Измена — это нечто противоестественное. Как кровосмешение. Поэтому, зная Рика, я уверен, что он провёл огромное количество времени, размышляя о том, что сделал и пытаясь как-то очистить свою совесть — найти всему этому разумное объяснение и оправдать свой поступок. Он должен был сделать это.

Дэйвид Т. Сэмсон, ЦРУ

Директор ЦРУ Р. Джеймс Вулси во время своего выступления назвал Эймса "злостным изменником родины" и "извращённым предателем-убийцей"

"Вашингтон пост", 19 июля 1994 г.

Для человека, который хочет скрыть свои истинные чувства, как нельзя лучше подходит работа в ЦРУ.

Дэйвид Блейк, близкий друг

Имеет ли какое-нибудь значение, почему он это сделал? Он убил людей, и этого достаточно.

Родственник Геннадия Григорьевича Вареника, шпиона ЦРУ, казнённого КГБ

К вашему сведению, я читал файлы "Содаст». Я знал обо всех ужасах: совершенных Энглтоном, да и не только я — о них знало практически все наше высшее руководство. Но это не заставило нас пойти и продать свою страну.

Пол Редмонд, ЦРУ

Это Нэн во всем виновата. Когда они вернулись из Турции, она решила что больше никуда не поедет. Ему предложили прекрасную работу… но он отказался. В этом смысле ему никогда не удавалось сделать правильный выбор, потому что она никуда ехать не желала. Вот он и пошёл по кривой дорожке. Если уж кого-то обвинять, то только ее.

Розарио Эймс

Помню, однажды Рик мне сказал: "Никогда никому не открывай свои истинные чувства. Эта фраза показалась мне странной. Нам было всего лишь по 17 лет, и я как раз переживал очередной приступ меланхолии. Он пытался как-то меня утешить, и неожиданно у него вырвалось: "Никогда никому не открывай свои истинные чувства. Пусть питают иллюзии. "Какого черта он мне это сказал?" — удивился я про себя.

Одноклассник

В мае 1985 года, примерно тогда же, когда Эймс впервые связался с КГБ, в Москве Владимиру Зайцеву приказали явиться в кабинет генерала Е. М. Расщепова, начальника Седьмого управления КГБ, которое занималось наружным наблюдением. Зайцев командовал отрядом специального назначения, который назывался "Группа А", или подразделение "Альфа", и использовался КГБ для арестов. Обычно Зайцев не получал приказы непосредственно от генерала, поэтому, сидя у кабинета Расщепова, молодой офицер нервничал. Он лихорадочно восстанавливал в памяти свою деятельность за последнее время и, как выразился позже, "выискивал всевозможные грехи, за которые мог схлопотать себе неприятности".

Но когда помощник провёл его к Расщепову, генерал встретил Зайцева так, словно они были близкими друзьями: усадил его в мягкое кресло и вежливо осведомился о здоровье близких. После горячего чая с печеньем генерал объявил Зайцеву, что он должен сделать "нелегальный арест". Под этим термином в КГБ подразумевалось похищение особо опасного подозреваемого для допросов.

— Чтобы у него ни один волос с головы не упал, — предупредил Расщепов и прибавил, что подозреваемому "ни в коем случае нельзя позволить совершить самоубийство", пока его не допросят. Зайцев знал, что Расщепов имеет в виду досадный промах — самоубийство Александра Огородника, или Тригона — шпиона ЦРУ, который во время ареста успел проглотить цианистый калий.

— Имя человека, за которым вас пошлют, вы узнаете позже, — сказал генерал в заключение. — Тем временем отберите лучших из своих людей и займитесь их подготовкой.

Зайцев забеспокоился. "Не забывайте, что все это происходило в то время, когда обстановка в нашей стране была довольно сложной", — пояснил он в статье, опубликованной во внутреннем издании КГБ. В марте того года Михаил Горбачев был избран генеральным секретарём, по Кремлю ходили слухи о реформах, и Зайцев опасался, что его "втягивают в рискованную политическую игру", приказав арестовать члена политбюро или другого высокопоставленного члена партии.

