Валя выпустил дверцу из рук, дверца захлопнулась.
Валька открыла ее сама, вышла из машины и повернулась лицом к отцу, слегка наклонив голову — так становятся против ветра.
— Ну-ну, — смущенно сказал отец и озадаченно потер ладонью подбородок.
Непонятно ему было, то ли дочь повзрослела, то ли ее характер показался другой своей стороной.
Вот сейчас, когда ехали в автомашине по городу, Валька, глядя на залитые солнцем улицы, на весеннюю воробьиную суету, на прохожих, всю дорогу молчала. Молчала и о чем-то думала.
Никогда раньше маленькая, беспечная и веселая «золотая серединка» ни над чем так долго не задумывалась.
* * *
Как только в классе узнали, что Валька выписалась из больницы, к Пустовойтовым на квартиру нагрянули с учебниками и тетрадками Валя Сенин, Коля Чижаковский и председатель Ниночка.
Встретил их Сергей Иванович. Встретил, вежливо усадил на диван и сказал, что насчет Вальки вопрос уже решен и согласован с самим директором: Валька остается на второй год.
— Почему? — воскликнула Ниночка. — Мы ее вытянем! Мы ей поможем!..
— А, не нужно! — махнул рукой Сергей Иванович. — Не время сейчас. Кабы пораньше чуток. До болезни. А теперь у нее силенок-то не больно много: хворала сильно. Ей теперь прежде всего лечиться-поправляться надо. Мы с матерью да с директором вашим так и решили. Год пропал, ничего не поделаешь…
А на следующий день староста Трехина узнала очень неприятные для себя вещи.
Выяснилось, что она «черствая, сухая и вдобавок холодная, как лягушка». Ведь это она, староста, говорила, что от Вальки Пустовойтовой нужно обязательно отделаться — оставить на второй год. Вот теперь от Вальки отделались без особых хлопот. А что оказалось? Оказалось, что проморгали, не разглядели хорошего человека. Настоящего товарища…
Кроме того, в тот день выяснилось также, что старосту Трехину в классе не любят, потому-то зовут ее не Тоней, а Антониной.
Что педагог из нее никогда не выйдет, и что нет у нее никаких педагогических способностей.
И что седьмому «Г» нужен новый староста…
Все это высказала старосте Ниночка. Робкая, застенчивая Ниночка, которая всю жизнь слушалась Антонину Трехину и с пяти лет была объектом для ее педагогических опытов!
Трехина попробовала на нее прикрикнуть, но возле Ниночки вдруг встал Коля Чижаковский.
Он ничего не сказал, только встал возле Ниночки.
А рядом с Чижаковским вдруг появился Сенин.
Поправил на носу очки и посмотрел на старосту.
Тоже ничего не сказал, лишь поправил очки и посмотрел.
И староста теперь на переменах ходила в одиночестве по школьному коридору и очень несолидно и неавторитетно пошмыгивала носом.
* * *
Валя сидел на новенькой парте один.
Новая парта была удобнее и выше прежней. Если раньше Литочкины завиточки-хвостики закрывали Вале добрую половину классной доски, то теперь эти завиточки вместе с Литочкой передвинулись пониже, и Валя теперь не только доску, но и весь класс видел целиком.
Литочка, встречаясь случайно с Валей взглядом, глаз больше не прищуривала: не считала нужным.
Как-то раз на большой перемене Валя увидел Литочку в коридоре возле смуглого кудрявого паренька из восьмого класса.
Литочка держала паренька за кончик рукава и, прищурив глаза, говорила:
— Мне бы очень-очень-очень хотелось, Юрочка…
— Юрка! — крикнул кто-то с другого конца коридора. — Ты же не все реактивы приготовил, а сейчас звонок будет!
Юрка-Юрочка ринулся в конец коридора, к химическому кабинету, так и не дослушав Литочку.
Литочка тряхнула презрительно завиточками и пошла в класс.
Вместо розовой тетрадки, из которой Валя вырвал страницу, у нее была теперь голубая, и Марка уже переписала на первую страничку нового Литочкиного «альбома» стишок про летящего над спящей Литочкой ангела.
Дом, в котором живут Валя и Валька, стоит на самой окраине города, на одном из холмов, придвинувшихся к городу с востока.
