Ночью он зашёл к Талине сам — во избежание повторения вчерашней ситуации. Он её разбудил — она считала весь день и весь вечер, но зато перепроверила и перевела в десятки половину отчётов. Бумаги Дерек забрал, обнять обнял, попросил поторопиться и ушёл к себе — на эту ночь он её нейтрализовал.

На первый курс магической Академии набрали девять человек: самому младшему было восемь, самому старшему — год сверх полутора дюжин. Ещё один парень оказался ровесник Ренни, но на голову выше и раза в три шире в плечах. Нашлись и девочки — обе на несколько лет младше. Рении не знал — радоваться или огорчаться, он думал, что только у них дома учатся по семь-восемь человек на курсе. Зато рыжих оказалось больше половины — всех оттенков раскалённого металла.

Всё оказалось не так страшно — писать не умела половина группы. Младший и девчонки — из-за возраста, самый старший — потому что прибыл из глухой деревни на севере. Так что время приспособиться к бумаге и перьям будет. И писать можно на родном языке, главное, отвечать правильно.

Первые занятия они присматривались друг к другу, а потом курс разделили — грамотных в одну группу, неграмотных — в другую. Только практические занятия по магии оставили совместными.

На старших курсах насчитывалось примерно столько же говорящих — от семи до дюжины. Ренни нашёл двух своих соплеменников на седьмом и восьмом курсах, и даже видел живого эльфа с пятого. Эльфа действительно звали Лиэрн безо всяческих «чтототамэль».

Кормили очень хорошо — кашей утром и супом в обед. Можно было ещё и ужинать, но вечером его кормил Уржел. Ещё он нашёл свою общину и узнал, что туда приходила Талина — но только один раз, больше её не видели. Он разыскал гостиницу — вокруг неё стояла охрана, ощупывавшая едва ли не каждого пытавшегося войти, и крутилось слишком много собак. Он не решился прорваться внутрь и спросить про Талину — вдруг бы это ей чем-нибудь навредило. Если она ещё там.

Поселился он в лечебнице, ночевал в палате с самыми тяжёлыми больными — больше от него пока ничего не требовалось — и платили ему серебрушку в полдюжиницы или два медяка в день. Ренни осторожно спросил у своих, нормально ли это, и услышал, что если его ещё и кормят — то вполне. А если он попутно чему-то учится, то могут вообще не платить. В общем — как договоришься. Разве у кузнеца с подмастерьями не так же? От таланта ученика всё зависит, с иного ещё и вычтешь за испорченную заготовку. Ренни подсчитал, что если на еду совсем не тратиться и где-то чуть-чуть подработать, то к зиме, которой его сразу начали пугать, он сможет накопить на доху и зимние вещи. Зимы он не видел, но она его уже страшила — какой же должен быть мороз, чтобы по воде можно было ходить?

А через семь дней вечером в лечебницу пришла Талина — в новых штанах и свитере и очень дорогих сапогах, словно она вдруг сильно разбогатела. Его затрясло — он прекрасно знал, откуда у девушки может появиться дорогая одежда и красивые сапоги. Могла бы надеть старые — зачем всем своим видом сообщать ему… Ренни закусил губу и попытался улыбнуться.

— Здравствуй, — еле выдавил он, — ты как?

Она подошла ближе, вытащила из заплечного мешка свёрток и протянула ему.

— Хорошо, — улыбнулась мечтательно и отстранённо, — это тебе. Там свитер и ещё вещи на зиму. Не замёрзни здесь — зимой очень холодно, я в первый год себе чуть уши не отморозила.

— А ты? — сказать что-то ещё он был не способен.

— Я уезжаю, — она погладила его по щеке. — Скоро… светлый… владыка отвоюет власть, путешествовать станет безопаснее, ты всему научишься… Всё будет хорошо, Ренни. Правда.

— Уезжаешь? — не захотел поверить он. — Куда?

— В Тальн, — вид у неё был чуть виноватый, — к отцу. Ренни, ты будешь учиться, а мне… мне нелегко будет в чужой общине. В Тальне много лучше. Правда.

