Наконец в дверях в сопровождении полковника появился генерал.

— Господа, имею честь уведомить вас, — произнес он не садясь, — что я только что получил сообщение от главнокомандующего генерала д’Ансельма о подписании договора с украинской директорией. Директория обратилась к французскому командованию за помощью и просит постоянного протектората. Генерал д’Ансельм дал согласие. Представители директории приехали к нам. Я приму их вечером, а завтра поговорим с ними все вместе. Разрешите сегодня закончить на этом.

Притт прикусил губу. Форестье откровенно улыбнулся и заглянул ему в глаза.

— Это не директория, а бутафория! — пробормотал равнодушно Демпси, прощаясь с Ланшоном. Притт хрипло рассмеялся. Когда американец и англичанин скрылись за тяжелыми бархатными портьерами, грек, плохо выговаривая по-французски, сказал:

— Этот Демпси удивительный наглец.

Замечание грека осталось без ответа.

Вечером генерал и Форестье приняли делегацию.

Три представителя директории несмело вошли в кабинет. Один из них — низенький, в сером френче, с трезубцами на воротнике, с выпяченной вперед нижней челюстью — выступил вперед и, вытянувшись, отрекомендовался по-немецки:

— Имею честь представиться вашему превосходительству: председатель делегации куренной атаман Микола Кашпур и члены делегации — полковник Остапенко и хорунжий Беленко. Прибыли с поручением головного атамана пана Петлюры!

— Передайте ему, — обратился к Форестье генерал, — что пора им научиться французскому языку, если они ищут нашего покровительства. А язык бошей они напрасно учили: не надолго он им пригодился…

— Можете не говорить по-немецки, — сказал Форестье улыбаясь. — Его превосходительство весьма уважает ваш национальный язык. Садитесь, господа.

— Мы пробрались к вам, — начал Кашпур, — через партизанские заставы, путь был очень опасен. Херсон окружен со всех сторон.

— Это чепуха! — сухо ответил Форестье. — На рейде стоит эскадра; в любую минуту мы можем высадить десант.

— В Большой Лепетихе, — продолжал Кашпур, — за сто пятьдесят верст отсюда, стоит наша дивизия. Мы готовы ударить в тыл красным, когда вы прикажете. Но надо согласовать действия. Необходимо выступить одновременно.

— Хорошо, это будет обусловлено, — согласился генерал.

— Нам нужны аэропланы, пулеметы, артиллерийские снаряды.

— Этого у нас достаточно — самодовольно вставил полковник.

— Информируйте нас точно и, главное, правдиво. Каковы силы большевиков? — спросил Ланшон.

Кашпур переглянулся с Остапенком и Беленком.

— Численность их велика, но они совершенно не вооружены. Их можно раздавить голыми руками.

— Однако немцы вкупе с вами до сих пор не сумели этого сделать? — заметил Форестье.

Кашпур блеснул глазами, искусственно улыбаясь, ответил:

— Мы питаем большие надежды на славную французскую армию.

Затем генерал перевел разговор на экономические вопросы, выясняя положение Приднепровья. В заключение полуторачасовой беседы делегаты директории подписали текст обязательства, предложенный Ланшоном.

Обязательство было изложено на двух языках — французском и украинском. Делегаты подписали оба текста.

Они обязались на средства директории содержать в Приднепровье армию держав Антанты и, кроме того, отгрузить в течение месяца сорок тысяч тонн зерна и сто тысяч кубометров леса. Закончив все формальности, генерал гостеприимно пригласил делегатов к столу.

Ланшон повеселел. Он сыпал остротами и, выпив несколько бокалов вина, столько наобещал директории, что Форестье перевел лишь четверть его посулов.

— Вы здешний? — поинтересовался генерал у Кашпура, которого посадил по правую руку от себя…

— Да, ваше превосходительство, — ответил тот. — До революции отец мой владел всем сплавом на Днепре, за границу лес отправлял, а теперь все по ветру пошло. Отец пропал без вести…

— Ничего, молодой человек, все вернется. Имейте в виду, с нами в близких отношениях американцы. Президент Вильсон особенно заинтересован в свержении большевистского режима на Украине. Вы совершили большую ошибку, что не сразу связались с нами.

