— Ну, хотелось бы или нет?
— А кому не хочется?! — сердито сказала Зоя. — Но ведь это не любовь!
— Откуда ты знаешь? — прищурилась Клава.
— Какая может быть любовь, если они двое суток как увидели друг друга?
— А ты в любовь с первого взгляда не веришь?
— Почему? Все может быть… Только если и с первого взгляда, то сразу… это самое — нельзя… Надо чувство проверить… Убедиться…
— Это в мирное время… — заметила Клава. — А не на войне, тем более здесь. Здесь люди быстро живут и умирают быстро. Времени нет. Вот был у меня Саша, молодой, застенчивый, хотя на фронте — орел, ничего не боялся. В двадцать два — уже капитан. Мы с ним были всего ничего, а мне кажется, что я сто лет с ним прожила, всю жизнь… И кажется, что было это давным-давно, а еще и года нет, как его убили…
— Женщина испытывает физиологическую потребность, — с презрительной ухмылкой вмешалась в эту беседу Ханнелора. — Не больше и не меньше… Это такая же жизненная потребность, как еда и питье. Вы же материалисты! Если ваша Дуся удовлетворяет свою потребность с этим мальчиком, то так об этом и надо говорить… При чем тут любовь? Любовь — это другое…
— Лежала бы ты… — оборвала Ханнелору Зоя, ненавидя немку за то, что та подбросила ей повод ревновать Юрку к Дуське.
— Значит, любовь — это другое? — спросила задумчиво Клава, обращаясь к Ханнелоре. — А ты сама-то любила?
— Любила, — невозмутимо ответила Ханнелора. — Вы же видели мой альбом…
— Там похабность одна! — презрительно сказала Зоя. — Одна потребность…
— Вовсе нет, — ответила Ханнелора. — Своего мужа, Хайнца Штейнгеля, я любила безумно, хотя я пришла к нему физиологически невинной девушкой, ничего в половой любви не понимала и смотрела на половые сношения лишь как на неприятное дополнение к счастью быть вместе…
— А голой в брачную ночь фотографировалась, да еще под мужиком! — вновь перебила ее Зоя.
— Да! — с вызовом сказала Ханнелора. — Потому что я его любила и ради него готова была голой пройти по Александер-плац! Еще до свадьбы он сказал мне: «Лорхен, я бы очень хотел, чтобы сам момент начала нашей семьи был запечатлен навеки! Когда-нибудь, через несколько десятков лет, мы станем стариком и старухой, начнем брюзжать и надоедать друг другу… И тогда мы достанем этот альбом, глянем на это старое фото, и нам будет во сто крат легче встретить старость и смерть, потому что мы вспомним это…» Я была невероятно смущена, но он просил, мой любимый, и я сказала: «Да, мой дорогой, это будет так!» Тайком он привел на свадьбу фотографа и спрятал его в спальне так, чтобы не знали родители и гости. Фотограф снял сперва пустую постель, потом постель отдельно со мной и с Хайнцем, а потом нас вместе, в самый первый момент. Фотограф снимал с применением магния, мне было очень стыдно, но я вытерпела. Сняв нас, фотограф тотчас же убрался и больше нам не мешал… И я, несмотря ни на что, в первую же ночь испытала все самое прекрасное, что есть в половой любви…
— Хм… — произнесла Клава с некоторым удивлением. — Похоже, что ты не врешь… А я вот, знаешь ли, как-то не верила, что вы, немцы, любить можете… То есть не немцы, а фашисты! Вы же всех, кто не немец или не фашист, хотите перебить, поработить, заставить прислужничать… А любовь… это совсем другое…
— А мне вот кажется, что Хайнц этот ее и не любил вовсе! — проворчала Зоя. — Свинья он, истинный фашист, если заставил девчонку голышом сниматься! Если уж охота сохранять память о первом дне, так держи ее в душе, а не в альбоме! Этот альбомчик он потом небось дружкам по пьянке показывал…
— Неправда! — воскликнула Ханнелора, встрепенувшись и пытаясь приподняться. — Он любил меня… Он говорил мне столько красивых слов, он не расставался со мной почти два года… Господи, да я до самой Испании, пока он не уехал, чувствовала, как он заботлив и ласков!
По тому, как она утратила спокойствие, Зоя поняла, что отквитала полученный от Ханнелоры удар. Зоя не знала, конечно, что уже после смерти Хайнца, вскрывая запертые ящики его письменного стола, Ханнелора нашла в них не один десяток фотографий, где Хайнц обнимал разного рода голых дам и девиц. Все они были аккуратно датированы и подписаны, было указано место и время съемки, а также имя дамы, снятой на фото. Многие из этих фото были сделаны и после свадьбы Хайнца и Ханнелоры…
В дверь ударили прикладом. Зоя сорвалась с места и, подбежав к перископу, увидела освещенное фонарем лицо Юрки. Открыв дверь, Зоя впустила в комнату улыбающихся, очень довольных собой «дезинфекторов», от которых на сто верст разило хлоркой.
