– Нам нужно поговорить, Грейси, – его голос был напряжен и резок, как будто говорил вовсе не он.

Я посмотрела на него сквозь все еще моросящий дождь, и мои внутренности сжались, когда я спросила:

– В чем дело?

Он не прикасался ко мне, даже не подошел ближе – добрых три фута разделяли нас. Страх буквально приморозил меня к земле, пока я ждала его ответа. Бракс посмотрел куда-то вдаль, сосредоточив взгляд на чем-то непонятном вдали, затем опустил глаза себе под ноги, а потом медленно, очень медленно поднял глаза на меня. Я чувствовала перемену в его поведении, что-то было не так, я была уверена в этом.

– Ничего не выйдет.

Недоверие и нежелание верить перехватили мое дыхание. Я могла только смотреть, неужели он это сказал, может я что-нибудь не так расслышала?

– Что не выйдет?

– Черт, – пробормотал он себе под нос и отвернулся, обхватив себя за шею обеими руками. – Ты и я, у нас ничего не выйдет, – он посмотрел на меня. – Ты хорошая девушка, но я не встречаюсь с девушками, Грейси, особенно с хорошими. У меня никогда не было отношений.

У меня перехватило дыхание, как будто я свалилась с дерева и приземлилась на спину. Было больно дышать, я не знала, как реагировать на его слова. Не знала, что говорить. Стыд и позор захлестнули меня, ведь я открылась ему, доверилась.

– Хорошо, ты не встречаешься с девушками. Так что все это время и потом прошлая ночь было…

– Ничем. Это было ничем, Грейси, – его острый смешок и холод в глазах заставили меня вздрогнуть. – Просто старой доброй университетской традицией – “Замани и переспи”.

Жар и онемение прошли сквозь мою кожу, я не чувствовала своих губ, тошнота подкатила к горлу. Я посмотрела на него, на его разбитое лицо:

– Ты ведь это не всерьез, – мой голос казался слабым, и я ненавидела себя за это.

– Нет, Грейси, я серьезно.

Бесчисленное количество эмоций застряли у меня в горле и сжали его. Где-то глубоко внутри я чувствовала слезы, но я не дам им волю, мои глаза останутся сухими. Я не знала, что происходит, но чувствовала, что произошло что-то ужасное, а Бракс не говорил мне. Что бы это ни было, оно победило, оно побило его.

Я подошла ближе, но Бракс даже не шелохнулся. Я посмотрела вверх, в его призрачные глаза, наблюдая, как капли дождя капают на его уже и без того мокрые волосы, и как они стекают по его лицу, и не увидела в его глазах ничего, кроме пронизывающего холода. Тем не менее злость исходила от него волнами, она шла в противовес с его обидными словами. В любом случае, он принял решение, а я не собиралась умолять о чем-либо кого бы то ни было. Я успокоила свое дыхание, стараясь изо всех сил скрыть тот факт, что мое сердце только что разбилось напополам. Я сумела взять себя в руки и не без усилий продолжила смотреть ему в глаза. Несколько минут я изучала его, внезапно что-то мелькнуло в его глазах. Сожаление? Думаю, я никогда не узнаю, что это было.

– Я оставлю твою сумку возле входа в общежитие, – я посмотрела на него еще раз, – в последний раз – затем развернулась и пошла по лужайке к кампусу. Я шла и не оборачивалась, шел он за мной или нет, я не знала. Просто не могла обернуться, просто не могла показать свою слабость, ведь однажды я уже показала ее, к черту все! Больше я этого не сделаю.

Дойдя до здания Оливера Холла, я подбежала ко входу, быстро провела картой-ключом по двери и зашла внутрь. Я бежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, заставляя мои легкие чуточку больше жечь, прежде чем я наконец добралась до своей комнаты. Войдя, схватила его сумку, все еще стоявшую у стены, и побежала обратно вниз. Под любопытными взглядами двух девчонок, сидящих на диване в общей комнате, открыла входную дверь и поставила сумку Бракса на тротуар, даже не посмотрев на улицу – ждет он или нет. Я просто поставила сумку, закрыла за собой дверь и побежала обратно в комнату. Внутри стянула с себя мокрую насквозь одежду и, войдя в душ, позволила удушающей боли вырваться наружу под струями воды. Я согнулась и рыдала, рыдала, пока не заболело горло, и из душа не потекла ледяная вода – тогда я заставила себя успокоиться. Приказала своим эмоциям замерзнуть, стать как лед. Но это не сработало. В тот момент, когда я вышла из душа, завернутая в полотенце, в тишине моей комнаты на меня навалилось горе – позор и еще больше унижения, а в конечном итоге – отрицание и нежелание верить во все случившееся. Было больно, очень больно, чертовски больно. Я так сильно рыдала в дУше, что больше у меня не осталось слез, ничего не осталось, кроме тупой боли в животе, которая не ослабевала и не проходила.

