– Томас, я не скажу им ничего большего, чем можно для их русских мозгов, – сказал на чистом французском Хельмут, косясь на Пешкову, – уж этот язык они точно не знают, времена Толстого и Пушкина прошли, когда царский бомонд отлично владел французским. Поэтому будь спокоен, я не выдам ничего лишнего. Тем более они никогда не смогут передать в Москву никакую информацию, потому что у них нет рации. Нет и не будет…

– … Лизка, че это он? – Машков наморщил лоб, не понимая речи рыжего агента, но догадываясь, что тот сменил родной язык на другой.

– Они нас за пустышек держат, товарищ сержант. Эта конопатая сволочь на французском трещит, что черта с два выдаст нам истинный секрет литерного и операции, – прищурив глаза, сказала Пешкова и затем повторила эти же слова на немецком и ломаном французском.

Агента Абвера нужно было видеть – он сжался в комок, покрылся синими пятнами, закашлялся, глаза чуть не вылезли из орбит. Но то, что произошло в следующий момент, никто не ожидал. Особенно этот рыжий немец.

Со словами «хватит из нас дураков строить, пора кончать с ними» Пешкова выстрелила сначала в колено Гейнцу, отчего тот даже не заорал, а сразу потерял сознание. А потом радистка следующим выстрелом продырявила рыжему плечо.

Хельмут заверещал, но, увидев ствол, направленный в другое плечо, застонал и с мольбой посмотрел на девушку.

– Пешкова, ты че творишь? – Машков рванул было к радистке выхватить оружие, но она навела и на него пистолет.

– Стоять! – грозно крикнула она. – Я знаю, что делаю. Хватит сюсюкаться с этими гнидами. Они там, на мельнице, не церемонились, сжигая заживо наших… наших товарищей. Они не задумывались, а ржали, пытая и убивая наших сестер, детей, стариков в оккупированных землях. Они грязь на этой земле! Они зараза, которую нужно выводить их же методами. Стой, сержант, я сама все сделаю!

– Вась, не лезь, а! – поддержал радистку Шишкин.

– Старшой? – отозвался Селезень.

– Хорошо, девонька, продолжай! – вдруг смилостивился Машков, даже ехидно улыбнулся, что тоже заметил напуганный до смерти пленный.

– Говори, паршивая овца! – сказала на ломаном французском Пешкова, направляя пистолет прямо в лицо пленного. – Про литерный, про то, как раздобыть рацию, про возможные склады и ангары СС в этом районе. Какую информацию ты нес из Ставки Гитлера. Кстати, где она находится? Позывной и фамилия крота в НКВД, про что ты заикался вчера, видимо, вымаливая у нас дополнительные часы жизни. Говори, выродок, иначе я начну сдувать тебе все колеса, пока не истечешь кровью или не умрешь от болевого шока.

И немец заговорил. Похоже было, что он не лгал в надежде, что диверсанты все равно погибнут, а из-за несуществующей рации доставить сведения пленного на Большую землю невозможно, но информация действительно ошарашила разведчиков. Теперь бледнеть и пучить глаза настала их очередь.

– Про склады СС не знаю, я карты не видел. Как раздобыть рацию, тоже не могу сказать. «Волчье логово» находится в Мазурских озерах, под Растенбургом. Фюрер бывает там нечасто, у него десяток Ставок по Европе и даже под Винницей. На карте могу показать. Литерный, согласно переписке агентуры Абвера, не существует вообще. Это блеф, Гиммлер придумал хитрый ход, чтобы пустить пыль в глаза Советам, озлобить и напугать русских, заставить их стянуть в этот район больше военных сил и ресурсов: авиации, агентов глубинной разведки, диверсионных групп. Для этого за пару месяцев сколотили деревянный макет сверхтяжелого танка «Крыса» и пустили его крейсировать по Восточной Европе для слета мух на мед… Простите! Для концентрации ваших сил в этом регионе. Разработку настоящего танка фюрер и Шпеер запороли Круппу. Такой танк невозможно создать. Ну… ну, а крыса в вашем логове… – пленный на секунду замялся, но выстрел Лизы над его головой снова вернул рыжего агента в рамки правдивости… – Это агент московского направления Абвера «Йод», офицер в НКГБ Советов… некто…

Рыжий назвал фамилию, которую ни Пешкова, никто из разведчиков РДГ Неупокоева не слышали. Видимо, этот «крот» имел высокое звание и весомое положение в силовых органах, чтобы рядовые диверсанты знали его на слух.

