Конечно, все это можно воспринимать как своеобразное графоманское клише обличительных стихов Некрасова, но, с другой стороны, коряво-потешный стихотворный «мультик» позволяет взглянуть на бальмонтовскую семейную мифологию глазами учителя-демократа, поэта-самоучки, то есть представителя другого сознания. Для Надеждина важно обличить барина как социальное зло, не считаясь с его добрыми человеческими качествами, о которых автор дневника, несомненно, знал. Ведь недаром, по воспоминаниям его внучки К. Б. Зиминой, Яков Павлович гордился тем, что Д. К. Бальмонт был крестным отцом двух его детей. Однако поэтическая традиция русской демократии диктует свои правила игры, и одно из главных — изображение дворянина-помещика как притеснителя народа.

Впрочем, с развенчанием бальмонтовского семейного мифа дело обстоит несколько сложнее, чем это кажется на первый взгляд. Надеждинские тетради — не просто собрание стихов, но дневник в стихах. А потому вольно или невольно документальное, фактографическое начало нередко корректирует заданный социальный смысл. Обратимся к одной из дневниковых картинок, где с почти фельетонной яркостью описан визит супругов Бальмонтов в земское училище. Автор становится свидетелем скандала, который закатила барыня мужу-попечителю, увидев вверенную ему школу-развалюху:

Возымела речь та действие,

В тот же год ремонт назначили.

(«Воспоминания», 9 июля 1906 г.)

С одной стороны, обличение все того же старого барина, а с другой — интересное свидетельство о взаимоотношениях отца и матери К. Д. Бальмонта, о культурном влиянии Веры Николаевны на Дмитрия Константиновича, свидетельство бурного темперамента супруги, ее лидерства в семье. На полях страницы, рассказывающей о гневе барыни, есть авторская приписка: «Так и отчитала. Она была либералкой и супруга своего не уважала».

По мере развития бальмонтовского сюжета в дневнике Надеждина «социально-классовое» начало все более слабеет, и его начинают вытеснять нормальные человеческие эмоции по отношению к Бальмонтам. Например, Якову Павловичу явно симпатичен Александр Дмитриевич[150], (брат поэта, который после смерти отца стал владельцем родового имения в Гумнищах) — сын старого барина, сумевшего наладить в Гумнищах сельскохозяйственную работу после смерти отца. 22 августа 1908 года в дневнике Надеждина появляется похвальная запись об отличном урожае, выращенном молодым барином:

Надеждину явно по душе трудовые будни барина, тем более, что в них есть и некий «воспитательный» смысл.

Решительный поворот в бальмонтовском сюжете наступает после Октябрьской революции. Надеждин не принял большевизма, считал Ленина антихристом, а за годы Советской власти далеко ушел от дореволюционного прямолинейного демократизма и, соответственно, во многом переосмыслил свое отношение к Бальмонтам. Дневниковые записи в стихах становятся еще и хроникой распада дворянского рода. Выпадает из новой жизни симпатичный автору Александр Дмитриевич:

(«Барин в наше время. А. Д.», 29 августа 1929 г.)

Еще более трагичен финал другого брата К. Д. Бальмонта — Аркадия[151]: он был застрелен в лесу, причем именно из надеждинского дневника мы узнаем жуткие подробности этой гибели. От тела, съеденного волками, остались одни кости, которые нашла собака убитого. Завершается рассказ о смерти брата поэта горестным возгласом:

Теперь обратимся к образу самого Константина Дмитриевича, запечатленного в надеждинском дневнике. Судя по всему, Яков Павлович напрямую не общался с поэтом, иначе бы в тетрадях, с их подробными, нередко каждодневными записями, такое общение было бы зафиксировано. Однако «эффект присутствия» К. Д. Бальмонта на дневниковых страницах возникает часто. Говоря о Бальмонтах, Надеждин никогда не забывал, что Гумнищи — родина большого русского поэта. Более того, свое собственное увлечение стихотворчеством автор дневника склонен был во многом объяснять особым «бальмонтовским топосом»:

Эти строки, вписанные в дневник 3 октября 1907 года, подкреплены авторским прозаическим примечанием: «д. Гумнищи — родина поэта-декадента Константина Дмитриевича Бальмонта».

Насколько притягательным был образ Гумнищ как родины поэта, свидетельствует дневниковая запись от 10 июня 1913 года, когда Бальмонт возвратился из эмиграции в Россию и собирался посетить родные места. Автору эта встреча представляется так:

(«К возвращению на родину поэта Б.»)

Эта стихотворная запись отличается необычно теплым отношением к «старым» Бальмонтам. Создавая лубочную картинку со старушкой-матерью и сияющим стариком-отцом, автор словно спешит сообщить поэту, какие у него славные, любящие родители. Но вместе с тем слышна и полемическая нота примерно такого содержания: «Вы зовете нас к солнцу. Мы благодарны Вам за этот зов, но что-то надо делать на земле, если мы хотим, чтобы солнечные лучи проникли в „русское оконце“».