— Ну хорошо, что теперь? — сказала она. — У меня всё ещё есть дела. Ты можешь и дальше прятаться здесь, вернуться к рутине своего дома или пойти со мной, но только если поклянешься честью, не рассказывать никому о том, что можешь увидеть или услышать.

Это его определённо заинтриговало.

— Держать всё в секрете, а? Ну хорошо. Я клянусь и я иду.

И снова Джейм сначала наведалась в покои своего дяди, чтобы проведать Жура. Услышав её шаги, барс зевнул, соскочил с ящика и потянулся во всю свою, казалось неимоверную, длину.

— Я думаю, что теперь даже ты должен был хорошенько выспаться, — сказала она ему и открыла ящик.

Кокон куколки лежал в разодранных нарядах подобно яйцу в безвкусно цветастом гнезде. Оболочка стала почти полностью прозрачной. Внутри шевелилось нечто непонятное, в лазурном сиянии с гравировкой из смещающихся золотистых полос.

— Теперь уже в любой момент, — сказала Джейм, проводя кончиком пальца по волосяной трещинке в оболочке. — Тогда и посмотрим.

Она, Тиммон, Жур и бесенок выскользнули наружу из передней двери казармы. Под прикрытием шумной игры в слепое ушко[69] в квадрате между саргантами и рандонами, которыми руководили охрипшие кадеты, они незамеченными добрались до северных ворот и покинули Тентир.

Над училищем располагалось беспорядочное нагромождение валунов, что скатились с гор над ними, некоторые — не больше головы лысого человека, зарытого в землю по самые брови, другие же — вдвое выше человеческого роста. Череп вывернул из-за одного из последних, резко притормозил до полной остановки и резанул парой своих косообразных рогов прямо в лицо Джейм.

— Будь я мастером-лошадником, — сказала она, замерев на месте, — за этим мог бы последовать ответный удар по носу этим мешком с инструментами.

К этому времени Тиммон был уже на полпути к вершине валуна. Там он потерял опору под руками и свалился к ногам раторна. Череп побил землю вокруг него копытом, а потом с фырканьем отступил.

— Учитывая, что он не затоптал тебя до смерти, — сказала Джейм, — Я полагаю, это означает, что он тебя принял.

Невиновен, было словом, возникшем в её голове. По большей части. И к какому же типу правосудия всё это относилось?

Тиммон вскарабкался на ноги, пялясь на раторна. — Что. как. э-это тот самый жеребёнок, что поджидал нас в засаде у плавательной бухты, не так ли? Тот, на которого охотился Горбел? Неужели ты его объездила?

Джейм скорчила рожу. — Некоторым образом.

— Как ты думаешь, он мне позволит?

Раторн, скакнув вперёд, сбил его с ног.

— Я так не думаю.

Жеребёнок развернулся на месте и с издевательским взмахом шёлкового хвоста исчез за валуном. Тиммон последовал вслед за ним, вместе с Джейм, наступающей ему на пятки и надеющейся, что в случае чего, сможет не дать его растерзать. То, что за этим последовало, сильно смахивало на игру в прятки. Тиммон схватил кремовый хвост. Бел-Тайри взвизгнула и сорвалась в галоп. Снова появился раторн, с рёвом кинувшийся на помощь, и Тиммон забрался на очередную скалу, только чтобы снова спуститься, когда жеребёнок и винохир успокоились и принялись энергично пастись.

— Я не знал, что раторны едят траву, — сказал он, с трудом пытаясь перевести дыхание.

— Так бы делали и собака с кошкой, если бы были на это способны. Насколько я могу судить, он всеяден, хотя скалы с этим не согласны. Вот. — Она вручила Тиммону скребок из мешка, который она прихватила из своей комнаты. — Ты возьмёшь Бел.

Она поглядела, как он подходит к кобыле, отметив при этом, что он двигался так, чтобы не испугать её. Или он знал о её слепой стороне, или инстинктивно её сторонился. Кроме того, винохир всегда паслась, повернувшись ей к раторну. При его прикосновении, её единственный тёмный глаз насторожено завращался, но очень скоро она опять успокоилась. Это хорошо: какой бы кроткой она ни была, только немногим людям дозволялось касаться её, после той пытки, что устроил ей Грешан. Вполне достаточно для второй (или третьей) оценки.

