная!

А еще мне хочется вспомнить Юлию Моисеевну Нейман. Но этому предшествует другое повествование.

Встреча с прошлым

Рассказ

На днях в библиотеке имени Герцена, участвуя во встрече со школьными библиотекарями, услышала от заведующей сектором фонда редких книг Галины Александровны Барановой, от заведующей краеведческо-информационным отделом Антонины Александровны Ключкиной и других коллег отдела в документально-художественном монтаже устного журнала «Печатные страницы войны» имена ребят, замученных и расстрелянных фашистами в Калинине во время оккупации города: Бориса Полева, Виктора Пылаева, Федора Хохлова, Евгения Логунова, Евгения Инзера, Василия Павлова, Юрия Иванова, Сергея Карпова. Их имена высечены на обелиске, открытом 6 мая 2010 года на Смоленском кладбище. Подумалось: а сколько еще и не шестнадцатилетних ребят погибло, защищая страну и наш город. Вспомнила Симку Парменову, что жила на Новобежецкой, с которой сиживали на широкой русской печке в их доме, где нас, выброшенных из Ленинграда в 1938 году на 101-й километр, приютила их семья. Во время оккупации сгинула Симка, и следочка не осталось. А ведь ходила за линию фронта! Не все еще герои известны.