В этот миг наперерез ему из людского муравейника, кишевшего вокруг дымящихся на огне котлов, выскочил гусар Ласло Фекете. Магдаи очень любил этого куруца, и часто можно было видеть их вдвоем, доверительно перешептывающимися или за приятельской беседой. Фекете на бегу, еще издали, делал знаки Магдаи, чтобы тот не ходил в шатер: но догнать его он не успел, а радостно-взволнованный Магдаи не заметил странных знаков и вошел в командирскую палатку.

Боттян весело бросился ему навстречу и, обернувшись, сказал стоявшему у окна человеку:

— Вот, ваше высокопревосходительство, и Иштван Магдаи, который милостью его величества князя…

Стоявший в глубине шатра человек шагнул к Магдаи и протянул руку для рукопожатия. Только теперь герой разглядел, что перед ним — граф Берчени, и побледнел.

Берчени отдернул руку, а на его мужественное худощавое лицо набежала черная туча.

— Как? Это ты? — воскликнул он невольно. — Слыхано ли?!

Магдаи затрепетал всем телом.

— Вот как? Вам уже знаком мой храбрый Магдаи, ваше высокопревосходительство? — удивился Боттян.

— Очень даже, — насмешливо отвечал Берчени. — Получше, чем вам, сударь. А ну, дай сюда твое оружие! — добавил он строгим голосом.

Магдаи, мертвенно-бледный, покорно отстегнул свою саблю.

— Что вы делаете, господин генерал? — возмутился Боттян.

— Сейчас объясню! — и, снова обращаясь к Магдаи, прикрикнул: — Убирайся вон и жди, пока позовут.

Магдаи послушно, с потупленным взором, вышел наружу.

Перед шатром стояли два гусара в парадной форме — в киверах и ментиках внакидку, — ожидая, пока княжеский комиссар выполнит все церемонии по вручению подарка. Они держали под уздцы присланного в дар скакуна — горячего, фыркающего, под отделанным серебром седлом и под расшитой цветами позолоченной шелковой попоной. Гусары ждали только появления нового хозяина — награжденного князем героя, — чтобы сразу же, едва выйдет из шатра, передать ему коня.

Наконец он появился — и по возбужденной толпе собравшихся вокруг куруцев пронеслось громоподобное «ура». Никто и не обратил внимания, что у Магдаи нет сабли, заметили только, что сам он бледен как полотно. Но ведь и от хмеля славы человек тоже может побелеть.

В эту минуту в голове Магдаи родилась мысль. Как только гусары подвели ему богато убранного коня, он смелым броском вскочил на него, вздыбил раз-другой, словно пробуя, а затем, дав шпоры, вылетел за черту лагеря. Только его и видели!

Куруцы удивленно смотрели ему вслед, не понимая, что за удовольствие испортить торжественный миг и себе и другим, тем более что самые главные церемонии (как им сообщил Боттян) были еще впереди: сначала граф Берчени должен был зачитать перед строем письменную благодарность князя, после чего предполагалось пиршество, — уже и волы жарились на вертелах. Да, я чуть было не запамятовал о бочках вина!

— Ничего, он тотчас же вернется. Прокатится немножко на новом коне, — говорили одни.

— По нраву пришелся. И не диво, отличная лошадь!

Словом, все думали: еще немного, и Магдаи повернет обратно. А он тем временем сделался не больше черной точки на горизонте. И только один-единственный человек во всей армии знал: не вернется Магдаи.

Торопливо заседлав своего коня, он сказал товарищам:

— Спорим, что я догоню его?

— Ты? На своей кляче захотел догнать княжеского скакуна? — захохотали солдаты. — Разве что он у тебя заговоренный…

Но гусар не обращал никакого внимания на насмешки, а вскочил на свою белую кривоногую лошаденку и, сопровождаемый хохотом окружающих, поскакал вслед Магдаи.

Гусар этот был, разумеется, не кто иной, как Ласло Фекете, тот самый паренек, что хотел предупредить Магдаи, чтобы он не ходил в генеральский шатер.

Между тем в шатре, когда куруцские генералы остались вдвоем, Берчени запальчиво схватил Боттяна за плечо.

— Знаете вы, сударь, кто этот молодой человек?

— Ну, кто? — рассерженно и нетерпеливо переспросил полководец, прищурив единственный видящий глаз.