Оба копытных все ещё носили свои зимние шубки, но уже начинали интенсивно линять. Джейм соскабливала щетину вниз по косматой шее раторна, освобождая чистую шерсть. Тот склонился к щетке со стоном удовольствия и подставил свою шею под скребок, особенно под бронёй слоновой кости, где внезапно ускорившийся рост оставлял за собой свежую, зудящую кожу.

— Ради Порога, как ты сумела его приручить? — спросил Тиммон, с восхищением наблюдая за ней через спину кобылы.

— Я и не приручала. Я привязала его кровью.

— О. А что насчёт винохир?

— Бел вверили моей заботе. А так она сама по себе.

— И Горбел больше не пытается на него охотиться? Так близко к училищу, его можно считать лёгкой добычей.

— Горбел обязан Черепу жизнью, после той истории с пещерным медведем. Он направил охотников в другую сторону. Я рассчитываю на то, что и ты сделаешь то же самое, и будешь хранить всё в секрете.

— Ну конечно. Я же поклялся, не так ли? Я не такой уж никудышный, как ты, похоже, считаешь.

— Неужели? — пробормотала Джейм, изо всех сил налегая на щётку.

— Ну, может я и был таким. Когда-то. Ты бы меня возненавидела, когда я был ребёнком. Я и сам ненавижу думать о себе тогдашнем. Ты знаешь, что Драй не только мой полубрат, но и мой бывший мальчик для битья? Когда я делал что-то не так, то наказывали его. Отец наблюдал и смеялся, но в то же время и раздражался, потому что Драй, казалось, уплывал прочь от боли. Отец говорил, что он дохлая забава, но я чувствовал себя достаточно неудобно, чтобы вести себя хорошо, по крайней мере, некоторое время.

Он наклонился и сосредоточился на своей работе, вычищая пятнистые бока Бел и не встречаясь с Джейм глазами.

— Но вот чего мы не знали, так это то, что у Драя возникла связь с громадным, старым карпом из пруда Омирота. Всякий раз, когда его били вместо меня, он посылал свой разум в глубокую, тёмную воду, в недосягаемость, за пределы боли. Я не знаю, как об этом разузнал Отец. Однако в следующий раз, когда я напроказничал, он заставил Драя поймать эту рыбу и съесть её, сырой. После этого Драй изменился. Он больше не плавал, хотя очень любил это прежде, и начал кричать, когда его секли. Отец был в восторге. Я был. пристыжен.

— И поэтому ты взял его с собой в Тентир, чтобы увести подальше оттуда.

— Да. И здесь ему стало намного лучше, теперь он больше походит на того счастливого, полусонного мальчика, которого я когда-то знал, по крайней мере со времени прошлого лета.

Когда Досада и Хигберт столкнули его в Серебряную, подумала Джейм. Вероятно, в её быстрых водах он нашёл себе нового товарища, карпа, или форель, или сома. Тем не менее, этот рассказ оставил у неё неприятной осадок, как будто кто-то потребовал у неё убить и съесть Жура. Или Бел.

Тиммон искоса за ней наблюдал. — Я тебя шокировал, — сказал он. — Как бы не было мне тогда неприятно и неудобно, я не думаю, что я действительно осознавал весь ужас случившегося, пока не встретил тебя и соколят. Теперь всё это кажется просто гнусным. А отец смеялся. Был ли он действительно великим человеком? Я не знаю. Я запутался. Тентир заставил меня сомневаться во многом из того, во что я прежде просто верил. Так что скажи мне: виновен ли я в смерти Нарсы?

Джейм прикусила губу. Кому же ей хранить верность: живым или мёртвым? Сам вопрос и был ответом.

— Нарса носила твоего ребёнка.

Под своими веснушками лицо Тиммона побелело. — О, — сказал он. — Тогда это всё же моя вина. Мне лучше пойти и позаботиться о теле.

Он повернулся и нетвёрдой походкой зашагал прочь, оставив Джейм стоять с открытым ртом. Милосердные Трое, он что, просто оставил Нарсу висеть? Но он ушёл прежде, чем она успела спросить.

Чистка копытных заняла собой большую часть второй половины дня, пока у Джейм не разболелись руки от непрерывного движения вверх-вниз. Старый волос падал подобно снегу, потом подобно пыли, пока под скребком не заблестели весенние шубки. Тяжёлая работа и её результаты привели её в хорошее настроение, она сумела хоть что-то сделать не таким мрачным в этом мире накануне нового года. К тому времени, когда она наконец закончила, солнце уже закатилось за Снежные Пики. День клонился к вечеру, скоро уже должен был начаться праздничный пир.