– Жене не смочь заучить английский язык так чудесно, как смогла моя, – заметил король (что он хотел сказать, я понял не сразу). – Но прошу вас заспать нынче ночью в радостном знании, как вы ее пленили.

Что же, этот прием показался мне самым теплым из всех, на какой мы могли рассчитывать и какой могли получить, – по-видимому, капитан думал так же, ибо он с улыбкой повернулся к мистеру Хейвуду, чье лицо багровело в солнечном свете так, что мне показалось, будто у него струйки дыма поднимаются из-за ушей, – повернулся и щелкнул пальцами. Только тут до меня дошло, что паскудник держит в руках инкрустированную шкатулку средних размеров, я много раз видел ее в каюте капитана, но, поскольку никаких причин открывать ее или рассматривать у меня не имелось, полагал, что она из тех, в каких джентльмены возят нюхательный табак или молитвенник – в зависимости от того, что именно они считают предметом первейшей необходимости.

– Мистер Хейвуд, – произнес капитан, увидев, что придурковатый мальчишка и не подумал подойти к нему; тут уж все мы повернулись к олуху и поняли, что он не уделяет никакого внимания сцене, которая разыгрывалась перед ним, а глазеет на компанию юных женщин, более привлекательных, я готов был с ним согласиться, чем жуткий волосатый мастодонт, сидящий на троне пообок короля Тинаа. Глаза мистера Хейвуда выпучились от вожделения, как у рака, и, клянусь, прыщи его готовы были полопаться. – Мистер Хейвуд, сэр, – грянул капитан, и паскудник очнулся, тем более что мистер Кристиан толкнул его сзади, да так, что он чуть не полетел кубарем на песок, – то-то было бы смеху, мне б на две недели хватило, – впрочем, ему удалось устоять на ногах.

Капитан гневно смотрел на него, приближавшегося, и паскудник покраснел еще пуще от того, что распалился, разглядывая женщин, а штаны на нем были хоть и просторные, но обстоятельства этого ничуть не скрывали. Подойдя, он без грана стыда – да таким, как он, стыд и неведом – вручил капитану Блаю шкатулку, и тот подступил к трону, не без опаски, подумал я, словно боясь, что после любого резкого движения между его лопатками может вонзиться копье, и открыл ее. Последовала комическая картина – стоящие за троном дружно вытянули шеи и упоенно разинули рты, а после отступили на шаг, одобрительно кивая.

– Позвольте мне вручить вашему величеству этот знак нашей вечной дружбы, – сказал капитан Блай, и король протянул руку и извлек из шкатулки зеркальце. Красивое такое зеркальце, круглое, в серебряной с золотом оправе. Король погляделся в него и, по-моему, ничего впечатляющего не увидел, но ведь он был человеком, взявшим в жены и наложницы какого-то зверя из бездны, и потому судить о его вкусах я затруднялся. Впрочем, подарок он принял милостиво, вернул его в шкатулку и отдал ее одному из людей своей свиты.

– Я в экстазе от вашей доброты, – произнес он тоном, честно говоря, отчасти скучающим, но с другой стороны, его английский, как я уже понял, отличался склонностью к преувеличениям. – Могу ли я смеять надеяться, что ваш визит будет вечным?

– Нам очень хотелось бы задержаться, если возможно, на несколько месяцев, – ответил капитан. – Король Георг и капитан Кук прислали вашему величеству гораздо больше подарков, сейчас они на борту нашего судна, но будут в скором времени доставлены вам.

– Я был упоен невыразимо, – сообщил король, даже не попытавшись скрыть зевок. – И пока вы были здесь, многое ли мы можем предложить вам в ответ?

– Ваша щедрость не знает себе равных, – ответил капитан (должен признаться, в тот миг я подумал, что они могут того и гляди закружиться в вальсе, такое удовольствие доставляло каждому общество другого). – И, поскольку вы задали этот вопрос, скажу, что существует одна вещь, которой ваше величество могло бы, с присущей вам добротой и благодетельностью, одарить нас.

– Это которая будет?

Вот тогда-то капитан и заговорил о хлебном дереве.

Дня через два после нашего прибытия на Отэити капитан не весьма церемонно разбудил меня рано утром – подковырнул носком сапога и вывалил из гамака на землю. От пробуждения столь внезапного я едва не разразился замысловатым ругательством – собственно, половина его вылетела из моего рта, прежде чем я успел спохватился. Вторую я нервно проглотил, смущенно и испуганно глядя снизу на капитана, однако он лишь улыбнулся и покачал головой.