Он был твердо убежден, что Берчени лишь в силу какой-то личной неприязни, питаемой к Магдаи, так грубо обошелся с ним. Подобных случаев за графом числилось немало.

— Этот человек — Иштван Вереш, вор, бежавший из княжеской тюрьмы.

— Не может быть! — вскрикнул Боттян и снова открыл свой глаз, чтобы убедиться, не шутит ли Берчени. — Да знаете ли вы, что я любил его больше, чем родного сына?!

— Он бежал из Шарошпатака от смертного приговора. Бежал с помощью подлой уловки, обманув бедного старого Кручаи. Его бродяга брат показал старику украденное у князя кольцо… Словом, длинная это история…

И он рассказал все с самого начала.

Боттян слушал, рот раскрыв от удивления, потеряв дар речи.

— Так-то вот, господин генерал. Парень этот — самый заурядный прохвост. А я-то тоже! Сам вызвался поехать вместо княжеского комиссара, вручить ему подарок князя да посмотреть на ваш лагерь, устроить небольшой праздник солдатам. Вот уж удивится князь, как узнает. Сегодня же напишу ему обо всем.

— Лучший из моих солдат! — вздохнул Боттян. — Что же теперь будет с ним?

— Все от князя зависит.

— Я буду писать прошение о помиловании. Здесь, в моей армии, его поведение было самым безупречным, самым благородным. Э-эх! Да лабанцы и пса его не стоят. Между прочим, у него действительно удивительный пес. Большой, черный, и все время ходит с отрядом, а в бою бросается на противника, кусает, рвет, будто тигренок рассвирепевший. Эх, господин генерал, смилуйтесь над Магдаи.

И Боттян так долго упрашивал запальчивого графа, пока тот наконец не поддался на уговоры.

— Бог с вами, я ничего против не имею. Пишите прошение о помиловании на имя его величества (этот титул Ракоци получил в Трансильвании). Я не стану возражать, если Вереш скажет, где находятся сокровища. Позовите его сюда, я поговорю с ним.

Но стоявший у входа в шатер часовой доложил, что Магдаи сел на коня и ускакал.

— На какого коня?

— На княжеского серого.

— Теперь он не вернется никогда! — грустным голосом сказал Боттян Слепой.

Боттян был прав: Магдаи, или, вернее сказать, Иштван Вереш (ибо это был не кто иной, как он), и брат его Лаци, скрывавшийся под именем Ласло Фекете, поехали прямиком в лагерь Гейстера.

«Раз здесь не нужен, пригожусь там», — думал Иштван.

Горько было у него на сердце. Сознавая свою невиновность, он хотел личной отвагой в бою поправить положение, скрыться от страшного своего рока, который без всяких причин поверг его наземь. Но судьба отыскала его и здесь и нанесла ему новый удар. Что же оставалось ему делать? Искать спасения там, где можно.

Гейстер сказал ему в свое время: «Если и у вас когда-нибудь выпадет из рук сабля, приходите ко мне, я подниму ее».

Императорский генерал сдержал свое слово. Он охотно принял к себе на службу двух молодых куруцев. Иштвана он тотчас же назначил командиром летучего кавалерийского отряда, а Лаци определил в другую часть. Оставить братьев вместе он все же не решился.

Но понемногу пришло и доверие. Со временем Иштван Вереш стал одним из лучших полководцев императора, которого часто с похвалой упоминали в посылавшихся в Вену донесениях.

Когда Берчени написал Ракоци о происшедшем с Магдаи, о том, как под маской героя он нашел вора и как тот неожиданно сбежал на приведенном ему в подарок коне, князь гневно топнул ногой.

— Герой не может быть вором. А Магдаи — настоящий герой.

И сразу же отдал приказ: где бы ни нашли Иштвана Магдаи, передать ему: «Князь все простил».

Однако через несколько месяцев до князя дошли новые слухи, что Магдаи служит теперь в войсках императора и стал уже грозой куруцев. Ракоци, рассердившись, заявил:

— Честный человек никогда не станет предателем!

И он отдал новый приказ: где бы ни попался в руки куруцев Магдаи — смерть ему!

Но и после этого приказа Магдаи продолжал наносить такой урон войскам Ракоци, что князь назначил за его голову награду в двести золотых.