Так, например, Бюро Переписей Населения[449], объясняя, почему невозможно подвести правильный баланс численности населения Польши в 1939–1945 гг., говорит: “[Даже после июля 1945 года] продолжалась беспорядочная миграция миллионов перемещенных лиц… Помимо этих добровольных мигрантов в других направлениях шли потоки миллионов беженцев, которых выселяли из их домов и т. д.” и “Военные потери простираются приблизительно от 2 до 7 миллионов человек. Любая из этих крайних оценок представляется маловероятной, но подлинную цифру военных потерь невозможно точно установить”[450].
Вот лишь некоторые из проблем, которые подстерегают даже самого добросовестного и компетентного исследователя, если он попытается получить достоверные данные об общей численности евреев в Европе в 1939 году, о числе тех, кто погиб во время войны по той или иной причине, о причинах их гибели, о том, сколько из тех, кто остался неучтенным, действительно погиб, и сколько их и теперь, быть может, живет “за Железным занавесом”[451], в Израиле, в Соединенных Штатах или в других местах. Очевидно, что все эти неясности, представляя помехи на пути честного и объективного исследования, в то же время дают почти неограниченные возможности всем, кто пожелает манипулировать цифрами с целью преувеличить или, наоборот, преуменьшить численность евреев, погибших во время войны»[452].
Что ж, и с этим не приходится спорить, тем более что за образцами тенденциозности далеко ходить не надо. Заметим лишь, что этот тезис ровно настолько же «убийственен» для демографов Холокоста, как и самоубийственен для его отрицателей. Ведь критерии научности и объективности никто не отменял, и поэтому еврейское, например, происхождение автора не может считаться основанием ни его принадлежности к мировому еврейскому демографическому заговору, ни существования такого заговора вообще. Гарантами же объективности, – если только и установление истины не считать опасной тенденцией, – могут быть единственно профессионализм и научность.
Ханкинс посвятил особую главу тем способам, с помощью которых евреи теоретически могли спастись. Таких способов, по его разумению, три:
а) подполье,
б) подделка документов и
в) ренегатство (обращение в христианство), причем статистически самым массовым является конфессиональное ренегатство, к которому он отчасти склонен относить и этническую ассимиляцию.
«При проведении переписи населения каждый сам относит себя к какой-то национальности. Этот несколько неоднозначный термин может подразумевать этническое происхождение, страну рождения, страну проживания и гражданство. Таким образом, евреи могли причислять себя к евреям или какой-нибудь другой национальности, опираясь на такие данные, как страна рождения, внешность или родной язык. Тот, кто родился в Польше, но жил в Германии и свободно говорил по-немецки, мог записать себя евреем, поляком или немцем, в последнем случае ему иногда требовался новый набор документов. Еврей, родившийся в Германии, если он проживал в Польше и говорил по-польски, имел аналогичный выбор. Этот старый способ укрыться от самых резких проявлений антисемитизма, по-видимому, широко использовался евреями под давлением нацистов и в обстановке интенсивной враждебности к ним в Польше и в других местах, особенно после 1933 года[453].
Вот некоторые иллюстрации. В докладе Американского Бюро Переписей о Польше содержится предположение, что “лишние” 900 тыс. поляков, которые появляются в их расчетах “были, возможно, не-поляками, повторно причисленными к полякам и таким образом исчезнувшими из своей предыдущей категории.” [454] Нет никакого способа узнать, сколько среди них было евреев, но очевидно, что именно у евреев имелись сильнейшие побуждения, чтобы использовать этот путь спасения, и трудно представить себе какую-нибудь другую расовую или национальную группу, которая таким образом изменила бы свою этническую принадлежность в столь крупном масштабе. В докладе того же Бюро Переписей о Чехословакии отмечается [455] , что последняя довоенная перепись 1930 года зафиксировала 354 тыс. евреев по религии, но только 110 тыс. по национальности. Якоби [456] дает сопоставимые цифры, но с еще более сильным разбросом. В этом случае меньшее число евреев по национальности получилось за счет увеличения числа тех, кто определили себя как немцев. “Евреи в странах-сателлитах Советского Союза” [457] утверждают, что “тысячи евреев в Польше пережили оккупацию под видом поляков”; в конце войны приблизительно 20 тыс. евреев, как считается, все еще проживали по поддельным документам.
Численность “евреев по религии” довольно стабильно оказывается больше, чем число таковых по национальности. Частично это объясняется еврейской традицией считать евреями всех членов еврейской общины независимо от их религиозных взглядов, а частично характером иудаизма, породившим эту традицию. Иудаизм – не универсальная религия, он идентифицирован с евреями как группой, связанной родством или общим происхождением. Однако в чрезвычайных условиях военного времени крещение стало естественным выходом, спасением от окружающей евреев враждебности. Например: Венгерский Статистический Обзор за 1944 г. оценивает число христиан еврейского происхождения в Великой Венгрии приблизительно в 100 тыс. [458] Кулишер замечает [459] , что число “евреев в Австрии снизилось с 222 тыс. в 1923 г. до 180 тыс. в 1938 г.”, и добавляет, что частично это было вызвано сменой религии.
Эти способы спасения могут объяснять значительную долю сокращения числа евреев в послевоенной Европе. Официальная еврейская статистика, которая на сегодня является почти единственным доступным источником для расчетов послевоенного населения, по-видимому, отражает численность лишь тех евреев, кто проживал в организованных общинах или конгрегациях. Многие из таких общин по разным причинам развалились, перестали существовать как устойчивые группы и их члены более или менее широко рассеялись по разным странам. Если они приняли “защитную окраску” и теперь классифицируются в других группах, то они могут еще долго не появиться в статистике»[460].
Когда Ханкинс пишет о спасительных для евреев способах избежать гибели, он, в сущности, имеет в виду факторы, которые могли иметь следствием статистическое затушевывание еврейства. Но все его три «способа» вместе взятые едва ли потянут больше чем на десятки или первые сотни тысяч людей, а списать на них Ханкинс хотел бы миллионы!
К тому же ни один из трех способов не был простым или хотя бы надежным. Действительно, католическая церковь пыталась быть щитом для «своих» еврейских конвертитов – пыталась, но не смогла: отсюда сведения о приблизительно 100 тыс. «мадьяризированных» евреях-католиках[461], значительная часть которых, несмотря на все кардинальские протесты, с легкостью была уничтожена. (Папа же римский возмущался исключительно у себя в апартаментах за завтраком и то лишь перед обслугой, а так – помалкивал себе в тряпочку.)
Ханкинс рассуждает о «принятой у евреев» манере скрывать и даже модифицировать свою рискованную идентичность. Это, мол, отрицательно сказывается на статистике: некий еврей «сменил» свою национальность и, став поляком, чехом или даже немцем, тем самым, возможно, спасся и остался жив, но он перешел в другую статистическую графу, а из еврейской – выпадал, оставаясь в ней как бы «пропавшим без вести». Иными словами, он указывает на феномен номинально-статистической мимикрии и навязанного евреям «беженства» от самих себя.
