— Аттау! Пошли! — и поспешно надел на ноги вельвыегыты.

«Что он, с ума сошел!» — ужаснулся Владик, увидев, как Танат, опираясь на посох и охотничью палку, смело пошел по вязкой шуге. За ним двинулся Роптын. И лед ничего — выдержал.

— Давай! Давай за нами! — махал ему рукой Танат.

Владик надел вороньи лапки. Было жутко, но все же, поборов страх, он решительно ступил на шугу и бегом бросился к Танату и Роптыну. Ему казалось, что сейчас шуга расступится и он очутится в воде. В спешке, зацепившись лыжей за лыжу, он грохнулся животом на кромку крепкого льда. Танат с Роптыном расхохотались.

— Не надо спешить, — успокоил его Танат. — Этот лед плотный, и он хорошо выдерживает человека. Пошли!

У первой длинной, сравнительно широкой трещины сели и стали ждать. Владик устроился поближе к припаю, чуть дальше расположился Танат, а Роптын пошел к другой трещине. Не успели обосноваться, как Танат выстрелил и убил первую нерпу. Ловким броском акына он ее зацепил и тут же бегом потащил к припаю. Вскоре убил нерпу и Владик. Пока он ее вытаскивал, вернулся Танат.

— Давай быстро оттащи ее на припай и снова сюда, — посоветовал он.

Охота была удачной. Танат убил три нерпы, Роптын тоже, а Владик две. Это была его первая охота на дрейфующем льду. Узнал он и новые морские охотничьи слова: «тылягыргин» — стык дрейфующего льда с припаем, «никэен» — восточный ветер, «кунурун» — течение с юга, «рочгыгэл» — дрейфующий лед. Танат объяснил ему, что, когда дует умеренный никэен, он всегда приносит молодые поля льда и бывает хорошая охота, только нельзя долго задерживаться на дрейфующем льду. Все время надо следить за кромкой, идти против течения и держаться у того места на припае, откуда сошел на лед, а если убьешь нерпу, сразу же оттаскивать ее на припай, так как с двумя-тремя опасно переходить тылягыргин. А после Владик научился переходить это опасное место, его уже не пугала шелестящая шуга и скрежет льдин, он шел по ним так же спокойно, как истинный горожанин переходит улицу, посмотрев направо и налево.

Владик обычно охотился со своими соседями — Танатом, Роптыном, Келевги или Эйнесом, но все же самым лучшим наставником стал для него Кагье, живший в другом конце поселка.

Хорошо и легко было идти следом за Кагье по морскому льду. Он здорово умел прокладывать тропу среди хаотических нагромождений глыб льда после очередного сжатия. Когда идешь за ним, не чувствуешь ни тяжелых подъемов, ни резких спусков, не изматываешься, волоча следом добычу. И, как правило, тропа, проложенная после пурги Кагье, постепенно становится общей дорогой к кромке припая. Идя по льду, Кагье часто останавливался, забирался на вершину какого-нибудь тороса и долго осматривался кругом.

— Что, устал, Кагье? — спрашивал Владик.

Кагье скупо улыбался и отвечал:

— Нет, не устал. Надо всегда осматриваться и видеть, что происходит вокруг. Ты тоже так делай, — советовал он и спускался с тороса.

В отличие от других неплохих увэленских охотников Кагье, идя по тонкому молодому льду, никогда не пробовал его крепость ударом охотничьей палки — инныпин, а ощущал толщину своими пятками, — настолько они у него были чувствительны.

От него Владик узнал, что нельзя сидеть у кромки разводья на свежей, только что смерзшейся из отдельных льдинок глыбе: она может в любое время рассыпаться; нельзя сидеть у трещины на тонком льду: из глубины воды на свет хорошо видна тень охотника и на него может напасть хищный морж — кеглючин. Ожидая нерпу, охотник должен всегда следить за припаем и берегом, совмещая два ориентира с приметной третьей точкой на берегу: если они не совмещаются, надо, взобраться на торос и осмотреться или сразу же бежать к припаю, так как лед тронулся. И много других охотничьих секретов узнал Владик.

Не любил Кагье безрассудных поступков, хотя смелость и решительность уважал. Однажды он так отругал Владика с его соседом Эйнесом, что им было удивительно видеть его таким сердитым.

