На полу валялся мусор — прежние жильцы, видно, только-только съехали.

— Вот она, ваша комната! Милости просим!

— Ну! — воскликнула мать. — В такой квартире мы еще не жили! Стены деревянные, потолок деревянный…

— Зато сырости нету! — сейчас же возразила хозяйка. — Солнышко насквозь все стенки прогревает. Вот только прибраться мы не успели, мусор еще не выгрузили… Ну, это мы сию минуточку!

— Нет, уж мы сами, — отозвалась мать и приказала Лиде снять платье и надеть халатик. — Сейчас полы будем мыть.

— Что вы! Что вы! — засуетилась хозяйка. — С дороги-то! Уставши. Да и маникюр вы, видно, недавно сделали. Попортите! Сейчас мы все устроим.

Она распахнула окно и позвала:

— Женька!

Лида с интересом повернулась к двери: что это за Женька, который поможет уладить дело с мытьем полов?

— Женька! — еще раз крикнула хозяйка. — Иди сюда.

Но таинственный Женька не появлялся и не отзывался.

Тогда хозяйка всплеснула руками, воскликнула «вот ирод, никогда не дозовешься!» и ушла куда-то во двор искать злополучного Женьку.

Мать со вздохом сгребла в охапку валяющиеся на полу обрывки бумаги с чернильными записями «лекция № 1, лекция № 2», проворчала: «И какие тут могут быть лекции в этой дыре» и толщ ушла во двор — искать мусорный ящик. Лида осталась одна.

Первым делом она выглянула в окно, выходящее во двор. Во дворе не было ни одного деревца. Вдоль забора тянулись огуречные грядки, среди засохших плетей желтели перезревшие огурцы. Валялись старые поржавевшие водопроводные трубы, стояла поломанная телега, валялись полусгнившие большие корзины. Узкая тропка вела к сарайчику, из раскрытых дверей которого доносилось кудахтанье кур. А на тропке стояла большая черная коза, жевала траву и смотрела на Лиду.

— Как в деревне! — весело подумала Лида.

Старинные часы за стеной захрипели, видно, собрались бить. Но почему-то раздумали, похрипели-похрипели, бить не стали и, кажется, совсем остановились.

И тут за Лидиной спиной раздался шорох. Лида обернулась.

На пороге стояла девочка. Ей было лет четырнадцать. Русые волосы спускались на плечи двумя короткими косами, расплетенными до половины. Тугой, выгоревший на солнце вихор, падал на лоб. Серые глаза смотрели из-под длинных ресниц настороженно и враждебно.

— Тебе кого? — растерянно спросила Лида.

Девочка повела плечом и усмехнулась.

— Мне никого. Это я здесь кому-то нужна. Звали.

«Женька!» — догадалась Лида.

— Ты Женька! А я думала, что Женька — это мальчишка!

Женька молча закинула косы за спину, вытащила из-за двери веник, отодвинула в сторону столик и тумбочку и принялась подметать пол.

Женька подметала, а Лида ползала следом за ней на коленях, подсовывая сор под веник, и прилагала все усилия к тому, чтобы завязать знакомство! Но эти усилия пропадали даром.

— А у нас на прежней квартире пол линолеумом был покрыт. Такой пол и мыть не нужно: тряпкой протрешь, и все, — говорила Лида.

Женька молчала.

— А как ваша речка называется? Маленькая она у вас какая. В ней, наверно, и искупаться-то как следует нельзя. Ты Волгу видела?

Женька молчала.

— А у меня подруга в этом году в Крым отдыхать поехала. Недавно письмо прислала. Она моя самая лучшая подруга. Мы с ней в одном доме жили. У нас двор зеленый, деревьев много. А почему у вас во дворе телега какая-то стоит?

Женька наконец-то отозвалась:

— Пусть стоит. Может, пригодится в хозяйстве. У нас хозяйство большое. Куры, огород, коза вон пасется, — и, помолчав, с издевкой добавила: — Квартиранты есть.

— Квартиранты? — обиделась Лида. — Какое же мы хозяйство? Мы люди!

— Все равно, раз доход приносите, значит, хозяйство, — с глубоким презрением ответила Женька.

— Ну, что ты такая! — огорченно воскликнула Лида.

— Какая?

— Никак с тобой не познакомишься!

Тогда Женька принесла из кухни пустое ведро, поставила его перед Лидой и сказала насмешливо:

— На вот, иди с колонкой познакомься. Налево, за углом.