– Сведения достоверные? Есть доказательства или это очередной финт Абвера по дезинформации органов контрразведки СССР? Я ведь отстрелю все твое хозяйство, так и знай! – Лиза навела ствол оружия на живот рыжего.

– Я клянусь, клянусь, фрау… Мадемуазель… Товарис-ч… – запричитал Хельмут, елозя связанными ногами по траве.

– Ни хрена себе фамилия! – Шишкин открыл рот, все еще соображая над всеми словами пленного.

– Информация – бомба! Если это так, колите дырки в гимнастерках, да и погоны, думаю, поменяем, – пролепетал Машков, почесывая голову. – Лиза, ты ничего не перепутала? Литерный – фуфло фанерное, Гитлер прячется в озерах полста кэмэ отсюда, а крыса в Москве – некий «Йод» с той фамилией, что назвал этот черт рыжий?!

– Так точно, товарищ сержант! – Лиза кивнула немцу и позволила себе расслабиться, устало отвалилась спиной к дереву и закрыла глаза. Строгие черты ее лица разгладились.

Бойцы начали долго и горячо обсуждать новости немецкой разведки, споря и чуть не ругаясь, проклиная Гитлера и умных фрицев, хваля Пешкову и озорно попинывая пленного агента. Потом от радости они хлопали друг друга по плечам, водили хоровод и пританцовывали, шурша хвоей и лежалыми листьями.

И вдруг замерли как по команде. Наступила гробовая тишина, на которую среагировала и Лиза. Все навострили слух и стали всматриваться в сумерки леса. Руки поползли к оружию. Потому что сквозь ольховый кустарник, как медведь через сухостой, в их сторону кто-то шел…

Бойцы по жесту сержанта бесшумно и мгновенно распределились по секторам, замаскировались и залегли так, чтобы снизить поражаемость себя огнем противника. Селезень ухнул два раза совой. Потом еще. В ответ только хрустели ветки и шелестели прошлогодние листья. Этот «косолапый» даже высморкался, бредя через кусты. Машков недовольно покачал головой, знаком показал Селезню взять незнакомца, а сам осторожно перекатился влево от полянки и вновь застыл с автоматом наизготовку.

Сергачева чуть кондратик не хватил при виде лешего, выскочившего, будто из-под земли. Лохматое существо с пистолетом в руке выросло перед ветераном и быстрым ловким приемом оседлало пожилого мужчину.

– Ме-едлен-но-о, дядя, сел и не дергаешься! – прошептал в ухо Семену Степановичу разведчик, вдавливая ствол «парабеллума» ему в щеку. – Тихо-о, без концертов.

– Свои… Свой я! – проворчал Сергачев, опускаясь на колени под тяжестью насевшего тела. Он даже забыл сказать пароль, которому его учил Судоплатов при виде похожих на него лесных духов.

– Свои в Мухосранске картошку окучивают, – ядовито ответил Селезень, – они очень далеко, папаша. А вот кто ты такой на чужой далекой земле?

– Я с Урала, я свой, парень…

– … Вышла с милым из Тагила – пришла брюхатою опять?! Ты че, дед, адресом ошибся? Мимо Челябы в Пруссию промазал?

– А ты что, тоже уральский будешь? – удивился Сергачев, пытаясь рассмотреть парня.

– Допустим. Что значит «тоже»? Откуда ты, грибничок?

– С Чебаркуля. А ты, сынок?

– С Миасса я. Ты че, в натуре, свой?!

– Ясен перец! Ой, я пароль-то и не сказал от испуга. Порядком сдрейфил при твоем появлении. Это… Крысолова заказывали? Я приехал и даже сыр привез для грызуна.

– Ого. Заказ отменяется – мы сами могем!

– Свои-и!

– Папаня-я-а!

Они стали обниматься, даже целоваться, будто отец, давно не видевший с фронта сына, наконец-то встретил его. На свист Селезня примчались остальные, кроме Лизы, охранявшей пленных. Начались расспросы, объятия, восклицания. Радости не было предела.

Но больше всего разведчики обалдели от рации, увиденной на теле пожилого диверсанта, непонятно каким образом и кем засланного в тыл врага.

– Братуха, это случаем не «северка» у тебя в коробе? – Шишкин похлопал Сергачева по прямоугольному вещмешку.