– Ничто так не лечит душевную боль, как тяжелая работа.

Сет поднял мою руку, перевернул ладонью кверху, и, проведя по моей ладони большим пальцем, сказал:

– Черт, деда, тебе срочно нужно потрогать ее бархатные ручки.

Дед поднял голову, и я впервые заметила легкую небритость у него на подбородке:

– Ты можешь мне помочь сегодня с очисткой стойл.

– Сегодня все мы будем работать с несколькими новыми жеребятами, – добавила мама. – Тебе станет легче от их объездки, да и братья всегда будут рядом.

Она была абсолютно права.

После того, как все немого вздремнули, мы с Сетом отправились в загон. Сет взглядом указал мне на одного жеребенка не очень яркого окраса. Он навострил уши, внимательно слушая каждое слово, которое говорил Сет, как будто понимал его. Глаза Сета встретились с моими, и я внезапно поняла, каким взрослым и привлекательным стал мой брат всего за несколько месяцев моего отсутствия.

– Итак, этот парень, – начал Сет, одновременно выгребая навоз из стойла и перекидывая его в кучу посреди прохода, затем замер и, оперевшись локтем о древко лопаты, продолжил. – Этот татуированный игрок в бейсбол, крутой парень из Бостона. Ты влюблена в него, да?

Его слова ударили под дых, мне было больно это слышать, но я взяла себя в руки, вздохнула и ответила:

– Да, – нагребла навоз на лопату, скинула его в кучу, снова нагребла. – Полагаю, что да.

– Я на это не куплюсь.

Я замерла и посмотрела на него:

– Что ты имеешь в виду?

Сет пожал своими широкими плечами:

– Я не знаю, сестренка. Судя по тому, что ты рассказала, он полностью увлечен тобой, и то, что ты знаешь про его прошлое... – Он снова пожал плечами. – А потом вдруг внезапно он говорит тебе: "Поцелуй меня в зад, я не встречаюсь с девушками", – он рассмеялся и сплюнул на землю. – Прости, сестренка. Но вся история кажется мне слишком поверхностной, и я не куплюсь на это.

– Ну, – я продолжила вычищать стойло. – Что есть – то есть, и у меня просто не хватает духу или даже энергии, чтобы продолжать обсуждение, – я посмотрела на него. – Мне слишком больно, чертовски больно, Сет.

Мышцы на челюсти Сета напряглись, когда он повернулся и посмотрел на меня удивительно взрослым шестнадцатилетним взглядом, и сказал мне внезапно нежно:

– Я это вижу.

Мы покончили с очисткой стойл и причесали всех лошадей, когда наконец появились Кайл и Джейс. Оба были ужасно злыми из-за того, что сотворили с моим грузовиком и еще больше от того, что я им ничего не сказала. Если честно, очень здорово, когда тебя поддерживают, но я больше не хотела разговаривать на тему моего разбитого сердца, или про мой искалеченный грузовик. Все, с меня хватит, обе темы закрыты. И тяжелая работа, кажется, начинает помогать. После маминого завтрака из жареных яиц, бекона, печенья с домашним клубничным вареньем, мы отправились объезжать четырех жеребят. Когда очередь дошла до меня, все братья, кроме Джейса, а также мама и Джилли, уселись на забор, в то время как я села в седло. Жеребенок просто умом тронулся из-за того, что я на него села. Он стал носиться по кругу загона, безостановочно при этом брыкаясь. Я держалась изо всех сил, уговаривала его и, крепко стиснув бедра, пыталась успокоить, но он и ухом не повел. Сегодня он навряд ли успокоится. Как только я подумала, что упаду, он тут же скинул меня, и довольно сильно. Я врезалась лицом в ограждение, и Джейс тут же плюхнулся на колени возле меня прямо в грязь.

– Лив, ты в порядке? – спросил он и, откинув в сторону мою косу, помог сесть, затем взял меня за подбородок и стал осматривать травму.

– Да, в порядке, – ответила я, внезапно подумав, что мне нравится эта боль от падения, ведь она отозвала боль от моего сердца.

Кайл спешился и, присев на корточки возле нас, сказал:

– У тебя будет здоровенный синяк.

А мне было все равно.

