— Вкусно. А что с дедушкой… с прадедушкой?

— Ничего… А кем был твой прадедушка?

— Ну, это очень просто — морским офицером. Вот его кортик. Дедушка белых рубал направо и налево. Вот его сабля. Папа добавил охотничий нож и еще старинный стилет — получилась маленькая коллекция.

Кирилл внимательно посмотрел на Владу. Наверное, сейчас она изображала из себя взрослую, сидела прямо, держа чашку двумя пальцами. Мизинец смешно торчал где-то в стороне, как будто был сам по себе. Влада серьезно смотрела Кириллу в глаза, словно пыталась внушить какую-то мысль.

Таисия так и не появилась.

Они говорили два часа, а потом Кирилл стал собираться домой. Влада стояла в прихожей и молча наблюдала, как он натягивает ботинки, заматывает вокруг шеи сине-белый шарф… Когда Кирилл застегивал молнию на куртке, Влада решительно подошла к нему, цепко схватила за воротник и потянула Кирилла к себе. Она впилась в его губы своими губами, неумело, но азартно, и Кирилл, к своему ужасу, ответил ей. Сколько продолжался поцелуй, он не помнил. Помнил только, что вырвался и убежал от Влады, которая уже тащила его обратно в комнату.

«Дрянная девчонка!» — ругал он ее всю дорогу домой, но понимал, что вкус этого поцелуя ему уже не забыть никогда…

Больше Кирилл в доме Кирси не появлялся.

Потом от Марка он узнал, что Таисия через Владу отменила занятия в то воскресенье. Влада позвонила Марку, а ему она не позвонила…

Воспоминания отпустили.

Кирилл еще раз перелистал записную книжку, вернулся к первой странице.

«Все-таки интересно, что стало с ее прадедушкой?» — подумал он и поднял телефонную трубку.

Влада сидела в своей комнате и плакала. Началось все с обиды на новую, очередную сожительницу своего дяди, цветущую хохлушку лет пятидесяти, Оксану Даяновну. Десять минут назад та набросилась на Владу без всякой причины, наверное, чтобы размяться.

Налетела, потрясая в воздухе рукой, в которой только сабли не хватало. Да так по-молодецки, точно сидела верхом на горячем жеребце. При этом вид у нее был вполне добродушный, словно она не скандалила, а увлеченно рассказывала что-то интересное, захватывающее.

Дядя, Борис Степанович, наблюдавший ссору, равнодушно покуривал папироску и покашливал в кулачок. Когда Влада бросала на него умоляющий взгляд, он отворачивался, притворяясь, будто ищет что-то у себя за спиной.

Толстая Оксана и высушенный дядя, парочка из какой-то глупой комедии, смех! Но Влада плакала.

Позволив слезам пролиться, она уже плакала обо всем на свете. О том, что ей не нравится вид из окна дядиной квартиры: деревья, за ними пустырь и дальше — заводские трубы. О потерянном на прошлой неделе зонтике. О забытой сегодня в таксофоне записной книжке…

Записную книжку было жаль больше всего. Влада не сделала и десяти шагов, как вспомнила о ней. И тут этот ненормальный грузовик… Подумать страшно, если бы она дозвонилась до Аллы да заболталась бы… С ней случилось бы то же, что с таксофоном. Тогда бы она сегодня не плакала. И завтра не плакала бы. Никогда не плакала бы.

О записной книжке она, конечно же, сразу забыла. Только увидела, что произошло, перед глазами все поплыло. Ей показалось, что при этом погибло человек десять, не меньше. Чего со страху только не померещится!

Влада взяла со столика зеркальце, утерла слезы и стала внимательно разглядывать свое отражение. Чуть припухшие глаза, чуть покрасневший нос — это придавало лицу кротость.

К заплаканным глазам здорово пошли бы бриллиантовые сережки и перламутровая помада, подумала она.

Влада поставила зеркальце на место и подошла к большому зеркалу, висевшему у двери. Она взяла с полки расческу и начала медленно причесываться. Послушные темно-каштановые волосы, плавные, убаюкивающие движения. Влада пристально посмотрела в свои глаза. Они были у нее темно-зеленые, как два бутылочных осколка… Или как два изумруда. Кому что нравится.

А все-таки она прехорошенькая. Мужчина, который знает толк в неброской, потаенной, а потому роковой женской красоте, встретив Владу, стал бы ее пленником уже до конца жизни.