В комнате у Сениных два окна.
Выглянешь в первое — увидишь и башенки консерватории, и универмаг. А выглянешь во второе — увидишь самое замечательное и чудесное. Увидишь Волгу.
Сейчас она разлилась, подобралась к набережной, и на месте затопленного ею Зеленого острова торчат из воды верхушки деревьев.
Когда вода сойдет, деревья долгое время простоят с двухцветной листвой: вершины потемневшие, огрубевшие от солнца и ветра, а нижние ветки, бывшие под водой, покрыты нежными, светлыми, чисто умытыми листочками.
Одна лишь Волга пока все еще дышала холодом, а все остальное: и весенняя влажная земля, и зеленеющая листва деревьев, и квартиры с настежь распахнутыми окнами, и сами люди — все насквозь пропиталось солнцем.
Валька сегодня в первый раз в этом году надела летнее платье — светло-голубое, с зелеными весенними листочками на подоле и на рукавчиках.
За время болезни Валька похудела, остренький подбородок ее еще больше заострился, и лицо еще больше стало похоже на треугольничек.
Сегодня вечером она уедет: ее отправляют в деревню на все лето.
Уезжать Вальке не хотелось. Утром она даже поплакала немножко. А сейчас грустно бродила по квартире с огромным куском пирога в руке, который ей надлежало съесть по строгому Вовкиному приказу.
И все время натыкалась на Валю в тех местах, где с ним можно было встретиться, — на кухне и в коридоре.
Валя смотрел на нее жалобными глазами, словно ждал, что она сейчас отломит и даст ему кусочек пирога.
Но каждый раз, когда Валька и в самом деле собиралась предложить ему попробовать пирога, жалобное выражение Валиных глаз сменялось на испуганное, и он быстро ретировался в свою комнату. Он никак не решался начать с Валькой разговор.
А поговорить нужно. Надо же сказать ей о том, что приходится ему сейчас пересматривать свое мнение о самом себе…
Это она, Валька, не ведая того, надоумила его это сделать.
А еще собирался Валя попросить Вальку, чтобы считала она его своим другом. Собирался-собирался, да так и не собрался — Валька пирог съела и куда-то ушла.
Валя подождал ее немного, не дождался и пошел разыскивать.
Вышел на улицу, завернул за угол дома. Зимой здесь, за домом, на крутом бугре, торчали из-под снега жалкие тоненькие прутики. А сейчас они зеленеют ярко и пышно.
Сирень!.. Только еще не распустилась. Маленькие беловатые бутончики похожи на крошечные ладошки, крепко сжатые в кулачки.
Веточек с бутончиками много-много. Можно нарвать целый букет. И поставить его в кухне на подоконнике.
Чтобы Валька увидела.
Валя сломал одну веточку, потянулся за другой, но вдруг кто-то налетел на него сзади и больно ударил кулаком по спине.
Валя быстро обернулся, но рассердиться не успел — Валька!
Валька вырвала у него из рук сорванную веточку.
— Не распустилась ведь еще, а ты рвешь!
Она отшвырнула веточку сирени далеко в сторону, повернулась и пошла к дому.
Ну вот! Поссорились!
Но Валька вдруг остановилась, обернулась и, прикрыв глаза от солнца ладонью, стала смотреть на Валю.
Ждет!
Тень от ладони падала на Валькино лицо, и нельзя было определить издали, здорово она сердится или нет. Валя, чтобы поскорее увидеть ее лицо, заспешил, заторопился.
Валька стояла и смотрела, как он, время от времени, поправляя на носу очки и тревожно всматриваясь в ее лицо, торопится к ней. И ей хотелось рассмеяться.
Но Валька не смеялась. И даже улыбку берегла.
Вот подойдет он поближе, тогда она и улыбнется…
Девочка из легенды
Брат и сестра
Дождь все не кончался. Звенящие струи, всю дорогу хлеставшие Дину по спине, размыли крутую глинистую тропинку, и девочка шагала по щиколотку в густой, шоколадного цвета грязи. Грязь была мягкая и теплая. Здесь, на Соколиной горе, прокаленной солнцем, она всегда была такой. В нее приятно проваливаться босыми ногами.
