Бытовая магия — прекрасная вещь, но восстановить разорванные в клочья кружева не смог бы и архимаг, и, опасаясь, что с него вычтут за испорченную вещь немалой стоимости, Гозрений вернулся к штанам.

Кашей, рыбой и мясом он запасся впрок — но их Ренина есть не желала. Плевалась и размазывала по столу и рубахе. Она желала «мойока и буку». Поход к молочнице и пекарю немного её утомил, но не настолько, чтобы уснуть. Она съела булку прямо на улице, потребовала ещё, раскрошила первым же попавшимся галкам, голубям и курицам, после чего топнула ножкой и потребовала «купася». Купание владыка не только разрешил, но и одобрил — и Ренни радостно повёл дочку на реку. По дороге она обняла, погладила и перецеловала всех встречающихся на дороге собачек и кисок, и одновременно — бросила в этих же собачек и кисок, а также в куриц, гусей, лошадей и прохожих все камни, что попались под ноги. Попыталась поиграть с конскими яблоками и коровьими лепёшками, подняв истошный визг, когда он не дал ей в них изваляться, упорно норовила пнуть любого, кто зазевается или решит с ней заговорить, и умудрилась заявить двум как назло встретившимся им сокурсникам Ренни: «Тьфу! Уйди! Пйохой! Дуйак!» Наконец она нашла палку и принялась сражаться с зарослями крапивы — обожглась и разревелась. Хорошо, что папа — маг, думал Гозрений, снимая жжение. Занявшись крапивой, Ренина забыла про купание и потребовала ещё булку — лавок поблизости не оказалось, но зато удалось переодеться — под предлогом, что «такую грязную девочку не пустят к булочнику». Испачканную одежду он сложил в мешок — потом, всё потом…

Чистые штаны и рубаха привели Ренину в благодушное состояние, она забыла про булку и вновь завопила: «На йечку!»

На этот раз до речки они дошли. Он даже нашёл совсем пологий берег, где на мелководье плескалось не больше полудюжины мальчишек. Но Ренина упорно стремилась на глубину — заходила по горлышко, цеплялась за руку, и требовала: «Дайсе!» Гозрений шёл дальше, держа её за руки, а она брызгала ногами по воде. На берегу остались телохранители — и хотя Ренни казалось, что скалятся они откровенно глумливо и злорадно, он всё же надеялся, что в их присутствии никто не решится украсть одежду. А вот охраняющих девочку магов он ощутил лишь дважды — маскировочные чары были выше всяких похвал.

Он любил плавать. И плескаться в воде с ребёнком тоже было забавно. Но нельзя же сидеть в реке целый день. Когда они оба окончательно посинели, он выволок дочку на берег. На вопли Ренины из воды вынырнула сердобольная русалка, интересуясь, кто истязает ребёнка. Пришлось в спешном порядке строить на берегу замок, а потом показывать на всех птичек подряд и заговорщически шептать: «Скорей! Вон птичка! Сейчас догоним!»

Непрерывной погоней за разными пташками и бабочками ему удалось заманить её почти к дому. Гозрений никогда не думал, что вороны и голуби могут быть настолько полезны. Вот только к крыльцу они подлетать не желали, и завлечь Ренину в комнаты ему никак не удавалось. Надо было разогреть еду — а он боялся оставить дочку во дворе. При попытке же внести её в дом Ренина вновь завопила.

— Послушай, — он подавил гордость и обратился к вошедшему на участок телохранителю, — ты не присмотришь за ней немного?

Пёс недвусмысленно ухмыльнулся половиной пасти и задом пополз к забору, мотая головой.

— А где… остальные? — Гозрений всё ещё надеялся, что ему удастся уговорить хоть кого-нибудь из агентов.

Оборотень оскалился и указал носом на забор. Понятно. Не удастся.

Отчаявшийся отец уже собрался кинуть на ребёнка усыпляющее заклинание — это не вредно, но… — что ж он без магии с собственной дочерью не справится? — когда Ренина потребовала ещё булку и уснула с ней прямо на крыльце.

Он перетащил её в спальню, радуясь, что огородил кровать со всех сторон — не выберется, когда проснётся, выпил укрепляющего отвара, взял накидку и пошёл во двор.

— Пойдём, — протянул он одежду телохранителю, — поедим немного… тебе тоже не позавидуешь.