За стенкой перебранивались дядя и Оксана. Точнее, Оксана бранила дядю. Видимо, ему это нравилось. Вот уже второй месяц Оксана жила у них на правах хозяйки и уходить не собиралась.

Боже, как хорошо было в детстве! Уютный дом, в котором все сделано умелыми отцовскими руками, мать, добрая и умная, рядом с которой и Влада чувствовала себя умнее… и сильнее. Влада вдруг вспомнила Кирилла Успенского — свою первую настоящую любовь. Детскую, наивную, полную слез и разочарований. До сих пор она не может забыть его.

Да, в ее жизни были мужчины. Сколько? Это ее большой секрет. Ей делали предложение пять раз!.. Ну ладно — три. Она честно пыталась забыть Успенского. Ведь и не было ничего: приходил, уходил… Поцелуй не в счет! Но Кирилл не отпускал. Она ждала его. Гнала от себя всех, разрывая отношения раз и навсегда. Вот, добросалась. Как написано в одном старом романе: «Она была уже немолода, ей было двадцать пять».

Ей тоже двадцать пять… И она — одна. Если бы не институтская подружка Алла, то и поплакаться-то некому…

Влада взяла губную помаду и так же медленно, как причесывалась, стала красить губы. Ей вдруг представилось, что это Кирилл пальцем нежно проводит по ее губам. Влада закрыла глаза, бессильно опустила руки. Голова закружилась, и это было так приятно, что у нее невольно вырвался тихий стон.

В этот момент с шумом распахнулась дверь и в комнату просунулась голова Оксаны.

— Что я тебе девочка — до телефона бегать! — почти прокричала она. — Иди, какой-то мужик тебя домогается! Голос очень сексуальный!

Влада прошла в коридор, взяла трубку.

Оксана скрылась в комнате, где у телевизора сидел дядя, оставив дверь нараспашку, — ясно, не хотела пропустить ни слова.

— Я слушаю.

— Влада? — раздалось на другом конце провода. Нет, она не узнала того, кто говорил.

— Я слушаю, — повторила Влада, но уже другим тоном. Что-то все же ей почудилось.

— Даже не знаю, как говорить: на «ты» или на «вы»… — Голос смолк. И Влада молчала.

— Это Кирилл Успенский. Если ты, конечно, еще помнишь меня.

— Да, — спокойно подтвердила Влада.

— Помнишь? Это удивительно, — сказал Кирилл и продолжил: — Волею судеб в мои руки попала твоя записная книжка.

— Да, — повторила Влада, и голос ее был все так же спокоен и ничего не выражал.

Кирилл сделал паузу. У него даже появилось желание бросить трубку, прекратить этот натянутый разговор, от которого, правда, ничего особенного он не ждал.

— Если тебе эта книжка нужна… Я могу… Я готов передать ее тебе.

— Да, — опять сказала Влада.

— Может быть, тебе неудобно говорить? — догадался Кирилл.

— Да, — чуть теплее ответила она.

Кирилл оживился.

— Тогда назначь время и место.

— Нет.

— То есть это должен сделать я?

— Угу, — для разнообразия сказала Влада.

— Хорошо. Завтра. В двенадцать. Где бы? У Исаакия? Нет. Метро «Горьковская». На улице, на ступеньках. Годится?

— Да.

— Тогда до встречи.

— Да, — только и смогла ответить Влада, потому что ее уже давно душил сладкий комок в горле. Она еще ничего не понимала, до нее еще не дошло, что случилось. Но она уже чувствовала: что-то тронулось там, на небесах, и ее ангел-хранитель, так долго находившийся в немилости у Господа Бога, прощен, а вместе с ним — и она.

— Ишь ты, как говорить научилась, — проворчала Оксана, — все «да» да «да»… А чего «нет»? Нет-то чего?

— Ладно, — проворчал Борис Степанович, — отвяжись от нее. Пусть себе…

Влада вернулась в свою комнату, села у окна и просидела так до поздней ночи, глядя на заводские трубы и улыбаясь.

Ровно в двенадцать она стояла на ступеньках метро «Горьковская» и беспокойно оглядывалась. Встретиться-то они договорились, а вот узнают ли друг друга? Шутка ли, прошло столько лет! Он — другой. Она — другая. Ему… Ему, страшно подумать, за тридцать. В этом возрасте мужчины уже лысеют. В этом возрасте у мужчин — живот, из-за которого они не видят носков своих ботинок. Обычное дело.