— Лопух-то свой отморозишь!

Сказала она это таким юном, словно Клюев был ее младшим братом, о котором ей полагалось заботиться и который доставлял ей немало хлопот.

И как ни в чем не бывало, не оглядываясь, пошла своей дорогой.

— Кикимора! — крикнул ей вслед Клюев.

Валька обернулась и скорчила гримасу.

Клюев вернул кепку в прежнее положение.

— Видел? Это из вашего класса. Там у вас девчачье царство. Девчонки парням на голову сели, а те молчат. Со старостихой, небось, уже познакомился? Нет еще? Ничего, познакомишься. Кикимора! А классная руководительница у вас тоже, между прочим, не лучше. Ну, тебе куда? Налево? А мне к трамвайной остановке. До хибары нашей с полчаса добираться. Ты ко мне как-нибудь заезжай. В кино, может, вместе слетаем. А то в нашем классе ни одного взрослого пацана нет: все еще с челочками ходят. Да и у вас-то не хлопцы, а нюни-слюни одни.

У трамвайной остановки они распрощались.

Уже на следующий день Валя смог бы, наверно, довольно толково объяснить Пустовойтовой, почему ее зовут не Валей, а Валькой.

Еще вчера, когда она задела спокойно себе идущего, никого не трогающего Клюева, Валя подумал: «заноза».

А сегодня утром, не успев еще войти в класс, с порога, Валька наябедничала:

— Ребята! Сейчас возле учительской Серебрякова перед Ириной Осиповной расшаркивается, просит не вызывать, говорит, болела. А сама целый день вчера на катке проторчала, сама мне сейчас по дороге выболтала.

«Заноза плюс ябеда», — уточнил Валя.

На уроках Валька минуты не могла посидеть спокойно, вертелась, как на иголках (старая парта поднимала визг на весь класс). Чуть какая-нибудь заминка у доски, Валька подскакивала, подавалась всем телом вперед, к учительскому столу, и отчаянно тянула руку, громко пришептывая: «Я, я знаю! Спросите же меня!»

Если ее вызывали, она стремительно летела к доске, хватала указку или мел и, захлебываясь, доказывала, рассказывала, показывала. И каждый раз неверно.

Когда ее возвращали на свое место, она несколько минут сидела притихшая и сконфуженная, а потом снова начинала тянуть руку.

«Выскочка», — подытожил Валя свое мнение о Пустовойтовой…

Второй день занятий в новой школе принес Вале немалую неприятность.

С первого класса Валя считал, что кувырканье на брусьях или прыганье через «козла» унижают человеческое достоинство. Поэтому он не любил уроков физкультуры.

Лишь к лыжам относился терпимо. Вид спорта более или менее благородный: передвигай себе ногами, и все!

Но то было в старой школе, в центре города. Там на лыжах ходили во дворе школы, где не было ни единого бугорочка.

А здесь преподаватель физкультуры Иван Николаевич привел своих учеников на вершину крутого холма, у подножия которого стояла школа.

Плотно укатанная и утрамбованная лыжная дорога с вершины холма начинала свой спуск плавно и неторопливо, а потом вдруг стремительно заворачивала и круто спускалась к Волге.

Валя поежился. А когда он оторвал глаза от этого страшного спуска и посмотрел назад, то еще раз поежился.

Противоположный склон холма был еще круче и кончался обрывом — внизу тянулся широкий и, по-видимому, очень глубокий овраг. Не покрытый снегом противоположный край оврага, который был хорошо виден отсюда, с холма, казался черным и страшным.

Валя сделал несколько шагов в сторону оврага — посмотреть, действительно ли он глубок, но Иван Николаевич строго окликнул его и напомнил, что Валя на уроке, не на прогулке, а заодно предупредил, что подходить во время урока физкультуры к оврагу строго воспрещается.

Когда двинулись со старта, Валя нарочно немного отстал: пусть проедут вперед, ему будет спокойнее и свободнее.

Половину пути, до поворота, Валя проехал, не уронив своего достоинства: неторопливо и важно.

Но на повороте, когда он пытался завернуть, лыжи, вдруг наехав одна на другую, скрестились, и Валя, потеряв равновесие, упал.

Когда, немного побарахтавшись в снегу, он, наконец, поднялся на ноги, весь вывалянный в снежной пыли и красный от стыда, то увидел, что безнадежно отстал от остальных.