Охотились они на дрейфующем льду у старого длинного разводья шириной не более ста метров. Забереги полыньи покрылись тонким льдом. В некоторых местах он был крепким и выдерживал человека, а дальше становился тоньше и под легкими ударами охотничьей палки свободно прокалывался. Нерпа шла плохо и выныривала больше у противоположного края разводья, словно знала, что у кромки ее подкарауливают охотники. Обходить разводье, чтобы перейти на другую сторону, было далеко. Владик с Эйнесом сидели в торосах в отдалении друг от друга и терпеливо ждали. Владику повезло первому.

Голова нерпы неожиданно показалась совсем рядом. Нерпа высоко высунулась из воды и повернулась к Владику. Он тут же спустил курок, и нерпа, повалившись на бок, плавно закачалась на воде. Он быстро размотал акын, метнул его, подцепил добычу острыми крючьями. Но вытащить ее на лед мешали забереги: она застряла метрах в пятнадцати.

— Эйнес! — крикнул он. — Подойди-ка!

Эйнес подошел.

— Что делать? — спросил Владик.

— Коо, — неопределенно ответил он. — Достать трудно.

Жалко было оставлять нерпу, да и закидушку Владику терять не хотелось. Ее выточил для него на токарном станке косторез Кулиль. Легкая в полете, она точно шла к цели. Такая закидушка в Увэлене была первая, и Владику завидовали, но сделать подобную не могли — не находилось хорошего куска березы или дуба.

— А если попробуем так, — не унимался Владик. — Видишь, у самой кромки рядом с нерпой вмерзла небольшая льдина. Она выдержит меня, а тут вот, смотри, по пути тоже есть куски льда. Если я с разбега прокачусь плашмя по льду, то долечу до них; потом оттолкнусь ногами и буду на крепкой льдине. Давай!

— Ну что ж, — нерешительно ответил Эйнес. — Давай!

Ребята не знали, что Кагье, сидевший метрах в пятистах от них, внимательно наблюдал в бинокль и, когда увидел, что Владик обвязывается ремнем акына, догадался, что они с Эйнесом затеяли какую-то глупость, и поспешил к ним. Но опоздал. Владик уже отошел метров на десять от кромки, разбежался и плашмя плюхнулся на лед. Рассчитал он правильно. Докатился до кусков льда, оттолкнулся от них ногами и оказался на крепкой льдине у кромки. Но там, где он прокатился на животе, лед прогнулся, и проступила вода, а по тихому разводью пошли полукругами плавные волны. Темная бездонная вода колыхалась и покачивала льдину, на которую стал Владик. Он осторожно подрубил палкой кромку льда и крикнул Эйнесу:

— Тагам, тащи!

Нерпа была на месте, оставалось перебраться самому.

— По прежнему пути нельзя! — крикнул ему Эйнес, показывая чуть правее на целину тонкого льда с вмерзшими кое-где льдинками.

Кагье не вмешивался. Он сидел рядом и хмуро наблюдал за ребятами, жадно затягиваясь цигаркой, набитой моршанской махоркой.

— Тащи! — крикнул Владик, обвязавшись ремнем акына, сделал бросок и плашмя покатился по льду. Эйнес не давал ослабнуть ремню и бегом тащил его. Он не видел, как Кагье, словно молодой, сделал прыжок и оказался рядом с Эйнесом. Владик не успел провалиться, но вся грудь и живот были мокрыми, а там, где его протащили, проступила вода.

— Кэйве нымелигыт! В уме ли ты! — тихо прошипел Кагье Владику. — Что, у тебя живота нет, печень болит? — продолжал он, намекая на голод. — Тебе дома что, в рот положить нечего? А?.. Ты что, умираешь с голоду? Зачем так делаешь?! Глупый ты! — бросил старик обидное чукотское ругательство и молча направился к дому. Немного отойдя, он остановился и обернулся: — Запомните, охотник ошибается всего один раз в жизни, — и пошел дальше.

Возразить старику нечего. Он был прав.

После Кагье никогда не напоминал об этом случае, словно его и не было. Владик успешно познавал науку морской охоты, и со временем его включили в число настоящих зверобоев, которым было что рассказать о своих приключениях. А старый Ытук сочинил песню-танец про него и исполнил в клубе. Владик сначала обиделся, когда Ытук изобразил его трусливо переходящим тылягыргин и падающим на лед, но потом старик показал его смелым, решительным и удачливым, всегда убивающим нерпу.