МАЛЬЧИШЕСТВО
Уснули зимы в желтом январе,
барханы за окном (иль дюны?) стынут,
и в золотистом воздухе пустыни
застыл орел,
как муха в янтаре.
Прощай, мальчишество. Опять прощай,
я все же одолел тебя, мальчишество.
И праздновал победу.
…Серым утром,
листая бурой ночи камасутру,
я снова клял
и клялся —
в этот век,
вот с этого мгновенья жить полезно,
и спорить — круто,
поступать — отвесно,
а если отступать, то только
вверх!
За искренность не воздается благом,
она, как парус
на подводной лодке,
опять всплываешь до прямой наводки.
И тонешь,
как простреленная фляга.
Стыд обращает гамму слова в ноту,
стыд превращает музыку в икоту,
привычный звон алтына — в гром гроша,
зачем всплываешь?
Просто подышать.
…Гордился совестью —
чиста, как лик младенца.
«Имейте совесть!— призывал.— Не прячьте!»
Она грубела,
никуда не деться,
чиста она теперь,
как руки прачки.
Болит и ноет
и к дождю, и к солнцу.
…Вращается каток календаря,
в тропу годов вминая гравий суток,
мальчишество заковано в рассудок
хвоинкой в светлом камне янтаря.
«Очищаю ящики стола…»
Очищаю ящики стола
от стихов, не вошедших в сборники.
Перелистываю, прощаясь.
Недодуманные страницы,
недописанные слова,
буквы, павшие на границе
между Опытом и Сперва.
…Скачка разве для променада?
Серебро под копыта летело,
наклонись, подними!
Не надо:
джигитовка не наше дело.
Разве в этом талант поэта —
подхватить на скаку монету?
Чистовик моих чувств
измаранный,
даже исповедь редактирую.
Жить в бескрайнем дрожащем
мареве?
Жить поближе,
ничтожной малостью?
Откровенно, без откровений,
и решительно, без решений?
…Мне тогда не хватало грубого
неуменья
себя обманывать.
Ночь. Беседка Русского клуба.
Стол. Клеенка
почти пиросманова.
Бьет сквозь листья луна
светом брынзовым!..
Нет, наверное, правильней —
матовым…
«О чем этот поселок?..»
О чем этот поселок?
О любви.
О вечной жизни
под просторным небом.
Неспешная закатность, позови
меня в раздумья те,
где еще не был.
Весенний грач?
Или осенний гусь?
Мое крыло полмира отмахало,
и в реку Лимпопо перо макало
и в пряный ветер
из цейлонских кущ.
О чем эта дорога?
Если прав,
будь с гордым горд:
он не отец пророка,
будь с робким робок:
он тебе не раб.
Я так и поступал, клянусь,
дорога.
Не всем, кто ждал, помог,
но я не бог,
что в силах одинокого поэта?
На все вопросы не нашел
ответа,
но людям я не лгал,
хотя и мог…
ГЛИНЯНАЯ КНИГА
2700 ЛЕТ СПУСТЯ
I
В песках заснеженных Муюнкумов пес отару знатный чабан Ишпакай.
На ленивых овец лаял пес Избагар, сбивал их в кучу.
Дул ветер.
И явился Дух.
— Теперь хочу спросить тебя, чабан Ишпакай из племени Иш-огуз. Твоя жена Шамхат красива ли?
— Да как тебе сказать, аруах[15]? Хорошо рожает. Варит мясо и чай кипятит. Помогает в отаре.
— Теперь хочу спросить тебя, чабан Ишпакай из племени Иш-огуз. Твою жену Шамхат любишь ли?
— Да как тебе сказать, аруах-мурза[16]? Я привожу ей подарки, когда бываю в районе. Ситец на полушки, шелк на одеяла. Двадцать пиал в прошлом году привез. Две в хурджуме, правда, раскололись. Но мы их склеили.
— Теперь хочу спросить тебя, чабан:
явления разрозненные
связью
ты можешь ли скрепить?
— Да как сказать…
— А как она?..— дух смущенно кашлянул.
— Да как тебе сказать, аруах-мурза? Рожает понемногу.
— Пожалуй, я вселюсь в тебя, чабан. Не возражаешь? И буду ждать, когда слетит в тело жены твоей дух истинной Шамхат.
— Э, нет, мурза, не хватало, чтобы жена моя стала шлюхой, у нас дети. Я ей еще зоотехника не простил.
Чабан сладко зевнул, поежился на ветру и, застегнув шубу, окликнул пса Избагара.
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА В СТУДКОМ ОТ ИШПАКАЯ, СТУДЕНТА ИСТФАКА
«На вечере отдыха я познакомился с девушкой по имени Лиза. Фамилию не сказала. Проводил ее до дому. Обещала встретиться.
Пришел в общежитие, посмотрел на часы — было почти 12.
Я было хотел уснуть, и на меня сошел Дух. „Дай,— говорит,— сяду на тебя, дай наслажденье мне“.
Я ему дал! Гоняясь за ним, свалил шкаф и избил студента С. К. и Ф., с которыми у меня дружба с малых лет…»
А было так.
Кривоногий, широкоплечий субъект лежал на железной койке и глядел в потолок, потрескавшийся от землетрясений.
В окно общежития лезли ветви яблонь, лепестки летели на учебник истмата, журчал темный арык, отравляя друг друга носками, спали С. К. и Ф.
И явился Дух.
Он, отодвинув зашумевшую ветвь, влез в окно, прошелся по комнате и внятно спросил:
