— Но если бы не твои собаки, я их не заработал бы, да и не нужны они мне.
— Нет, кырым.
Владик никак не мог уговорить Рычыпа, но в то же время он не хотел уступать, так как знал, что они с Рентыт нуждаются в деньгах.
— Раз ты хочешь, то сделаем так: половину возьму я, половину — ты и купишь себе конфет.
Пришлось Владику согласиться. Конечно, конфеты он в магазине брать не стал, а купил коньки и начал первым в Увэлене кататься на них.
Хотя дело было общественным и деньги, заработанные пионерами, можно было бы пустить на нужды школы, но директор, сельсовет и заведующий торговой конторой решили их выдать ребятам, так как в те годы колхозники еще мало зарабатывали. Родители были очень довольны, а дети гордились, что принесли домой свой первый трудовой заработок.
Летом приехал на каникулы брат Владика. Он учился в шестом классе. Держался брат высокомерно и все время подчеркивал, что Владик еще маленький, а он взрослый и имеет право воспитывать младшего брата. В Увэлене организовали пионерский лагерь, и брат был вожатым отряда.
— И как только такого хулигана приняли в пионеры, — жаловался он отцу на Владика. — Даже в строю спокойно не постоит, словно у него в мягком месте иголки торчат. А увидит уток, срывается и бежит. Из-за него и ребят не удержишь.
— А ты будь построже, — улыбался ему отец, — добейся дисциплины.
Потом брат написал заметку в школьную газету, что есть в отряде хулиганы, которые не соблюдают дисциплины, нарушают режим и бегают всю ночь. И назвал первым Владика и его друзей. И еще брат никак не давал ему выстрелить по уткам из дробового ружья, которое подарил отец.
Владик обиделся и стал дразнить брата:
— У-у-у жа-ааа-дю-уу-ка!
— Я-а-а в-о-от п-оо-ой-ма-а-а-ю-уу те-ээ-бя… — пока брат договаривал до конца, Владик успевал юркнуть в дверь и исчезал в какой-нибудь яранге.
Когда брату было пять лет, его стукнула копытом в лоб лошадь и после этого он стал сильно заикаться. Ругали Владика дома, укоряли в школе, но он продолжал дразнить брата, особенно тогда, когда тот начинал командовать.
Однажды услышал сосед, старичок Аромке, как дразнится Владик, и подозвал его к себе.
— У нас, в Увэлене, есть слепой Пайме. Ты видел, чтобы над ним кто-нибудь смеялся? Аа?
— Нет, — тихо ответил Владик.
— Зачем смеешься над братом? Этки, плохо это! Будешь так делать, его болезнь перейдет на тебя, — строго и серьезно закончил Аромке.
Владику стало стыдно. Он перестал дразнить брата, но слова Аромке оправдались — Владик сам начал заикаться так, что трудно было отвечать на уроках. Тогда учительница просила его ответить урок по-чукотски, а ребята переводили на русский язык. Когда Владик говорил на чукотском языке, то он не заикался. Брат через год перестал заикаться, а Владик еще долго не мог излечиться от этого недуга.
К концу лета в Увэлене произошло два больших события: Владик поймал костяшками утку и охотился однажды на настоящего гренландского кита.
Хотя и бегал Владик все время с костяшками, метал их в стаи пролетавших уток, но костяшки не долетали до них. А тут вдруг запуталась утка, запуталась так, что Владик с трудом выпутал костяшки, живую отнес домой и посадил в ящик. И увэленцы, встречая Владика, хвалили его.
— Оо, ты утку поймал! — и Владик, довольный, шел дальше.
Рычып же затеял с ним настоящую борьбу. Владик удивился и даже испугался, так как где это видано, чтобы старик боролся с малышом. Но Рычып был серьезен, крепко обхватил Владика за пояс, несколько раз подкинул, подбодрил возгласом «Ок-ок!» и по-настоящему заставил его бороться. Хотя и хромал Рычып на одну ногу, побороть его Владик не смог и оказался положенным на обе лопатки.
Рядом стояла Рентыт, улыбалась и не вмешивалась в мужское дело.
— Вот так, — назидательно сказал Рычып. — Вот так всегда встречают юношу, принесшего первую настоящую добычу. Ты теперь уже охотник! — и помог встать Владику на ноги.
Потом ловля уток костяшками стала обычной. Теперь костяшки уже долетали до уток и опутывали их. Но первой живой утке кто-то свернул шею. А кто? Так и не смог узнать Владик. Считалось, что живых уток держать нельзя. Так сказали Владику старики.
