Перед отплытием капитан собрал нас для молитвы, сильно меня удивив, поскольку она никогда не была частью нашего повседневного обихода. Он поблагодарил Спасителя, который позволил нам попасть сюда без большого для нас ущерба, – скажите об этом Джону Нортону, поневоле подумал я, – попросил Его сжалиться над нашим злосчастным баркасом, позволить нам быстро и благополучно достигнуть цели. Каждый из нас пробормотал под конец молитвы «Аминь», но, говоря по правде, не думаю, что мы были людьми такими уж набожными. Среди моряков, как я уже обнаружил, это редкость. Их больше волнуют суеверия и россказни про волшебство.

Отплыли мы после полудня, под высоким солнцем, и отплыли с тяжестью на сердце, ибо не знали, когда сможем снова ступить на землю. Однако, к нашему удивлению, – хотя, по-видимому, не к таковому же капитана Блая, – мы проходили один остров за другим, а к вечеру так в открытое море и не вышли, и капитан решил, что разумно будет высадиться на один из островов, называвшийся, как он полагал, Фэйр-Кейпом, и провести там ночь. Так мы и сделали, испытывая, впрочем, подавленность, – не выскочили на берег с обычным сумасшедшим наслаждением, не отправились сразу же искать еду и воду, даром что капитан позволил нам сытно поесть – при условии, что наутро, прежде чем снова отплыть, мы пополним нашу корзину.

На это мы с готовностью согласились и провели на берегу приятный вечер, по ходу которого обнаружилось ранее нам не известное певческое дарование Роберта Лэмба. Он потешил нас несколькими песенками не шибко пристойного свойства, в которых описывались приключения шлюшки по прозванию Тупица Мелоди, не обладавшей, по-видимому, ни нравственными устоями, ни разборчивостью в связях. Мы от души хохотали, даже капитан, до вульгарностей не охочий, а ночью я крепко спал и видел во сне эту самую Тупицу. Не в первый раз после расставания с «Баунти» обнаружил я, что вновь начинаю распаляться, и вспомнил, какое это жуткое проклятье.

Мы снова вышли в море, с утра поискав в джунглях еду, которой могли бы кормиться в плавании, – три группы выступили в трех направлениях, но удача улыбнулась только одной, сумевшей вернуться в лагерь с множеством ягод, и, увидев черно-красные от сока губы этих моряков, я понял, что они позволили себе те же излишества, что и я несколькими днями раньше. Мы погрузились в баркас и пошли на норд-вест-тень-вест, мистер Фрейер и Питер Линклеттер быстро и умело провели нас через рифы, уклоняясь от подводных камней, и мы без происшествий выбрались на чистую воду. Тут меня ждала великая радость – я заметил под кормой плывущую к рифам рыбу, опустил руки в воду и быстро выдернул, и, к моему удивлению, большущая белая рыбина перепуганно выскочила из буруна и плюхнулась не обратно в воду, но на дно баркаса. Все просто ахнули, ведь рыба – самый вкусный ужин, какой можно придумать. Капитан в знак благодарности хлопнул меня по спине, а прочие моряки заговорили о том, какой я отличный малый, и я начал думать, что, возможно, мне наконец простили утрату гарпуна.

Море в тот день было спокойным, и мысли мои вернулись к Отэити и к морякам, изгнавшим нас с безопасного «Баунти» в утлый баркас. Наши приключения длились уже более месяца, и я гадал, что преподнесла за это время жизнь мистеру Кристиану и его приспешникам. Они вернулись на остров, и сомневаться нечего, но удалось ли им остаться там, это вопрос совсем другой. В конце концов, они же понимали: если мы уцелеем, то возвратимся в Англию и адмиралы пошлют на охоту за ними другой корабль. По моим представлениям, пираты должны были забрать с острова своих женщин и поискать поблизости другой. В той части океана их рассыпаны целые сотни, найти какой-нибудь уединенный и малодоступный труда не составит, на нем они могли обосноваться, возможно утопив ради собственной неприметности «Баунти».