К концу дня все четверо жеребцов были объезжены, распряжены и причесаны. Мама приготовила на ужин тушеное мясо и картофель, было так здорово сидеть за столом в кругу родных и любимых. Настолько хорошо, что я уже наперед знала, что завтра мне будет сложно уехать, сложнее, чем в первый раз. Нужно было заниматься и готовиться к тесту, но мне не хотелось, чтобы мои старшие братья уезжали так рано. Оба жили в пятнадцати минутах езды от ранчо, но мама прекрасно знала, что если они будут рядом, то я не смогу заниматься, поэтому сказала им уматывать. Это было одно из ее самых любимых слов.

Я занималась на крыльце с разложенными повсюду тетрадями и книгами, читала и перечитывала свои записи, пока солнце не село, и мне стало слишком темно. Тогда я встала с качелей, потянулась и зевнула, подумав о Браксе, но поморщилась от тут же вернувшейся боли. Я знала, что боль не уйдет, тем более что завтра я вернусь в кампус. Дверь открылась, и на крыльцо вышел дед:

– Не надоело тебе пялиться в учебники? – спросил он, но тем не менее уселся в кресло-качалку.

Я улыбнулась и, закрыв книгу, сказала:

– Да, сэр, надоело! Я как раз уже закончила.

– Хммм, – Джилли как всегда был с хвостиком и в шляпе, он натянул шляпу поглубже, прямо на брови. У него были добрые глаза, мягкого карего цвета с огоньком внутри. Его глаза так противоречили внешней напускной жестокости. Хотя для семьи его сердце было всегда широко открыто:

– Должно быть, небо сегодня будет ясным. Только идеальные звезды будут стоять на пути.

Я тут же улыбнулась на не слишком тонкий намек деда:

– Звучит идеально.

Джили посмотрел на меня, прямо в глаза:

– Позволь-ка мне кое-что тебе сказать, Лив. Я хочу, чтобы ты на время забыла про свою боль, иначе не поймешь мои слова, – он качнулся в кресле. – Я прекрасно понимаю, как ты сейчас себя чувствуешь. Сердечная боль самая ужасная, просто адская. Её никак не вылечить, таблетки в этом случае не помогут, – он откинул свою шляпу на спину, так что я прекрасно видела его лицо, – искреннее, сердитое и полное мудрости. – Единственный мужчина, который будет идеально тебе подходить – тот, который пожертвует всем ради того, чтобы быть с тобой. Под “всем” я подразумеваю все, что важно для него, лишь бы удержать тебя рядом. Не взирая ни на что. В противном случае, – он потер подбородок, – парень ничего не стоит, даже чертового пенни, он просто дерьмо собачье. И он тебя не достоин, Оливия Грейси. Помни об этом.

Я поднялась с качелей, подошла к деду и крепко обняла, вдыхая такой родной и любимый запах. Его большие, грубые руки похлопали меня по спине, и он тоже меня обнял, крепко. – Я запомню, дед, – сказала я. – Люблю тебя.

Джилли откашлялся:

– Я тоже тебя люблю, Лив, а теперь пошли.

Я разжала свои объятия, и он поднялся из кресла:

– Пойдем-ка отнесем твой телескоп на крышу ангара и насладимся звездным небом, пока на небе ни облачка.

Мы смотрели на звезды и больше тему Бракса и моего разбитого сердца не поднимали. Меня это радовало. Все, что нужно было сказать, было сказано. Семья дала мне комфорт и спокойствие, которые никто и ничто никогда не сможет заменить. Позже Джилли, мама, Сет и я сыграли несколько раундов в Техасский холдем (вариант игры в покер) и обсуждали предстоящий День благодарения. В нашей церкви была выбрана нуждающаяся семья, и я собиралась помогать маме и еще нескольким прихожанам в приготовлении индейки, чтобы в День благодарения отнести эту индейку той семье. Наша церковь делала так каждый год, и я прекрасно помню, как моя семья точно так же была выбрана нуждающейся. Это было здорово, мы все всегда с нетерпением ждем Дня благодарения.

Прежде чем я улеглась спать, Сет постучал в дверь, зашел в комнату и сел на краешек кровати, и стал рассказывать местные сплетни: про девушку, которая ему очень нравилась, про то, как круто у него получается с учебой – даже без стараний. И еще, что он выиграл три новых трофея по стрельбе. Затем он посмотрел на меня, и при тусклом свете моей прикроватной лампы его лицо казалось гораздо старше своих лет: