1953 Аэродром Вот рассвет — дождливый, поздний, робкий. Необычно тих аэродром. Вечным ветром выжженные сопки Широко раскинулись кругом. Часовые вымокли до нитки. Кроме них, на поле ни души. В тучи наведенные зенитки, Хищный профиль боевых машин. В оружейной маленькой каптерке Старшина занятия ведет. Новобранец в жесткой гимнастерке Робко разбирает пулемет. У каптерки, затаив дыханье, Долго документы достаю И вхожу в гражданском одеянье В молодость армейскую мою. 1954 «Вновь за поясом чувствую…» Вновь за поясом чувствую Тяжесть гранаты. Снова пляшет затвор, Снова мушка дрожит… Дорогие подруги — Рядовые солдаты, Сколько вас В безыменных могилах лежит! Мне ж на фронте везло: Пустяковые раны, Отлежишься в санбате И опять — батальон. Снова мальчик-комбат Потрясает наганом, Нас опять окружают Со всех сторон. На ветру, на морозе Руки так онемели, Деревянные пальцы Не оттянут курок, А со стенок окопа За ворот шинели Все течет и течет Неотвязный песок. — Очень плохо тебе? — Что ты, глупый, с тобою? — Ну, а если останешься вдруг одна? Оглянись, посмотри — Освещенная боем, За тобою твоя страна. Впереди орудийные жадные дула. Чем окончишь не женский свой путь? Притаился на дереве Снайпер сутулый И в твою он нацелился грудь. Вновь за поясом чувствую Тяжесть гранаты. …Только что это я: Все война да война? Ведь давно возвратились домой солдаты И оделась в гражданское Наша страна. Ведь давно поросла Чебрецом да полынью Та могила в глуши степной… Я сижу за столом, Чай нетронутый стынет. — Очень плохо тебе Одной? Сон усталую голову кружит, Не пойму, Наяву иль во сне, На шинели ремень затянув потуже, Говорит мой любимый мне: — Если б я был живым, Мне бы выйти с косою Да родимого ветра хлебнуть! Если б я был живым, Мне б шагать полосою, Распахнув загорелую грудь! Если б я был живым, Я бы сделал такое! И забыл бы… Нет — Мне ли забыть о войне? Если б я был живым, Я не знал бы покоя, Потому что земля в огне… 1954
«Мы не очень способны на „ахи“ да „охи“…» Мы не очень способны на «ахи» да «охи», Нас «на прочность» не зря испытала страна, Мы — суровые дети суровой эпохи: Обожгла наши души война. Только правнуки наши, далекие судьи, Ошибутся, коль будут считать, Что их прадеды были железные люди — Самолетам и танкам под стать. Нет, неправда, что души у нас очерствели (Такова, мол, дорога бойца): Под сукном грубошерстным солдатских шинелей Так же трепетно бьются сердца. Так же чутки и к ласке они и к обиде, Так же другу в несчастье верны. Тот умеет любить, кто умел ненавидеть На седых пепелищах войны. 1954 «И снова — лишь стоит закрыть мне глаза…» И снова — Лишь стоит закрыть мне глаза, Как вижу тебя затемненной — Москва в сорок первом… Тревожный вокзал. И воинские эшелоны. И может быть, Если вот так постоять — С зажмуренными глазами, — Солдатская юность вернется опять, Поскрипывая сапогами… 1954 «Мне один земляк…» Мне один земляк в сорок пятом Возле Одера, у костра, Так сказал: «О простых солдатах Дома ты не забудь, сестра!» — Эх, земляк, до чего ж ты странный! Как же я позабыть смогу Тех, кому бинтовала раны, Тех, с кем мерзла в сыром снегу? Эх, земляк, как же я забуду Этот горький дымок костра?.. Если в жизни придется худо, Помни — есть у тебя сестра. 1955 «О, Россия!..» О, Россия! С нелегкой судьбою страна… У меня ты, Россия, Как сердце, одна. Я и другу скажу, Я скажу и врагу — Без тебя, Как без сердца, Прожить не смогу… |
