— Не там щупаешь, Чавела! — вдруг пробормотала Клава, не открывая глаз. — М-м-м-а… х-х-х…

На новенькой коверкотовой гимнастерке без погон и наград, которые Клава оставила в штабе партизанского движения, Юрка увидел небольшую дырочку с правой стороны, а потом, повернув Клаву на бок, увидел рваное выходное отверстие. Кровь небольшой струйкой текла из входного отверстия и расплывалась по гимнастерке. В груди у Клавы что-то хрипело и булькало, а на губах пузырилась кровавая пена.

— Кончай наряжаться, — вскричал Юрка, — симулянтка! Иди сюда, Клавке худо!

Зоя надела какую-то длинную бледно-розовую хламиду, попавшуюся ей на глаза, и, путаясь в ее подоле, пошла мыть руки… Вернулась она быстро.

— Похоже на пневмоторакс! — важно сказала Зоя. — Нужно подушечки с целлофаном и давящую повязку… Гимнастерку надо снять…

Юрка вытащил финку, на которой еще виднелись следы крови ротенфюрера Байова, и распорол новенькую гимнастерку от подола до ворота.

— Такая хорошая была… — прошептала Клава. Осторожно приподняв, с нее сняли и гимнастерку, и нательную рубаху. Юрка, на которого нагота Зои не произвела никакого впечатления, тихонько ахнул, когда обнажились высокие, полные, похожие на дыньки-«колхозницы» Клавины груди. Подоспела Зоя, втроем кое-как перевязали и уложили на постель…

— Что я могу? — оправдывалась Зоя. — Я ж не профессор… Даст Бог, жива будет… Давай-ка, Дусь, тобой займемся, а то ты с осколком да с нестерильной перевязкой сколько бегаешь… Заражение может быть…

Дуська улеглась на выпачканный Зоиной кровью диван, сбросила унты и стянула при помощи Юрки комбинезон. Гимнастерка уже была распорота, когда Зоя бинтовала рану в тоннеле. Повязка присохла, ее пришлось замочить горячей водой, чтоб не делать Дуське излишней боли. Зоя нашла спиртовку и шприц, прокипятила его, уложив в стальную коробочку, а затем нашла ампулы с новокаином. Пока она протирала Дуськино плечо спиртом, а затем вводила ей новокаин для местной анестезии, Юрка кипятил на той же спиртовке скальпель и маленькие маникюрные ножницы, поскольку никаких пинцетов, к сожалению, не нашлось.

— Возьми-ка ее за руки, под мышки, — велела Зоя, — а то дернется, упаси Бог…

— Да ничего, — сказала Дуська, опасливо поглядывая на скальпель. — Резать будешь?

— А как еще твой осколок выудить? Он в плечо сантиметра на два ушел. Терпи, казачка, атаманшей будешь!

Юрка сел на диван за спину Дуське и, просунув руки ей под локти, стал держать. Когда Зоя осторожно сделала надрез, Дуська, несмотря на анестезию, все же скрипнула зубами. Зоя руками чуть растянула кожу на Дуськином плече и ловко выдернула небольшой, с наперсток, осколочек. Наложив на рану свежую повязку, Зоя сказала:

— Полежи теперь, не вороши руку…

И тут Юрка вдруг услышал стон. Это стонала не Дуська, не Клава и не Зоя. Стонала немка, все так же лежавшая на полу, в промокшем от крови черном мундире.

— Добить надо, — глухо сказал Юрка, выдергивая «Вальтер».

— Не смей! — остановила Зоя. — Пленных убивать нельзя!

— А она в плен не сдавалась, — заметил Юрка. — Она тебе из «парабеллума» на всю жизнь заметки поставила… И Клаву… дай Бог, чтобы выжила!

— Все равно! — непреклонно сказала Зоя. — Раз жива, добивать не будем! Может, она какие секреты знает?

— Верно… — поддержала Дуська, — гляди, как ей тут квартирку оборудовали! Должно быть, не маленькая шишка!

— Ну, раз так, — согласился Юрка, — давайте лечите…

Вдвоем с Юркой Зоя выволокла немку из угла и уложила на ковер, подсунув под голову скомканную шубу Клавы.

— Ну ты и прострочил ее… — покачала головой Зоя, приподнимая немку и стаскивая с нее мундир. На белой рубашке с черным галстуком было три кровавых пятна: одно на правой руке, второе на боку справа, а третье на боку слева у самого бедра. Еще одна пулевая дырка обнаружилась на юбке, на правом бедре.