— Мы ее исправляем, — отозвался Остапенко.

— Это хорошо. Порядок водворится и в вашей стране. Я вас заверяю. Государство, в руки которого вы отдаете свою судьбу, может заверить вас в непременном и скором успехе. За французскую армию, господа! — провозгласил генерал, поднимая бокал.

— За маршала Фоша! — крикнул Кашпур.

— Слава! Слава! — поддержали Остапенко и Беленко.

В ту ночь у отеля «Европа», где остановилась делегация директории, долго стояли машины британского консула и полковника Демпси.

Через несколько дней доверенные люди полковника Форестье донесли ему, что генеральный консул Притт и американец вышли из отеля только под утро, куренной атаман Кашпур проводил их до порога.

Через сотрудника британского консульства полковник Форестье узнал, что консул в присутствии Демпси подписал какое-то соглашение с представителями директории, но содержание соглашения для французов осталось тайной.

Это секретное соглашение между представителем Англии и Кашпуром задало хлопот Форестье больше, чем генералу.

Если в обязанности генерала, предусмотренные высшим командованием, входили заботы военного порядка, то господин Форестье должен был заботиться обо всем остальном.

Делегаты директории с первых же дней пребывания в Херсоне установили связь с белогвардейской думой, которая продолжала свое существование с санкции генерала Ланшона.

В думе преобладали монархисты, сторонников же директории было немного.

Делегаты учли это и, приняв участие в заседаниях думы, заявили, что правительство директории поддержит руководящие круги города.

Не ускользнуло от взора Кашпура и то, что на заседаниях постоянно присутствовал представитель французского командования, а вход охранял караул иностранных войск.

Французский офицер, сидевший на заседаниях, в свою очередь заметил особый интерес, проявленный делегатами к делам городского самоуправления, а также их разговоры с председателем думы Осмоловским, и полковник Форестье прямо, без обиняков, заявил Кашпуру, что командующий недоволен поведением делегатов директории в думе.

— Генерал считает, — сказал он, — что делегаты, как люди военные и представители директории при французском командовании, не могут и не должны иметь сношений с гражданской властью, а тем более с представителями других государств, пребывающими в Херсоне.

Сделав ударение на последнем, полковник особенно внимательно посмотрел Кашпуру в лицо.

Тот выдержал пронизывающий взгляд полковника и заверил его, что это больше не повторится. Разговор происходил в кабинете полковника, в доме французской разведки на Бульварной улице, названной, по постановлению думы, в честь французов улицей Бонапарта. Затем полковник довел до сведения представителя директории, что, согласно приказу генерала, атаман Кашпур должен находиться отныне в войсках и с завтрашнего дня будет принимать участие в стратегических разведках.

Сидя в сквере после этой краткой, но не совсем приятной беседы, Кашпур чувствовал себя неудовлетворенным.

Город жил прифронтовой жизнью. Приказы генерала Ланшона и воззвания городской думы пестрели на афишных тумбах и стенах домов.

Ветер трепал наспех прилепленные к заборам листы газет. Люди поспешно пробегали мимо, иногда задерживались, читали, оглядывались и бежали дальше, не скрывая своей озабоченности и страха.

Иногда, разбрызгивая грязь, проносились экипажи. Офицеры, крепко прижимая к себе празднично одетых женщин, свысока поглядывали на пешеходов, на давно не убираемую улицу.

Напротив, из ресторана «Симпатия», неслись звуки тягучего танго.

Мальчишка-газетчик в штанах, о которых трудно было сказать — длинные они или короткие, — пробежал мимо. Кашпур остановил его.

— «Родной край», «Херсонский вестник!» Приказ французского генерала! Большевики в Форштадте! — скороговоркой выпалил газетчик.