И как бы в подтверждение его слов донесся протяжный и радостный крик;

— Сто-ро-ной! Эг-эг-эг!

С другой стороны лагуны от почерневших бугров на холмах отделилась черная цепочка и медленно потянулась к косе. Летела первая стая уток-гаг, которые ежегодно, сокращая путь, пролетают низиной между Дежневским мысом и Туныклинскими сопками и вылетают на Увэленскую косу. И в это же время от школы отделилась колонна школьников и с песней двинулась к магазину.

Како не верил своим глазам. Неужели это дети чукчей? «Новой дорогой идем мы, нам не нужен шаманский напев…» — повторял он шепотом слова понравившейся песни.

К трибуне подошли риковские работники. Колхозники выстроились в колонну, и вся процессия направилась на полярную станцию. Рядом с Перго шел Како. Люди несли красные флаги и пели.

— У моей Итей, наверно, самый лучший голос, — хвастался Унпын своей дочкой.

— Да, ее сильнее всех слышно, — поддакивал ему сосед. — Но мой Тымко поет не хуже. Смотри, как он здорово раскрывает рот.

И каждому было приятно за своих детей, никто не хотел согласиться, что один ребенок лучше другого. Наконец кто-то сказал, что хороши все, и спор сразу же прекратился.

Колонна вышла за поселок. В километре от него стояли дома полярной станции. Полярники давно уже собрались и ждали.

— Да здравствует Первое мая! Ура!

— Ура! Ура!

Колонны встретились так радостно, словно люди давным-давно не виделись. Полярники присоединились к пришедшим, и снова процессия двинулась в поселок к магазину, где стояла трибуна, обшитая красным материалом.

Потом люди долго и громко говорили с трибуны. Выступал самый главный начальник, секретарь райкома партии, как объяснили Како. Говорила дочь Унпына Итей. Она пожелала от имени всех школьников хороших успехов колхозникам и обещала, что они будут хорошо учиться. Како понял, что этот праздник отмечают все люди мира, что это самый большой праздник. В заключение объявили о соревнованиях и предложили всем приготовиться. Народ хлынул на лагуну, а Како заспешил к Перго.

Когда Како подъехал, на своей шестерке собак, состязания были в полном разгаре. Прямо на снегу были поставлены столы и накрыты красным материалом. На них грудой наложены свертки — призы. Что в них было, никто не знал, и это еще больше привлекало соревнующихся. За столом с серьезными лицами сидели старики — судьи, рядом с ними Глебов и молодой комсомолец Туккай. По утоптанной тропинке крута бежали мужчины, несколько в стороне боролись полуголые борцы. Бегуны и борцы вскрикивали:

— Гэк, гэк! Тоогок!

Съезжались упряжки.

— Давай, Како, покажи, как энмынские ездят, — крикнул ему Туккай.

— Попробую, — весело ответил Како.

— Последним не приедет, — заверил Перго, занявший место одного из судей.

Упряжка Како, не в пример другим, подошла спокойно, собаки вели себя сдержанно. Требования были жесткие: нужно проехать к другой стороне лагуны, обогнуть холм Чичерин и вернуться обратно. Упряжек собралось более двадцати. В каждой по шесть собак, нарты легкие, приземистые. Собаки азартно лаяли, повизгивали и настойчиво натягивали поводки.

— Тагам! — подал команду старик судья.

Собаки взвизгнули и сорвались. Запорошил снег из-под полозьев. Упряжки помчались кучей и, казалось, в полном беспорядке, но постепенно одни вырывались вперед, другие отходили в сторону. Понукания, вскрики, возгласы. Самой последней шла упряжка Како. У него не было кнутика, он не кричал и лишь тихо приговаривал:

— Не надо торопиться. Не надо, — и причмокивал губами.

Собаки шли словно с неохотой. Уже скрывались из виду первые упряжки, а Како все не торопился.

«Пусть, — думал он. — Я свое возьму».

Собаки скрылись за холмом и через некоторое время должны были показаться снова.

— Вай-вай! Ининигет! Вон-вон, показались! — закричали в один голос болельщики.

У некоторых были бинокли.

— Кенискунский Эттывекет первым идет! — сказал старый Такак.