Зазвонил телефон, и я поспешила ответить. Мое сердце ушло в пятки, когда я сказала:

– Привет, мам.

– Что случилось?

Боль в животе не проходила, меня как будто рвали изнутри. Я хотела заплакать просто от того, что услышала ее голос, но у меня больше не было слез. Я втянула побольше воздуха и мне вдруг захотелось оказаться в кругу семьи, я не хотела говорить о произошедшем вот так по телефону:

– Могу я приехать домой?

– Детка, что случилось? – спросила мама с паникой в голосе, затем она вздохнула так, как будто обо всем догадалась. – Никогда больше не задавай таких глупых вопросов. Конечно же, приезжай домой, я буду ждать тебя.

Я не такая и обычно не бегу от проблем. Но это...Этот неожиданный вихрь эмоций с Браксом? Мне было больно думать о нем. А о том, чтобы остаться в комнате, где всего несколько часов назад мы занимались любовью, просто и речи не шло – я просто не смогу. Быстро натянув на себя свои любимые потертые джинсы, майку, рубашку, влезла в сапоги, надела на голову шляпу, положила несколько сменных вещей в сумку, взяла телескоп и подошла к двери. Затем развернулась, подошла к кровати Тессы и написала ей записку, положив ее на подушку. Я знала, что моя соседка плохо отреагирует на новости обо мне и Браксе, и я бы предпочла, чтобы она услышала обо всем от меня лично.

Выйдя на улицу, я заметила, что сумка Бракса пропала, и боль пронзила меня еще глубже. Я подошла к своему грузовику, закинула вещи внутрь, поблагодарила Бога за то, что мои колеса были на месте, и забралась внутрь.

Мысли не давали мне покоя, пока я сидела в грузовике все еще на парковке, держась за руль, как будто от него зависела моя жизнь. Ведь дом не облегчит мою боль? Господи, как же больно. После того, как я наконец кого-то подпустила к себе. Я отдала Браксу не только свое доверие, но и свое сердце. Не важно, знает он или нет, но я любила его, любила по-настоящему. Неужели я и вправду была не более чем жертва их дурацкой “Замани и переспи”? Неужели Бракс может вначале говорить мне прекрасные слова, смотреть на меня с таким изумлением, реагировать на мои прикосновения с такой яростью, с такой жаждой, а потом в один миг превратиться в холодного, черствого человека с наплевательским отношением к моим чувствам? И это после того, как мы раскрыли друг другу свои тайны, после того, как он назвал меня “моя”? Как он так быстро смог измениться? Я завела двигатель, переключила передачу и поехала прочь, оставив Уинстон позади.

Когда я подъехала к городским огням, моя слезная система, похоже, восстановилась.

Я проплакала всю оставшуюся дорогу до Джаспера.

Когда свет фар моего грузовика упал на до боли знакомую гравийную дорожку нашего ранчо, у меня внутри все перевернулось. Тоска по дому, о которой я до этого и не подозревала, заставила мое сердце сжаться сильнее: я не была дома всего два месяца, а такое чувство, будто несколько лет. Свет от фонаря отбрасывал мягкий желтый луч на крыльцо, на котором сидела моя мама, покачиваясь взад-вперед. Она встала и спустилась по ступенькам мне навстречу, а когда я вылезла из кабины, крепко сжала меня в своих объятиях. От нее пахло ее любимым шампунем с жимолостью и кожей. От этого знакомого и такого любимого запаха мне стало еще хуже. Я крепко обнимала маму, и мои слезы тихонько капали ей на плечо.