Оборотень отпираться не стал, подпоясал мантию и пошёл ужинать. Руки тряслись, когда Ренни накладывал кашу в миски.

Предстояло пережить ещё один день… Смущало, что он обещал владыке Аледеру любить её — но ничего не чувствовал, кроме желания упасть и заснуть. Гозрений налил вина себе и телохранителю, дождался, когда тот уйдёт спать на улицу, и бросился на кровать. Без сил. Без чувств. Но спать не смог — полночи подскакивал, чтобы посмотреть, нормально ли чувствует себя ребёнок.

— Ты кто? — спросила она его утром, склонив голову набок.

— Папа, — слово ему нравилось.

— Папа? — весь вид дочери выражал недоверие и недоумение.

— Да.

— Как тебя зовут, папа?

— Ренни.

— Йенни? — дочка попробовала слово на язык и вновь спросила: — Ты кто?

— Папа.

— Папа? — она всё смотрела на него, никак не в силах понять, почему он — папа.

А потом всё началось сначала — каша, не хочу, булка, речка, собачка, киска, лошадка, тьфу, плохой, дай, пойдём… Испытывая едва ли не неимоверную благодарность к мудрости владыки, он сдал ребёнка на руки Хельму вечером, а не следующим утром, — так договорились на первое время, — и был безумно счастлив, что ночь пройдёт спокойно. Приплёлся домой и рухнул. Теперь до встречи с ребёнком предстояло работать без передышек, иначе выгонят и из академии и из лечебницы… ничего… в крайнем случае вернётся в Путарь, а сюда будет телепортировать…

Все следующие дни из аудитории он бежал в библиотеку, оттуда — под купол для отработки заклинаний, а потом — на ночное дежурство в лечебницу. Ему позарез нужны были эти два свободных дня. Он боялся, что владыка передумает — владыка не передумал. И после двух дней, проведённых с дочкой, Гозрению хотелось одного — спать. Сутки, двое, трое, ещё лучше — дюжину.

Осенью Лидия впервые застала у него Ренину:

— Ты взялся подрабатывать нянькой и телохранителем? — удивилась она. — Что, с целительством совсем плохо? Говорила тебе: выбери дорогую лечебницу — сейчас бы уже нашёл богатеньких больных. В Путаре тебя вон до сих пор ждут. Может, вернёшься? Давай, у нас и проще, и жизнь дешевле. А чей ребёнок? Славненькая, но шебутная какая-то слишком. Чего она у тебя грязная такая? Зачем ты ей эти ямы рыть даёшь, родители ж в обморок свалятся… Рыжую специально подбирал? Или тебе другую не доверили? Что она там копает, её уже скоро видно не будет! А оборотни эти, они что — дополнительные телохранители? И те, которые за забором? Или это просто собаки? Вроде раньше их столько не было? Ничего себе! Богатенький папашка у девчонки! Мои бабка с дедом меньше на меня тратили! Куда ему столько — ты ж прекрасный боевик, хоть и целитель, любого по стенке размажешь, зачем столько охраны? Денег ну совсем мужику не жалко… Но он не маг, да? Маг бы тебя не нанял… или нанял?

— Это моя дочь, — ответил Ренни.

— Твоя дочь? — брови у Лидии поползли вверх. — Ты в этом уверен? Ты что, уже умеешь родство определять?

Она подбежала к яме, которую Ренина с упоением углубляла, присела и принялась разглядывать девочку.

— Похожа, — решила она наконец. — Есть что-то общее. Надо же… счастливый. А мне ещё, наверно, несколько дюжин лет дитя ждать, как бабке… Постой, это ты что — из-за неё сюда перевёлся? Ну знаешь, мог бы и сказать, я тебе что, чужая? Или думал, я ревновать буду? А кто её мать, почему я ничего не слышала? Ты что… с ней сейчас? Да не, не похоже, что я не вижу, что ли — никаких признаков женщины в доме… и телохранителей ты б нанимать не стал… Ничего себе — это она такая богатая? И не замужем? Или что, её муж тебе так запросто ребёнка отдал? Во мужик даёт, ему что, всё до русалочьего хвоста? Своих детей полно что ль? Он что, оборотень? То-то их тут навалом! Или они оба оборотни? Не, не может быть… Или ты… с ней? Я не помешаю тогда? Ренни, ты это… не особенно там… я тебя тоже хочу! Эй, Ренни, мать-то кто? А дочку как зовут? Ну что ты всё молчишь!