— А у нас на прежней квартире, — начала было Лида, но Женька перебила, подталкивая ее к двери:

— Кран не забудь закрыть, а то штраф заработаешь!

Лида даже не успела сказать, что не привыкла к тому, чтобы ею командовали какие-то посторонние девчонки.

Носить воду из колонки ей еще никогда не приходилось. Она расплескала половину воды, облила тапочки.

А когда она со своим легоньким полупустым ведром вернулась к калитке дома, то увидела у калитки какую-то девчонку с рыжими кудрявыми волосами и со вздернутым носом, покрытым крупными яркими веснушками. В руке у девчонки был пустой молочный бидончик. Девчонка, увидев Лиду, радостно подскочила, звякнув крышкой бидончика, и бросилась к Лиде с распростертыми объятиями.

— Тебя Лидой зовут, да? Я слыхала, как твоя мама сейчас звала: «Лида! Лида! Лида!» Это твоя мама в сером платье? В полоску, да? А ты за водой пошла, да? Ты Лида, да? А я Шлепкина с соседнего двора. А ты насовсем сюда приехала?

— Не знаю, — растерянно ответила Лида, попятившись к калитке. — Не знаю. Как папа… Его в Саратов вызвали. Там прорыв, и его вызвали. И… и у нас дел столько. Я к маме!

— И я! — сейчас же воскликнула Шлепкина и следом за Лидой ринулась во двор.

— А ты с Женькой Долининой не водись, — говорила она таинственным шепотом, шагая рядом с Лидой через двор к крыльцу дома и придерживая крышку бидончика указательным пальцем, чтобы не звякала. — Ей уже скоро сто лет будет, а она все в седьмом классе. Ее Вера Петровна каждый год за первую парту сажает. Говорит: «Я спокойна, когда Долинина у меня перед носом». Ты Женьку уже знаешь, да? Ее вся наша Орловая знает. И меня тоже знает… Ты, наверно, думаешь, почему Орловая, да? А я не знаю, почему. Я тоже об этом думаю.

Женька встретила их на крыльце дома. Не глядя на рыжую девчонку, она негромко сказала:

— А ты, Шлепкина, отсюда катись!

— А я и не к тебе вовсе! — сейчас же отозвалась Шлепкина. — Я к тете Поле за молоком.

— Нет еще никакого молока.

— А я бидончик оставлю.

И Шлепкина нырнула в раскрытую дверь дома.

— А у нас на прежней квартире водопровод был. Кран откроешь, и все, — сказала Лида Женьке, разглядывая со смущенным видом свои размокшие тапочки. — А эти цветы у забора твоя мама посадила, да?

Женька мельком глянула на Лиду, взяла у нее из рук ведро, потом посмотрела на Лидины тапочки и презрительно усмехнулась.

И уже уходя в дом, она обернулась в дверях и сердито бросила:

— Нет. Не мама.

Женька лежала на песке, закинув руки за голову. Песок был грязно-желтого цвета, засоренный осколками бутылочного стекла и шелухой семечек. Но все-таки здесь, на небольшом поросшем кустарником островке, песок был чище, чем на городском берегу.

Степнянка протекала мимо, не торопясь. Если бросить в нее щепку, то, может быть, когда-нибудь она доплывет до Каспийского моря. Раньше Женька почти каждый день отправляла в далекое путешествие к морю тщательно обструганные столовым ножом щеночки, прутики и даже бумажные кораблики. А теперь она выросла, и ей кажется странным, что она могла когда-то заниматься такими пустяками. Вот если бы самой отправиться путешествовать! Вот если бы сейчас этот маленький песчаный островок, на котором сейчас лежит Женька, вдруг сдвинулся бы с места и поплыл куда-нибудь далеко! Подальше от дома на Орловой улице…

В маленькой самодельной коробочке из синего картона Женька бережно хранила небольшую пожелтевшую от времени фотографию. Молодой темноволосый солдат с черными, как уголь, глазами, в новенькой гимнастерке, а рядом молодая женщина в пестром платье, с глазами светлыми и добрыми. Полина Ивановна, тетка, называла эту женщину «покойницей-сестрицей», старые знакомые Женькиной семьи Елизаветой или Лизой. А Женька на обратной стороне фотографии большими печатными буквами написала: «Мама».

Женькина мать умерла в первый послевоенный год. Женька родилась, а она умерла…