— Ну, бабы, — деловито сказал Юрка, — меняем дислокацию! Пора из этого погреба на вольный воздух!
— В чем дело? — удивилась Зоя.
— Избу нашли, к которой я вчера с той стороны подбирался. Вымыли, выскребли, белье прокипятили, сейчас сохнет…
— Мы вам топленого молочка принесли! — сказала Дуська. — Угощайтесь!
Разговор на темы любви и морали сразу ушел куда-то в сторону. Теплое, желтоватое топленое молоко разлили по кружкам, с удовольствием выпили, даже Ханнелора снизошла до того, чтобы похвалить:
— Прекрасное молоко, почти как когда-то у нас в имении…
Дуська съела оставленную для нее порцию каши и сказала:
— Надо будет весь гардероб немкин туда перенести, с кровати, где Клава, тоже все перенести и устроить, а потом туда обеих неходячих поднять…
— Как поднимать будем? — озабоченно потер подбородок Юрка. — Веревка нужна толстая… Провода лопнуть могут… Да и тягать их тяжело через люк… Больно здоровые… В общем, так: пошел я веревку искать, а вы потихоньку переезжайте. Не найду — попробуем на проводах. Ну, я пошел?
Выбравшись наверх через завалы и очутившись на перепаханной территории внутри земляного вала, Юрка метр за метром осматривал ямы и провалы, вывороченные и перевернутые взрывами бетонные плиты, кучи земли, обломки строений, но веревки найти не мог. Потом он вышел за ворота и прошел к доту № 5, где тоже веревки не нашлось. Юрка малость притомился и присел на корточки у бетонной глыбы, привалившись к ней спиной. Стояла ясная, солнечная погода, и здесь, в затишке, солнце припекало очень сильно. Юрка прислушался. Орудийного гула не было слышно. Изредка откуда-то долетали приглушенные звуки одиночных винтовочных выстрелов и коротких автоматных очередей. Стреляли вроде бы не очень далеко, но с какой стороны — понять было нельзя. Юрка отошел от стены и решил спуститься к воде, чтобы узнать, с какой стороны стреляют.
Разумеется, перед тем как выходить на дорогу, где по-прежнему валялись убитые позавчера эсэсовцы, Юрка внимательно посмотрел на противоположный берег озера. Обломки льда, оставшиеся от ледовой дороги через озеро, еще громоздились на середине между островом и коренным берегом, но на озере уже проблескивали значительные окна чистой воды. Самой воды в озере тоже заметно прибыло. Из многих мест, с горок и лесных прогалин, по лесным оврагам и логам вода стекала в озеро. Когда Юрка подошел к самому краю озера, то увидел, что вода местами доходит до спирали Бруно, опоясывающей весь остров по периметру. Кусты, которые немцы так и не успели вырубить, уже были залиты водой. Юрка пошел по оплывшим немецким следам, оставленным, наверно, позавчера, той группой, которая взрывала коллектор. Веревку он найти не надеялся, но очень хотел определить, откуда доносится перестрелка. Кроме того, из-за выступа берега слышался какой-то необычный шум и треск. Прячась и пригибаясь, хотя на коренном берегу вроде бы никого не было, Юрка обогнул выступ и очутился совсем недалеко от того места, где они впервые высадились на берег.
Да, это было именно то место. На противоположном от Юрки берегу стоял обгорелый бронетранспортер, а на этом, островном, виднелись воронки от мин, посеченные пулеметом кусты. Трупа Байова не было, но следы крови на снегу оставались. Воронка от мины приходилась почти на то самое место, где лежал убитый ротенфюрер, и Юрка сообразил, что немцам, по сути, и хоронить от Байова было нечего. Но самое интересное было в том, что между двумя берегами в этом месте была ледовая перемычка. Прямо от просеки, на выезде из которой стоял сгоревший бронетранспортер, тянулась через озеро полоска льда. Льдины достаточно прочно и твердо наползли в этом месте друг на друга, сюда же придрейфовали толстые льдины от ледовой дороги, разрушенной вчера немецкими минометчиками. Получилось нечто вроде наплавного моста… Юрка в нерешительности поглядел на эту перемычку. Первой мыслью было бросить в эту перемычку гранату и уничтожить ее, чтобы немцы не смогли пролезть на остров. Потом Юрка подумал, что, может, немцы уже ушли из этих мест, раз так тихо и стреляют только из стрелкового оружия, да еще и далеко. В нем проснулся азарт разведчика. Юрка с опаской поставил ногу на ближнюю от берега льдину, сделал шаг. Льдина колыхнулась под ногой, но удержалась. Еще шаг, еще… Юрка ставил ноги осторожно, неторопливо, предварительно пробуя, твердо ли держится льдина. Несколько раз ему казалось, что льдины начинают расходиться, но он все-таки делал следующий шаг, снова чувствовал сильное желание вернуться на остров и вновь делал шаг вперед… Так он добрался наконец до коренного берега, прошмыгнул к сгоревшему бронетранспортеру, а потом юркнул в лес.