На вершине холма одиноко стоял Иван Николаевич и, глядя на ручные часы, отсчитывал минуты.

Ясно: если сейчас Валя не пройдет с блеском остаток пути, то его авторитет в глазах Ивана Николаевича будет раз и навсегда подорван.

Валя оттолкнулся палками и ринулся вниз. Но упрямые лыжи снова, словно шпаги в поединке, скрестились друг с другом. Правда, Вале удалось сохранить равновесие, но выдернуть одну лыжу из-под другой на ходу ему никак не удавалось, и он продолжал скользить вниз, неуклюже расставив ноги и держа лыжные палки на весу.

Позор! Совсем осрамился!

Валя сделал отчаянное усилие, пытаясь оторвать лыжи друг от друга, и растянулся во весь рост на снегу.

Теперь уже подняться на ноги не было никакой возможности: Валя быстро скользил на животе по склону вниз головой, загребая рукавами снег…

Не то что вернуться назад — взглянуть туда, наверх, где стоял Иван Николаевич, было стыдно.

Поэтому Валя добрых десять минут отряхивался и очищался от снега, пока, наконец, к нему не подъехала староста класса — рослая полнощекая девочка; при первом же взгляде на старосту было видно, что по физкультуре у нее меньше пятерки никогда не бывает.

Староста передала Вале приказ Ивана Николаевича: отнести лыжи в школу, а потом пойти в класс и посушиться там у батареи.

В пустом классе было уютно и тихо. На стене висела географическая карта. Она показалась Вале необыкновенно приветливой и мирной: ей требовалась лишь безобидная указка и не нужны никакие распроклятые лыжи. Валя ласково погладил ладонью Уральские горы.

Когда прозвенел звонок, первой в класс вбежала Пустовойтова. Она подбежала к Вале и с восторгом сказала:

— А здорово ты шлепался! Мы чуть со смеху не умерли!

Валя крепко подпер одной рукой подбородок, чтобы не задрожал, чего доброго, а другой поправил на носу очки.

— Вам… всем хорошо смеяться. А вот на моем бы месте… Когда зрение никуда не годится…

Валька сразу притихла, заглянула ему в лицо и спросила:

— Слушай, а ты, может, потому и шлепался, что плохо видишь, а?.. Ты, может, и на доске-то ничего не видишь, а?..

Валя промолчал. В очках он видел прекрасно все, что было написано на доске, но уж раз ляпнул, то сиди и помалкивай.

Весь следующий урок Валька заботливо подставляла ему свою раскрытую тетрадь.

— Ты, если не видишь чего на доске, то у меня списывай. Не стесняйся.

После звонка с урока Валька вдруг собрала учебники, тетрадки и, ласково тронув Валю за плечо, тоном заботливой мамаши сказала:

— Ты уж тут как-нибудь без меня побудь. А я отпросилась сегодня. У меня дома дел по колена. И как ты тут один-то останешься! Горе мне с тобой!..

Вернувшись после уроков домой и поднявшись к себе на четвертый этаж, Валя, как всегда, сунул ключ в замочную скважину. Но дверь не открылась: она была закрыта изнутри на крючок.

Может быть, мама зачем-нибудь забежала домой с работы?

Валя позвонил.

За дверью раздался топот детских ног, и через несколько секунд солидный дошкольный бас строго спросил:

— Кто там?

Понятно! Въехали соседи по квартире!

— Откройте, пожалуйста. Я здесь живу, — вежливо произнес Валя.

Малыш зашмыгал носом и дверь не открыл.

Вести дальнейшие переговоры Валя счел для себя унизительным.

— Вот что! — строго приказал он. — Ступай позови кого-нибудь из старших.

— А все заняты, — ответили за дверью. — А я к двери приставлен.

— Тогда сейчас же открой дверь!

— А зачем?

— Я же тебе сказал, что я здесь живу.

— Это мы здесь живем!

Пришлось доказывать своему новому соседу, что Валя живет в угловой комнате, куда ведет дверь из кухни, что дверь эта сейчас закрыта на ключ, а ключ лежит у Вали в кармане и что в кухне находится сковородка, у которой отломана ручка и на которой лежат приготовленные для Вали котлеты.