Пожалуй, впервые за 40 лет своей истории советские органы безопасности перестали являться сугубо карательным аппаратом. Напротив, организация массовых реабилитаций в 1955–1957 годах стала одним из ключевых направлений чекистской работы. Серов провел и серьезную перезагрузку системы, сопряженную с чисткой: как докладывал он в июне 1957 года в ЦК КПСС, с момента образования КГБ отсюда было уволено более 18 тыс. человек, в т. ч. «более 2300 сотрудников за нарушения социалистической законности, злоупотребления служебным положением и служебные проступки». Тогда же, по инициативе Серова, в 1954 году была проведена амнистия для «советских граждан, сотрудничавших с оккупантами», и сняты ограничения для спецпереселенцев-кулаков.
Его подпись стоит и под эпохальным документом, положившим начало массовой реабилитации жертв сталинских репрессий: совместной записке генпрокурора, председателя КГБ, министров внутренних дел и юстиции, направленной в Президиум ЦК КПСС 19 марта 1954 года с предложением пересмотреть дела осужденных за «контрреволюционные преступления». Не будем забывать, что он — один из разработчиков знаменитого антисталинского доклада Хрущева на XX съезде.
При Серове КГБ из машины по отрубанию голов начал превращаться в профессиональную спецслужбу, к чему вынуждала и динамично меняющаяся обстановка. Хрущевская «оттепель», приоткрытые границы, массовые контакты иностранных туристов с советскими гражданами — всё это заставляло КГБ совершенствовать методику оперативной работы, использовать новейшие технические средства; на смену вымышленным шпионам приходили шпионы настоящие.
Не сидела без дела и внешняя разведка: резидентуры КГБ стали гораздо активнее внедряться в святая святых противника — его спецслужбы и органы управления (1950-е годы — золотой период в истории ПГУ-СВР). В свою очередь, в структуре ПГУ впервые появилось подразделение внешней контрразведки, занятой поиском «кротов» в собственных рядах.
Продолжилась и организация закордонных диверсий; в 1954 году, например, в Западной Европе боевики КГБ похитили и вывезли 2 руководителей филиалов Народно-трудового союза — А. Трушновича и В. Треммеля. Кстати, в этот же период практически удалось завершить борьбу с националистическим подпольем в Прибалтике и на Западной Украине. (Одна из наиболее результативных акций чекистов — захват в 1954 году главнокомандующего УПА В. Кука).
Как говорил на Пленуме ЦК КПСС в июне 1956 года сам Хрущев — главный работодатель и адресат КГБ: «Я прочел бумаг Серова больше, чем произведений Маркса, Энгельса и Ленина».[650]
В архиве Серова сохранились тезисы его «прощального» выступления на Президиуме ЦК в декабре 1958-го. Подводя итоги своего «председательства», он без ложной скромности констатировал:
«За эти 5 лет КГБ сумел добиться положительных результатов по пресечению различного рода контрреволюционных и антисоветских проявлений, и кроме отдельных незначительных случаев, никаких неприятностей не было. Ну, а что касается разведывания намерений наших вероятных противников, то тут, не хвастаясь, можно сказать, что дела пошли хорошо…
Весьма удачно мы внедрились в американскую дипломатическую службу и знали все намерения госдепартамента. Несмотря на строго секретную службу англичан, и там нам удалось добиться положительных результатов, хотя с ними пришлось помучиться. Ну, что касается других направлений, как НАТО, СЕАТО и прочее, то их замыслы нам хоть с некоторым опозданием становились известными».
Увы: о профессиональной составляющей службы Серов рассказывает крайне скудно; уж точно — гораздо меньше, чем нам хотелось бы. В своих записях он неоднократно подчеркивал, что не вправе раскрывать секреты Лубянки:
«Многое хотелось бы написать по работе в КГБ, где я 5 лет трудился, не зная спокойного дня, но, к сожалению, не могу этого сделать».