— Толку-то, — сказал Юрка, — четыре пули, а все без толку…

— Придержи ее под спину, я рубашку с нее сниму… — морщась от собственной боли, произнесла Зоя. Юрка с брезгливостью, которой раньше не ощущал, схватил немку за бока и ощутил под тонкой рубашкой теплое, мягкое, приятное на ощупь тело. Пахло от немки как-то особенно, какими-то нерусскими духами и мылом. Рубашку и галстук тоже сняли, и перед глазами Юрки появилось белое, холеное тело, гладкое, привыкшее к заботе. Первая пуля перебила немке предплечье, рядом с локтевым суставом. Кровь из вен текла густо, но артерии, должно быть, каким-то чудом остались целы. Зоя ловко накрутила жгут, наложила повязку.

— Шину бы надо… — сказала она, озираясь по сторонам. Юрка нехотя поднялся, взял из Клавиного вещмешка немецкий топорик, отобранный у ротенфюрера Байова, и несколькими ударами разбил в ванной табурет. Из обломков Юрка вытесал дощечку и дал Зое, которая занималась уже другими ранами немки. Обе раны на боках были почти такие же, как у Зои, пули только рассекли тело вскользь и пролетели дальше. Чтобы перебинтовать рану на правом боку, Зое пришлось снять с немки красивый атласный бюстгальтер нежно-голубого цвета, и Юрка увидел теперь и немецкие груди. Они были не меньше Клавиных, белые, с розовыми длинными сосками. Зоя забинтовала и рану на левом боку, а потом наложила шину на руку. Оставалась рана на бедре. Зоя недовольно посмотрела на Юрку:

— Отойди! Мне надо с нее юбку снять…

— Подумаешь… — покраснел Юрка. — Ты уж и за эту корову стесняешься! Как будто я не видел! Сама только что…

— Там необходимость была! — сказала Зойка сердито. — А зря пялиться нечего… Лучше приготовь, на что ее уложить…

— Да на полу поваляется! — сказал Юрка. — Может, Клавдию с кровати скинем, а эту стерву положим?

— Приставь два кожаных кресла к маленькому столику, возьми…

— Ладно, придумаю… — ворчливо оборвал Юрка. В нем боролись два человека: народный мститель и разведчик. Первый был всецело против того, чтобы немку лечить и выхаживать. По его разумению, все лечение можно было провести одним пистолетным выстрелом. Разведчик же был сторонником, хоть и не очень горячим, попытки выходить немку. Действительно, по всему получалось, что немка эта — персона непростая, а раз так, то польза от нее могла быть. Юрка соорудил немке постель из кресел, столика и Зоиной шубки, а кроме того, приволок из ванной толстое махровое полотенце размером с простыню. Оно было сухое, и немку решили положить на половину полотенца как на простыню, а из другой сделать как бы одеяло. Зоя попыталась было одна уложить немку, но это было ей не под силу: и немка была тяжелая, да и напрячься Зоя не могла, живот начинал болеть…

— Иди уж, помогай, — сказала Зоя Юрке, который, закончив сооружение постели, стоял у двери, демонстративно отвернувшись… Юрка подошел, взялся за немкины бока, и на пальцы его накатились зыбкие, теплые, нежные полушария… Юрке было приятно, но очень стыдно, он тащил немку, нарочно отвернув голову. Немку уложили на импровизированную кровать, подложили под голову одну из подушек с той кровати, где хрипло дышала и постанывала Клава, завернули в полотенце, а сверху набросили на нее Клавину шубу из романовской овцы.

— Много она крови потеряла, — сказала Зоя, осторожно присаживаясь на краешек кресла. — Переливание бы сделать… У эсэсовцев группа крови под мышкой нататуирована. Я думала, у бабы не будет, а у нее тоже. Вторая группа. Как мы все тут опохабили! Так хорошо тут было, а теперь повсюду кровь, тряпки, щепки…

— Ты хоть помнишь, что немцы за дверью? — сказал Юрка. — Думаешь, почему они нас в покое оставили? Потому что у нас ихняя баба осталась. Они боятся, что мы ее ухайдакаем, если они полезут. Да и сами могут невзначай зацепить! Начальству небось докладывают, а в коридоре засаду оставили… Дверь им эту надо взрывать, а это дело хитрое, тем более что тут все подземное можно порушить, если заряд неправильно подобрать. Может, саперов ждут…

— Где я? — раздался вдруг слабый незнакомый голос. Юрка нервно обернулся. Говорила немка. По-русски!