Это была правда — но не вся. Он смотрел на неё: и вдруг увидел себя со стороны — такие же сияющие глаза, блаженная улыбка. И запах… он неуловимо изменился, новые вещи и капля благовоний не могли скрыть его. Влюбилась — смог наконец произнести он про себя. Потеряла голову, как и он сам когда-то. Не когда-то — всего полторы дюжиницы тому назад… Она не из-за этих дорогих вещей и сапог уезжает, она не из-за денег уезжает, она просто ничего не соображает. Неужели не понимает, как это опасно — уезжать сейчас?

— Талина, — не выдержал он, — выходи за меня замуж. Я маг, я буду много зарабатывать. Скоро. Ну не очень скоро — но ведь буду! Не рискуй, не надо. А в Тальн поедем вместе будущим летом. Всё проходит, а я — я буду любить тебя. Я буду заботиться о тебе. У меня уже есть работа, будет ещё. Не уезжай!

— Ренни, — она смутилась, — ты… ты… ты много моложе меня. Я старая для тебя, Ренни. И ты — маг. Такие семьи не держатся.

— Я вырасту! — с отчаянием выпалил он. — Талина, я вырасту. Совсем скоро — через год-два! Талина, я буду хорошим магом. И хорошим мужем, правда! Есть заклинания, продлевающие молодость. Мне всё равно — я всегда буду любить тебя. Не уезжай!

Она покачала головой и снова погладила его по щеке. Захотелось расплакаться. Но тогда она лишний раз убедится, что он… мальчишка.

Он сжимал в руках свёрток с зимними вещами и смотрел ей вслед. Кто бы он ни был, её любовник — хоть сам светлый владыка — рано или поздно он её бросит. И тогда Ренни найдёт её — и женится на ней безо всякого приворотного зелья. Просто потому, что станет очень хорошим магом, а она — ей потребуется утешение и поддержка, и кто, как не он, сможет их дать. Он прижал к себе свёрток, развернулся и пошёл в палату.

Дни слились в сплошное серое пятно — переход, привал, снова переход. Ильм по совету лекаря подобрал главнокомандующему иноходца, и иноходца же — Талине, пояснив, что на нём меньше трясёт.

Рысью войско двигалось всего несколько раз, и насколько меньше трясёт Талина себе не представляла, поскольку сравнивать ей было не с чем. Но всё оказалось не так страшно — лекарей было достаточно, а целитель Любозара первые несколько дней снимал боль в спине и ногах и ей. И слепни её не кусали — маг наложил отгоняющие чары.

Гораздо сложнее оказалось не запутаться в обстановке: всё вокруг настолько провоняло дымом и конским потом, что разобраться в этой мешанине запахов могли лишь оборотни. На первых порах она утешала себя тем, что всё равно под небом больше на зрение полагаться принято. Но вид со спины лошади открывался настолько однообразный — шлемы, копья, лоснящиеся конские крупы — что вскоре она перестала пытаться запомнить где кто едет и старалась только не потерять из виду свою повозку.

Главнокомандующего Талина сначала до полусмерти испугалась, а потом застеснялась. Смотреть на него было не столько страшно, сколько стыдно, но отводить взгляд в сторону — ещё неприличнее, тем более что сам Дерек, советники и целители, казалось, не обращали на его шрамы никакого внимания.

Талина набралась смелости и спросила: «Это его в боях так?» — «Нет», — усмехнулся в ответ Дерек, — «в мирное время. Не пугайся, победим — отправим к магам долечиваться и бороду отращивать, пока времени нет».

Любозара и в глаза и за глаза звали Бородой — это было его очень давнее прозвище. Теперь от бороды остались редкие чёрно-седые клочки на щеках, но прозвище осталось, и чувствовалось, что оно ему нравится.

Дереку легко было говорить «не пугайся», но, когда Борода начал далеко не в просительном тоне убеждать его сменить лошадь, и не просто сменить, а «уничтожить эту дрянь на месте», сначала сам растерялся. Спор о единороге закончился поединком взглядов, который длился так долго, что Талине показалось — Дерек не выдержит, несмотря на то, что у Любозара был всего один глаз. Но не проиграл никто — Хельм поставил между владыкой и его главнокомандующим щит, заявив, что по слухам и предыдущие владыки тоже не всегда могли воеводу переспорить. После чего Дерек вежливо улыбнулся и произнёс: «Я приму ваше пожелание к сведению», а Любозар поджал губы и неодобрительно промолчал.