Серафима Петровна лежала на кровати в низенькой, темной и душной комнате. Ее худое длинное тело едва вырисовывалось под тонким байковым одеялом.
Когда Боря поздоровался, она ответила ему слабой улыбкой. Потом она достала из-под подушки распечатанный конверт.
— Ответ получила, Боренька! Тебя жду. Вадику уж недоверию: все чего-нибудь напутает. Прочитай-ка.
Боря вынул из конверта исписанный лист бумаги. Письмо было написано четким ровным почерком. Боря пробежал глазами первые строчки. Письмо начиналось так:
«Добрый день, мамуся!
Денег я тебе постараюсь выслать, но пригласить тебя к себе не могу. Ты же отлично знаешь, что у меня ребенок. Мне забот о своей семье хватает, а ведь ты человек больной. За тобой уход нужен…»
— Ну, что же ты? — нетерпеливо спросила Серафима Петровна.
— Сейчас, — прошептал Боря. — Тут неразборчиво написано.
— Вот беда-то! А Вадик хорошо Катюшин почерк разбирает.
«Надеюсь, что Константин прочтет это письмо. Он же тебе обязан всем. Ты должна требовать с него. Ты вынянчила его сына, и он обязан…»
— Ну-ну, читай же! Что? Не разобрал?
— Не разобрал.
Серафима Петровна огорчилась:
— Придется Вадика звать.
…Вадим, недовольный тем, что его оторвали от какого-то очень важного, как он сказал, дела, прочел письмо скороговоркой, проглотив точки и запятые.
Боря сидел не двигаясь, боясь поднять глаза на окаменевшее лицо Серафимы Петровны.
* * *
А на следующий день и произошло то самое, из-за чего вот уже почти целый час ребята шумели и возмущались на отрядном пионерском сборе.
Когда Боря после уроков вышел из школы, его окликнул Вадим.
— Борис! Давай в кино смотаемся!
— У меня денег нет, — угрюмо ответил Боря.
— Ха! Подумаешь! Я заплачу! Наша бабка мне все свои капиталы вчера отдала. Ехать-то ей теперь некуда… А мороженого хочешь?
Вадим, не дождавшись ответа, подтащил Борю к мороженщице, стоящей с лотком у дверей магазина напротив школы, и вынул из кармана деньги. Это была новенькая сложенная вчетверо рублевка. На уголке стояла цифра 508.
— Правда, не больно жирно, — продолжал Вадим. — Два рубля всего. Одни медяки. Но на кино хватит, не бойся!
— Как же одни медяки! А рубль?.. Вот этот… с цифрой. Он ведь тоже из копилки.
— Рубль? — переспросил Вадим. — Рубль — верно, из копилки. Да только я его еще неделю назад вытащил. Крючком, — он закрутил головой и засмеялся. — А она все удивлялась, почему это она копит-копит, все копеечки в доме подберет, а у нее деньги убавляются.
Вот после этих слов Боря размахнулся и ударил Вадима по лицу. Потом еще раз, и еще, и еще.
…Ребята на сборе шумят, удивляются, требуют, чтобы Боря извинился перед Вадимом. А Боря, глядя на Вадима, со страдальческим видом прижимающего носовой платок к еще не зажившей губе, думает о том, что повторил бы свою первую драку и во второй, и в третий и в четвертый раз.
Школьная история
Никто не мог сказать точно, сколько Валентине Николаевне лет. Иногда ей можно было дать не больше сорока-сорока пяти — тогда она приходила в школу какая-то помолодевшая, веселая. Двоек в такие дни по немецкому языку было меньше, и нянечка тетя Нюра тихо говорила: «Письмо, значит, получила». То ей можно было дать лет шестьдесят (она ходила мрачная, с потемневшим, осунувшимся лицом), и тетя Нюра, вздыхая, шептала: «Не пишет, значит. Вот беда-то. Один-единственный сын, да еще на такой работе! Нервничает, оттого и класс держать не может, а бывало, у нее на уроках по струнке ходили, любили ее. Постарела. Ей бы на пенсию уйти да к сыну уехать, да вот беда: говорят, со снохой не ладит».
Валентина Николаевна была очень рассеянной: она всегда что-нибудь искала — то очки, сдвинутые на лоб, то классный журнал, оставленный в учительской на столе, часто путала и забывала фамилии учеников. В школу Валентина Николаевна всегда приходила с туго набитым портфелем, и всех обязательно интересовал вопрос, что она в нем носит. Кто-то из седьмого «Г» распустил слух, что по дороге в школу Валентина Николаевна заходит на рынок, покупает продукты и складывает их в портфель, что в портфеле у нее всегда лежит картошка, морковь и даже бутылка с молоком…
— Малинкина, к доске!