За Эттывекетом показалась вторая нарта, третья, и скоро на склоне холма вытянулась узкая черная цепочка.

— Ра-ра-рай! — кричали во все горло болельщики.

— Че-че-че! — подзывали родные своих собак.

— Где же Како?

— Уйне! Нет.

— Вай-вай, вон и Како показался, — забрался на судейский стол Такак.

На склоне холма в хвосте всех нарт показалась черная точка. Трудно было узнать, что это Како, но людям помогали бинокли и хорошее зрение охотников. На виду у всех упряжка Како быстро обогнала, одну, вторую, третью. Лишь видно было, как бьет из-под нарты струйками снежок. Собаки вытянулись, Како лежал плашмя на нарте.

— Белошеий, скорее, скорее! Еще немного! — шептал Како.

Твердые куски снега летели в лицо Како из-под лап собак, запорашивало снегом открытую голову, но Како не замечал этого.

— Ра-ра-рай-рай! — шептал он.

Како несся стороной. Быстро отставали упряжки. Уже близко финиш. Эттывекет нахлестывал кнутом собак, резко пощелкивал им и все время оглядывался. Како был рядом.

— Хак-хак! — надрывался Эттывекет.

Быстро мчалась упряжка Эттывекета, но даже и на такой скорости Како сразу оставил позади Эттывекета.

— Како! Како! — кричали болельщики.

Уже близко. Видны веселые, азартные лица. Еще немного — и перед упряжкой Како раздвинулась толпа, собаки сбавили несколько бег, и Како направил их к яранге Перго.

— Там тебя ждут, — подошел через некоторое время Перго и стал помогать распрягать собак. — Тебе первый приз дали.

Како сидел в первом ряду, подогнув под себя ноги. Рядом с ним Перго. Народу набилось так много, что всем желающим не хватало места. Два крайних класса школы разгородили, сняв временную стенку. Один класс служил залом, а во втором был настлан несколько выше первого еще пол — это была сцена. В Увэлене не было клуба, поэтому для больших собраний собирались в школе. Уже исчезли прежние суеверия, и редко кто вспоминал, что здесь когда-то жили свирепые келет.

Сначала выступали школьники. Они пели хором.

Потом на сцену вынесли низенькие длинные скамеечки. На них степенно уселись известные увэленские певцы с бубнами в руках.

— Гэк, аттау! Пора! — прекратил шум пожилой Ытук.

В зале притихли. Поднялись в руках бубны, закрыли лица певцов. Коснулись тонкие палочки краев обручей, зазвенели нежно покрышки.

— А-а-я-нэ!.. А-я-нэ-я! — начал Ытук приятным звучным голосом.

— Эн-мэн вай-ым! — дружно подхватил хор.

Крепчают голоса. Захватывает слушателей песня.

Многие начинают подпевать с места. А через несколько минут поет весь зал. Все звонче удары бубнов, но вдруг песня резко обрывается.

— Вай-вай! На! — Ытук передает бубен, встает, надевает замшевые расшитые перчатки и полуголый выходит на середину сцены. Покачивается с ноги на ногу, разминку делает. Старость словно рукой сняло, как юноша выглядит Ытук.

Снова ударили бубны, зазвучали голоса:

— Я-нэ-ээ! А-я-нааа!

Плавно взмахивает руками Ытук, изгибается тело.

И вот уже над морским простором летит чайка. Величаво летит, легко. Играют мускулы на смуглом теле Ытука. Вздрагивает чайка, увидев рыбу в волне, камнем падает, окунается в воду и снова взмывает вверх. Но не всегда бывает спокойным море. Раздались громкие удары бубнов. Шторм начался, волны о скалы бьются. Летит баклан, часто крыльями машет, к берегу, к скалам торопится. А чайка легко скользит по ветру. Ей не страшен шторм, не страшна буря. Ловка и сильна белая чайка.

— Ка-ка-ка! А-я-нэ-эээ! Ка-ка-ка! — вторит хор.

Тяжело взмахивает крыльями красивая гага. Не хватает сил, садится на воду, не может с ветром справиться. А белая чайка взмыла над ней и летит против ветра, против бури.

Како как зачарованный слушал песни, пробовал подпевать сам, стараясь запомнить красивые увэленские напевы.