С другой стороны, пираты могли и осесть на Отэити, полагая, что девятнадцать их прежних товарищей и друзей должны быстро погибнуть в южных водах Тихого океана, а правда о том, какие они, уцелевшие, трусы и негодяи, никогда известной не станет. И, несмотря на все мои контры с этими матросами и офицерами, мне грустно было думать, что они порадовались бы моей смерти.

С наступлением вечера в баркасе поднялся изрядный шум – Дэвид Нельсон, Вильям Коул и Вильям Перселл, те трое, что преуспели днем в поисках пищи, стали жаловаться на сильные рези в животе и пульсирующую боль за глазами. Хирург Ледуорд осмотрел каждого, и мы наблюдали, как он сжимает их запястья большим и указательным пальцами, как проводит ладонью по животам. Покончив с осмотром, хирург подошел к капитану, и они поговорили, совсем негромко, так что услышать их смогли только я и мистер Эльфинстоун.

– Это отравление, сэр, – сказал хирург. – Вы же видели их, когда они вернулись после поисков провизии. Они съели слишком много ягод. Полагаю, те были ядовитыми.

– Боже милостивый, – ответил, поглаживая бородку, капитан, которого слова хирурга явно встревожили. – Вы думаете, мы их потеряем?

– Скорее всего, нет, – сказал, покачав головой, хирург. – Думаю, день или два их будет мучить сильная боль. Им придется туго.

– Давайте тогда обойдемся без слова «ядовитые», – предложил мистер Блай. – Изменить что-либо к лучшему оно не сможет, а моральному духу моряков добра не принесет. – Он встал, подошел к трем нашим занемогшим товарищам: – Похоже, на Фэйр-Кейпе вы съели больше ягод, чем следовало, а наши животы пока не готовы к подобному обращению. Однако беспокоиться вам не о чем. Боли пройдут, как проходит все на свете.

По-моему, Вильяма Перселла этот диагноз особо не утешил – он взвыл от боли, схватился за живот, подтянул колени к груди, однако капитан просто кивнул ему, словно желая дать понять, что говорить больше не о чем, и вернулся на свое место.

Тишину той ночи нарушали вопли трех занедуживших моряков, и, признаюсь, пока тускнел свет и воцарялась тьма, меня посещали мысли о том, что хорошо бы их поубивать, – немилосердные, конечно, но, должен честно сказать, я от каждого их мучительного вскрика покрывался холодным потом.

Несмотря на то что я провел в обществе судового штурмана мистера Фрейера восемнадцать месяцев, мы с ним ни разу толком не поговорили. Да, он приветствовал меня, когда я только-только поднялся на борт «Баунти», – собственно говоря, он был первым (после показавшегося мне похожим на хорька мистера Сэмюэля) членом команды, с кем я столкнулся на судне в тот ясный Сочельник 1787 года, – однако с того времени мистер Фрейер и внимание-то на меня обращал редко, столь сильно был он занят исполнением своих обязанностей и попытками наладить приличные отношения с мистером Блаем.

Тем пуще я удивился, когда обнаружил, проснувшись от послеполуденного сна, что голова моя лежит, как на подушке, на его коленях, а сам он нисколько против этого не возражает.

– Прошу прощения, сэр, – смиренно произнес я, садясь и потирая глаза. – Не понимаю, как это получилось. Во сне человеку случается совершать странные поступки.

– Забудь об этом, мальчик, – ответил он так, точно ничего странного в этом не видел. – Главное, что ты поспал, набрался сил.

– Да, сэр, – согласился я, окончательно приходя в себя, и преизрядно потянулся. А потом глянул в сторону сидящих на веслах Вильяма Коула и Дэвида Нельсона, и, готов поклясться, кожа обоих показалась мне почти прозрачной, а глаза в почерневших глазницах никогда не имели такого загнанного выражения.

– А позволь тебя спросить, кто такой мистер Льюис? – спросил после недолгого молчания мистер Фрейер.

Признаться, я чуть за борт не выпрыгнул от удивления.

– Мистер Льюис? – переспросил я, совершенно забыв о должной почтительности. – А что вы о нем знаете?

– Решительно ничего, – ответил он. – Ты говорил о нем во сне, вот и все.

Я почувствовал, что у меня немного свело живот, но поскольку эта часть моего тела вот уж месяц как донимала меня судорожными болями, внимания на нее не обратил.