Лишь в конце жизни, уже в разгар перестройки, Серов решает прервать обет молчания и подробно описать тайные операции советской разведки, к которым был причастен. Видимо, к этому его подвигла лавина хлынувших публикаций о тайнах советского прошлого.
Тогда же, похоже, и был подготовлен не раз цитировавшийся мной план будущей книги: вероятнее всего, эти тезисы под диктовку Серова записывал его зять, известный писатель Эдуард Хруцкий. Большинство их звучит как абсолютная сенсация.
К сожалению, осуществить задуманное Серов не успел. В его архиве мы обнаружили лишь незначительное количество как законченных фрагментов, так и набросков, посвященных работе разведки.
В их числе — неизвестные ранее факты трагической судьбы Рауля Валленберга*, подробности проводимых КГБ спецопераций 1940—1950-х годов, подоплека и детали Суэцкого кризиса.
Эти записи мы и решили объединить в настоящей главе…
Дело Валленберга
В 1987 году ко мне на дачу начали звонить по телефону разные журналисты — советские и иностранные. Все они интересовались одним человеком — Валленбергом.
Мне не хотелось говорить на эту тему, и я всем отвечал одинаково: «Ничего по этому делу не знаю». Я удивлялся, откуда они узнали телефон, который не значился ни в каких справочниках. Правда, у моего зятя было много знакомых журналистов, которые располагали этим номером. Я даже попросил заменить номер, что и было сделано.
Все эти телефонные звонки, настойчивые просьбы журналистов убедили меня вспомнить то, что я знал по делу Валленберга.
Впервые эту фамилию я услышал в 1942 году, когда работал уполномоченным Ставки. Тогда мне было известно, что родственник видных шведских банкиров, Валленберг, приезжал на временно оккупированную территорию — конкретно в Псков — где имел контакты с фашистской гражданской администрацией и «Абвером».
Прошло много лет. Эту фамилию я уже забыл, но вспомнить ее меня заставил начальник контрразведки, старый работник органов Федотов. В 1954 году (или в конце 1953 года — сейчас уже точно не помню) Федотов доложил мне, что правительственные шведские круги активно интересуются делом Валленберга.
«Доложите подробнее, чем он занимался», — сказал я.
«Он был представителем шведского Красного Креста в Будапеште[651], тесно связанный с немецкой и американской агентурой, — ответил Федотов. — В 1947 году он был ликвидирован по приказу Абакумова».
Федотов пояснил, что интерес к Валленбергу вызван тем, что на родину возвращается большое количество бывших военнопленных и интернированных, и ранее арестованных иностранных граждан.
«Держите это дело на контроле», — приказал я Федотову.
Через некоторое время Федотов доложил мне, что, помимо учетной карточки на Валленберга в контрразведке, основные оперативные материалы находились во Втором европейском управлении Комитета информации. По крайней мере, когда Федотов работал в КИ заместителем председателя, он эти бумаги видел.
Тогда я пригласил Доброхотова, несколькими днями раньше переведенного из секретариата во внешнюю разведку, и приказал собрать все, что на сегодняшний момент имеется на Валленберга.
Меня вызвал Н. С. Хрущев, и одним из пунктов нашей беседы как раз стало дело Валленберга. Н. С. Хрущев очень заинтересовался этим делом, поскольку не имел о нем никакого понятия, и дал указание выяснить, почему Запад так интересуется Валленбергом.
Н. С. Хрущев запретил мне посвящать Молотова и МИД в обстоятельства данного мне поручения. Из разговора с ним у меня создалось впечатление, что он хочет списать на Берия и Абакумова всю ответственность за ликвидацию Валленберга, и что это поможет улучшить отношения со Швецией, навести мосты со шведскими правительственными и финансовыми кругами, а возможно, и привлечь их как посредников для установления отношений со странами Запада, к чему Хрущев очень стремился. Также у Хрущева имелись, очевидно, и иные резоны, но о них я скажу чуть позже.