Через несколько дней Зайцева снова вызвали к Расщепову. В его кабинете он обнаружил второго генерала, который собирался дать ему подробные инструкции. Генерал не представился, но по его отрывистому тону и замечаниям Зайцев догадался, что он из Первого главного управления КГБ — организации, занимающейся внешней разведкой. Он явно превосходил Расщепова если не по званию, то по политическому влиянию. Незнакомец достал из папки черно-белую фотографию и протянул ее Зайцеву.

— Вы должны арестовать этого человека. Его имя Адольф Толкачёв. Он агент американской разведки, — сказал генерал.

Зайцеву приказали через 48 часов представить генералам план ареста. Ему потребовалось гораздо меньше времени. Уже на следующий день он вернулся с готовым планом. Летом Толкачёв проводил все выходные на своей подмосковной даче. Было известно, что он любит выпить. "Если наш клиент напивается при каждом удобном случае, логично предположить, что в выходные на своей даче он, скорее всего, выпьет, чтобы расслабиться", — объяснял Зайцев. Зная, как грубо ГАИ обходится с нетрезвыми водителями, Зайцев предположил, что, когда в воскресенье вечером супруги отправятся в Москву, машину поведёт жена Толкачева. Зайцев поставит двух своих людей, переодетых офицерами милиции, у дороги, ведущей к даче Толкачёва. Один из них будет отчитывать водителя грузовика, припаркованного у обочины. Другой "сотрудник ГАИ" сделает Толкачёву знак остановиться. Как только машина Толкачёва затормозит, из грузовика выскочат спецназовцы, окружат ее и схватят Толкачёва. Рядом будут стоять ещё две машины с офицерами, на случай, если Толкачёву каким-то образом удастся сбежать. Генералы одобрили план.

В следующее воскресенье в шестом часу вечера Толкачёв с женой выехали с дачи в Москву. По дороге к шоссе их остановил "сотрудник ГАИ". Как и предсказывал Зайцев, за рулём была жена Толкачёва, и ее "Жигуленок" послушно затормозил на обочине. "Пока она соображала, что происходит, моя команда повязала ее мужа по рукам и ногам и погрузила в нашу машину. На него надели наручники, а одежду порезали, чтобы удостовериться, что у него нет при себе яда… Неожиданный манёвр поверг Толкачёва в шоковое состояние". Люди Зайцева засняли арест видеокамерой, чтобы показать генералам. Толкачёва отвезли прямиком в Лефортово на допрос. Через несколько часов он подписал признание.

"Толкачёва возили на те места, где он оставлял тайные знаки для сообщников или выполнял действия, о которых было условлено заранее, чтобы дать им понять, что у него все в порядке", — вспоминал Зайцев.

13 июня 1985 г. Пола М. Стоумбафа-младшего, 33-летнего сотрудника американского посольства в Москве, арестовали, когда он направлялся в парк на встречу с Толкачёвым. Тем же вечером из резидентуры ЦРУ была отправлена срочная телеграмма в Лэнгли начальнику отдела СВЕ Бертону Ли Герберу. Когда Гербер прочёл сообщение, на его глаза навернулись слезы. Если Стоумбаф попал в засаду, сомнений быть не могло: Толкачёв арестован. Гербер знал, что это значит. Рано или поздно его расстреляют. В 1980 году Гербер сменил Гаса Хэтэуэя на посту руководителя московской резидентуры и лично вёл дело Толкачёва более двух лет. Толкачёв нередко посылал в Управление записки, в которых объяснял, почему помогает Соединённым Штатам. В них шпион называл себя "русским патриотом" и писал, что хочет способствовать "уничтожению" коммунистической партии, потому что, по его мнению, она ведёт страну к гибели. Гербер искренне восхищался Толкачёвым. Каким образом о нем узнали в КГБ?

14 июня, на следующее утро после задержания Стоумбафа, Гербер позвонил Рику.

— Тут что-то происходит… У меня к вам срочный разговор! — заявил он.