Тоня Малинкина, худенькая темноволосая девочка с двумя бантиками-бабочками на висках, даже подскочила. Она никак не ожидала, что Валентина Николаевна вызовет ее сегодня. Ведь на прошлом уроке Тоня отвечала да еще получила пятерку. Тоня, поднявшись с места, растерянно пролепетала:
— А вы меня на прошлом уроке спрашивали…
— Разве? — Валентина Николаевна заглянула в журнал. — Да, спрашивала. Ну, ничего, отвечайте. Переводите текст.
«Ничего»! Если Тоня как раз и не приготовила перевода!
«Может, вылезу», — подумала она и бойко перевела заголовок, но в первом же предложении запуталась и замолчала.
— Ну что же вы, Малинкина? Дальше.
— Дальше не знаю.
— Садитесь.
И Валентина Николаевна размашистым движением поставила в журнале двойку. Тоня села, громко хлопнув крышкой парты. (Ясно! Придирается! В седьмом классе сорок учеников, и ни к кому она не придирается так, как к Тоне!)
Валентина Николаевна вызвала к доске Клаву Карпову — старосту класса. (Эта уж непременно получит пятерку. Зубрила!) Тоня сердито захлопнула учебник и сунула его в парту. Чем бы заняться? Она вытащила из тетрадки промокашку и стала рисовать. Получилась великолепная карикатура на Валентину Николаевну! Правда, Валентина Николаевна была не совсем похожа, но ее можно было сразу узнать по разбухшему портфелю под мышкой, из которого выглядывали листья капусты, бутыль с молоком, перья лука. Тоня до конца урока давилась от смеха. Когда прозвенел звонок, она старательно расправила промокашку и спрятала ее в портфель: нужно будет кому-нибудь показать — Борьке Кувшинову или Вале Самохиной, только уж никак не отличнику Фролову или старосте Клаве Карповой.
* * *
Перед уроком физкультуры выяснилось, что занятия будут проходить во дворе школы.
— Лыжи! — возмутилась Тоня. — На улице март месяц, снег тает, а они — лыжи!
Впрочем, это даже удачно — можно придумать, что у тебя, например, насморк или ангина и что поэтому тебе нельзя быть долго на воздухе, и отпроситься с урока. Она так и сделала.
— Конечно, если ты больна, Малинкина, то ступай домой, — сказала ей преподавательница физкультуры. — Только вот отнеси, пожалуйста, журнал в учительскую.
Тоня бережно взяла в руки классный журнал и вышла из физкультурного зала.
Если когда-нибудь эта толстая книга в сером картонном переплете с надписью на обложке «Журнал седьмого «Г» класса» попадала в руки ученика этого класса, то он непременно заглядывал в нее. Он отлично знал, какие стоят напротив его фамилии отметки, даже какого числа они получены, но все-таки не мешает лишним раз посмотреть, как они выглядят на журнальной странице. Поэтому, когда Тоня с журналом в руках вошла в учительскую и увидела, что там никого нет, она быстро раскрыла журнал. История. Пять и четыре. (Замечательно!) География. Четыре, три и четыре. (Терпимо.) Немецкий. Пятерка, а рядом с ней громадная жирная двойка. Тоне стало обидно до слез: пятерку, небось, Валентина Николаевна поставила маленькую, незаметную, бледненькую, а двойка такая громадная и жирная, что сразу бросается в глаза. Пятерку рядом с ней и не сразу увидишь.
А если подправить чуточку? Просто обвести пятерку чернилами, и все будет в порядке! Тоня достала из портфеля ручку, обмакнула перо в чернильницу…
За дверью раздались шаги. Тонина рука, державшая ручку, дрогнула и повисла над раскрытым журналом. В учительскую заглянула девчонка-первоклашка с растрепанными косичками, повертела головой влево и вправо и снова скрылась за дверью. Тоня облегченно вздохнула, перевела глаза с двери на журнал и ахнула: на самой середине страницы чернела большая свежая клякса, начавшая уже оплывать по краям и впитываться в бумагу. Нужно было срочно принимать меры! Тоня поспешно выдернула из портфеля промокашку и промокнула кляксу.