Как-то в сентябре после уроков, когда море было еще свободно ото льдов и было сравнительно тепло, Владик вместе с друзьями швырял из пращи камни в пролетавших у берега чаек. Птицы ловко увертывались от быстро летящих камней, и никто никак не мог сбить их. Море было тихим, спокойным. Пологие волны лениво накатывали на берег. Вдруг это занятие прервал громкий крик, раздавшийся с наблюдательной скалы Ёпын.
— Ръэв! Кит!
Дети застыли на месте, но, сколько ни вглядывались в море, кита не видели. Кто-то крикнул из поселка: «Экулике! Тише!» Затих весь Увэлен. Люди двигались тихо, бесшумно, снимали со стоек байдары и на плечах несли к берегу. Ребятишки помогали взрослым: подносили весла, гарпуны, пых-пыхи — нерпичьи воздушные поплавки и другие охотничьи снасти. Вскоре несколько байдар закачались на легких волнах.
— Можно я с вами? — робко спросил Владик у Кагье, помогая спустить на воду длинную байдару, обтянутую свежими моржовыми шкурами.
— Папа твой ругаться будет, — возразил Кагье.
— Но я же плавал на байдарах, в Иннун ходил, — чуть не плакал Владик. — На уток с отцом на байдаре охотился…
— Пусть садится, — сказал кто-то из членов бригады. — Он ведь уже большой.
— Садись! — согласился Кагье.
И Владик девятым сел в байдару, сел рядом с Кагье у самой кормы.
Байдары не пошли далеко в море, а прямо напротив поселка выстроились, как на параде, в ряд и замерли на месте.
Вдруг Кагье бесшумно пересел на корме повыше, этим он дал знать сидевшим в байдаре, что видит кита, и прошептал:
— Йитив! Гренландский кит!
И тут Владик увидел невдалеке огромный фонтан и услышал тяжелое «Пы-ы-ыф». Ему стало не по себе. Кагье опустил в воду рулевое весло и дал знак гребцам немного подгрести. Охотники гребли бесшумно, не касаясь бортов и не давая каплям падать с весел. Как только кит погрузился в воду, шлепнув огромным черным хвостом, охотники снова замерли в байдаре, держа весла в воде. На носу стоял с поднятым большим гарпуном Куттегин, лежали рядом привязанные к толстому моржовому ремню надутые пых-пыхи. Минут через пять кит снова показался на поверхности. Он был рядом! И Кагье опять дал команду подгрести немного, и снова люди замерли, когда кит погрузился в воду.
— Куттегин! Давай! — тихо произнес Кагье и жестом показал, что сейчас надо гарпунить кита.
Владику стало по-настоящему страшно. Сквозь прозрачную кожу байдары хорошо просвечивала вода, море было светлым и чистым. И вдруг он увидел, как всплывает кит.
Огромное животное было под ним, и ему казалось, что оно — сейчас подкинет байдару как пушинку. Он зажмурился, крепко ухватился за банку и, не выдержав, в страхе закричал: «Мама!» Прошло какое-то мгновение, на байдаре засуетились, она вздрогнула, качнулась с борта на борт. И когда он пришел в себя, то увидел, как на воде покачивались наполовину погруженные в море пых-пыхи, а кит был на дине.
— Мама там, на берегу, а кит здесь, — сказал Владику, улыбаясь, Кагье.
Всадили в кита еще два гарпуна с других байдар. Животное уже не могло утянуть в воду пых-пыхи, которых было штук двадцать, они, буравя воду, цепочкой тянулись за китом. Только к вечеру у местечка Тункен кита добили специальным китобойным ружьем.
Для Увэлена это был праздник. Занятия в школе прекратились, и ни сельсовет, ни райисполком не могли ничего сделать. Старики прямо сказали, что не каждый день и даже не каждый год убивают гренландского кита и надо по-настоящему отпраздновать удачу.
Дней пять разделывали увэленцы огромную тушу. Приехали соседи — инчоунцы, кенискунцы и науканцы, за которыми были посланы пынлятыльыт — весть несущие. Ребятишки с удовольствием жевали вкусную китовую шкуру — итгильгын, а когда подперли веслом пасть кита, они забрались туда и стали вырезать себе лакомые хрящи из горла, пока их не выгнали, так как надо было отрезать огромные нижние челюсти и снимать пластины уса. Но мальчишки не бездельничали и тоже помогали разделывать кита, оттягивая целой толпой специальными крючьями квадраты шкуры с толстым слоем сала. И когда мясо разделили по бригадам, выделив двадцать процентов колхозу, а затем и персонально на каждого охотника, Кагье подвел Владика к огромной куче мяса и сказал:
