— Ну и где твой Кушнарев сейчас? Встретила его недавно… Меня не узнал, а я его с трудом — пьянь пьянью!
— А все из-за кого?! Может, человек потерял смысл жизни, после того как ты ему отказала?
— Не смеши, Алка!.. Что это мы все обо мне да обо мне? У тебя-то как? Ты все еще с Борюсиком или нашла кого-нибудь поинтеллигентней? Ну-ка, рассказывай!..
6
Кто будет свидетелем на регистрации, Кирилл даже не задумывался. Конечно, Михаил!
В четверг, после традиционной игры в футбол — пять на пять — в спортзале одного из училищ, который они арендовали вот уже несколько лет, Кирилл рассказал Майклу о Владе. Рассказал все, без утайки.
Они остались вдвоем в сауне: яркий свет, запах эвкалипта… В предбаннике слышались смех и возня — там победители угощали пивом побежденных.
— Получается, что ты ее любишь, — сделал вывод Михаил.
— Когда мы в постели, я ее очень люблю, — с улыбочкой сказал Кирилл, — по пять-шесть раз… Кажется, я говорю пошлости… Если честно, Майкл, не знаю! У меня сейчас в голове одна Америка… Сидели в Шуркином садике, защипало в носу… Взял и сказал: выходи за меня. А она возьми да ответь: я согласна. Ну, что мне теперь?.. И потом, штамп в паспорте все равно нужен. Правда, вроде я как бы виноват перед Владой. Вроде как я обманул ее. Вроде воспользовался ею. Но ведь она согласилась выйти за меня! Значит… любит. А если любит — простит.
— Ты должен сказать про Штаты до регистрации.
— Я хотел, но не хватило духу. Скажу, но после.
— Нет, ты должен сказать до…
— Не надо наступать мне на горло… Знаешь, на сколько я попадаю, если не улечу самое позднее через две недели?! И даже не думай затевать интриги… Понял? Ну… Даешь пять.
Они пожали друг другу руки.
— Ладно, как хочешь. Но с Мариной было честнее.
— Вот потому я и оказался в дураках. Женщине нельзя оставлять выбор. Женщину нужно ставить перед фактом. Знаешь, мне кажется, у нас с ней все будет хорошо. Я не люблю сантименты, но она мне дорога. Боюсь называть это любовью… Помнишь, я тебе рассказывал? Когда она была еще подростком…
— Поцелуй-то…
— Поцелуй. Вкус его до сих пор у меня на губах… Что-то я совсем сопли распустил. Значит, договорились — завтра!
До регистрации оставалось несколько часов. Кирилл, уже при полном параде, шатался по квартире, не зная, что с собой делать. Он пробовал заняться английским, хотел выполнить свою норму: пятьдесят новых слов. Не пошло. Пробовал читать, но взгляд увязал в первом же абзаце. Кирилл погружался в рваные несвязные воспоминания, перескакивая через целые эпохи и страны.
То виделась ему дача, жаркий август, и они с Мишкой, вместо того чтобы бежать на озеро купаться, собирают красную смородину. Из времянки доносится сытный запах: тетя Галя, Мишкина маман, жарит пирожки с повидлом. Пирожки — объедение. Это их с Мишкой награда за труд. Маман лежит между грядками на раскладушке — загорает. Через каждые пять минут она кричит на всякий случай: «Кирюша, Миша, не ешьте немытые ягоды!» На качелях сидит колдун Егорий, читает вслух Библию. «Что было, то и будет, — слышит Кирилл его завывающий голос. — И что творилось, то творится, и нет ничего нового под солнцем…»
То вдруг Кирилл оказывается в Дании. Не во Франции, не в Италии, где он тоже бывал, а почему-то именно в Дании… Копенгаген. Набережная. Моросит мелкий дождь. Вокруг никого. Кирилл без зонта, воротник плаща поднят. Он внимательно разглядывает Русалочку, сидящую на камне. Хочется подойти ближе, но это невозможно. Дождь моросит, а он все стоит, промокший насквозь. Ему почему-то кажется, что сейчас она поднимет на него глаза…
Звонок телефона вывел Кирилла из задумчивости.
Он поднял трубку.
— Кирилл? Привет, это Шекловитов. Слушай, Кирилл, тут есть возможность крутануться… Ветров нам предлагает очень дешево партию компьютеров. Я уже знаю, кому их толкнуть дальше… Сейчас… «Терия»… Фирма «Терия». Я уже послал туда факс — они берут всю партию. Дело вроде верное, но что-то меня держит…
— Проекты договоров есть?
— Вот, передо мной.
— Какую неустойку в случае чего тебе платит Ветров?
— Зеленый лимон.
— Так, так. А «Терия» просит с тебя, конечно, два миллиона неустойки?
— Точно. Как ты догадался?
— Такие вещи надо знать, Шекловитов. Это классика. Ветров и «Терия» — одно лицо. Ветров срывает договор и платит нам миллион. А мы заплатим «Терии» два. То есть Ветров сделает себе из ничего один миллион долларов. Год назад так пролетел Кроликов.
— Ясно, — протянул Шекловитов. — Так просто… Нужно взять на вооружение… В общем, жду тебя в понедельник. Хватит отдыхать. Делом нужно заниматься.
— Раз уж ты тронул эту тему… Если помнишь, мой контракт закончился на той неделе.
— Неужели? Продлим!!!
— Наверное, нет. Придется тебе подыскать другого коммерческого директора.
— Ладно, дорогой, такие вопросы с ходу не решаются. Поговорим после.
Кирилл повесил трубку, и в этот момент раздался звонок в дверь.
Кто бы это мог быть, удивился Кирилл. Неужели маман нагрянула раньше срока?
Кирилл открыл дверь. На пороге стояла Марина: рассыпанные по плечам волосы, шифоновая рубашка навыпуск, цветастые «велосипедки», сумочка через плечо.
— Может, все-таки пропустишь? — театрально улыбнувшись, спросила она. — Я пришла к тебе с приветом рассказать… и все такое…
Кирилл сделал шаг в сторону.
— Я по тебе соскучилась, — проходя в комнату Кирилла, сказала она. — По телефону ты со мной говорить не хочешь. Трубку бросаешь. Вот я и решила нагрянуть в гости… Как снег на голову. — И она сделала соответствующий жест.
— Очень вовремя… — буркнул Кирилл.
— Нам вчера завезли отпадные сережки с брюликами… Я как их увидела, сразу о тебе вспомнила. Кстати, я теперь работаю до обеда. Можешь заглянуть по старой памяти.
— Может, и загляну.
— Ты кого-то ждешь?
Марина села на диван, погладила плюшевую подушечку, взяла ее в руки.
— Жил-был плюшевый мишка, — дурашливым голосом, обращаясь к подушке, стала рассказывать она, — точнее, это была медведица, но юная-преюная. Вот жила она, жила в своем родном лесу. Купалась в реке, ловила рыбку в мутной воде, лопала малину, воровала у пчелок мед… Пока не появился охотник. Охотник не был злым дядей. Он просто любил охотиться на плюшевых медведиц. Потому что охотиться на плюшевых медведиц — это большое удовольствие. И вот он увидел нашу юную плюшевую медведицу и подстрелил ее с первого выстрела. Это был очень меткий выстрел. Такие выстрелы получались у него не каждый день. Охотник снял с плюшевой медведицы шкурку и сделал из нее маленькую такую подушечку. Потому что нет большего счастья на свете, чем положить плюшевую подушечку себе под жопку…
— Ты зачем пришла? — не придавая голосу никакой окраски, спросил Кирилл.
Марина бросила подушку, легла на диван, закинула ногу на спинку.
— Повторяю по буквам, — отчеканила она так, словно читала Маяковского. — Сволочь! Обманщик! Скотина! Курва! Ублюдок! Чмо! Идиот! Лопух! Алкаш! Собака! И… мягкий знак!.. СОСКУЧИЛАСЬ!
Больше всего Кирилла обидело почему-то слово «собака».
— Вот что, — сказал он, — давай-ка выметайся отсюда!
— А помнишь, как ты на этом самом диване трахнул меня в первый раз? Ты был таким напористым, ненасытным, словно тебе шестнадцать, а я у тебя — первая.
Она выводит меня из себя, догадался Кирилл.
— Марина, — изменил он тактику, перейдя на спокойный тон, — перестань кривляться. Если хочешь что-то сказать — говори. У меня мало времени.
Она резко поднялась, глаза ее сузились.
Кирилл не успел ничего предпринять — Марина бросилась ему на шею, вцепилась в него мертвой хваткой и завыла:
— Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю…
Дальше пошли рыдания, всамделишные, от души.
Кирилл попытался отцепить Марину от себя, но не тут-то было. Как только ему удавалось чуть разжать ее руки, она начинала визжать так, словно ей за шиворот запустили паука.