– Постарайся держаться в рамках приличий, Тернстайл, – сказал он, уронив на меня пачку каких-то бумаг. – Вдруг рядом с тобой дамы окажутся. И с какой это стати ты все еще спишь в такое время дня?

Я приподнял бровь и уставился на него, пытаясь понять, не смеется ли он надо мной. Конечно, утро было совсем уже ярким, однако я точно знал, что проспал не больше двух-трех часов, и не отказался бы от добавки.

– Прошу прощения, капитан, – ответил я, постаравшись сдержать зевок. – Вам от меня что-нибудь требуется?

– Ваша компания, сэр. И ваши руки, чтобы нести всякие мелочи. Этим утром я собираюсь навестить мыс Венеры, а тебе не вредно будет пройтись. На этом острове ты быстро размякнешь, как и все матросы. Я такое уже видел. Добрая прогулка принесет тебе изрядную пользу.

Я поскучнел и зевнул во все горло, чего никогда бы при нем не сделал, находись мы в трюме, на обычных наших местах, капитан же посмотрел на меня без всякого сочувствия и снова покачал головой. Я, со своей стороны, подумал, что вряд ли его заботит мое здоровье или телесное благополучие, просто ему нужна вьючная лошадка, а я как раз такая и есть, однако мысли мои значения не имели, потому что, прежде чем я успел произнести на эту тему хоть слово, капитан поворотился и зашагал в восточном направлении, и мне осталось лишь последовать его примеру. Утро было теплым, это я, во всяком случае, помню; дело в том, что вечером я выпил больше, чем следовало, грогу, и оттого мне снилась всякая чертовщина, а прийти в себя я пока не успел. Глядя вперед, на раскинувшийся передо мной огромный пейзаж, я нагнал мистера Блая и задал ему неподобающий вопрос:

– А это далеко, сэр?

– Что именно? – спросил он, обернувшись и посмотрев на меня так, точно мое присутствие рядом с ним было для него полной неожиданностью.

– Мыс Венеры, – ответил я. – На который вы меня ведете.

Лицо капитана стало недоуменным, мне показалось, что он того и гляди расхохочется, чего я еще ни разу не видел.

– Я никуда тебя не веду, Тернстайл. Ты сопровождаешь меня, выполняя мое желание. Мы, может быть, и на суше, но я по-прежнему остаюсь капитанам, а ты моим слугой, так?

– Да, сэр, – пробормотал я.

– Вот что происходит, когда корабль бросает якорь у таких островов, – продолжал он, устремляя взгляд вперед. – Я видел это не один раз. Каждый из нас забывает свое место. Дисциплина слабеет. Естественный порядок вещей извращается. Не будь наше плавание к Отэити столь спокойным, меня, признаюсь, это тревожило бы куда сильнее.

Мне понравилось, что капитан считал наше плавание спокойным. По мне, так по ходу его произошло более чем достаточно драматических событий.

– Что до твоего вопроса, Тернстайл, если уж он для тебя так важен, нет, это не далеко.

– Рад слышать, сэр, а то мне нынче утром как-то неможется.

– И неудивительно. Не думай, что я ничего не слышал о твоих выходках. Будь благонадежен, на этом острове у меня везде есть глаза и уши.

Я не мог с уверенностью сказать, правда это или нет, поскольку видел – за то недолгое время, что мы провели на острове, матросы успели привыкнуть к здешней жизни. Вряд ли, думал я, кто-нибудь из них надумал доносить или ябедничать на товарищей, скорее уж, капитану стало немного одиноко – теперь, когда тесные рамки жизни на «Баунти» остались позади, хотя бы на время. Одно дело, если ты в любое время можешь увидеть всех отданных под твое начало людей, и совсем другое, если не можешь.

– Мои выходки, сэр? – переспросил я. – Не понимаю, о чем вы.

– Известно ли тебе, что вкус спиртного я впервые узнал лишь в восемнадцать лет? – ответил капитан, шагая так размашисто, что я, старавшийся не отстать от него, боялся упасть. – И клянусь, мне он не понравился. Разумеется, я понимаю, что все вы нуждаетесь после длительного плавания в свободном времени, в отдыхе, однако долго он продолжаться не может. Ты и сам знаешь, здесь есть работа, которую мы обязаны выполнить. Долг прежде всего. Ты почти ровесник моего сына, Вильяма. Так вот, если бы я нашел его в таком состоянии, в каком нашел этим утром тебя, то надавал бы ему по заду, и он мне еще спасибо за это сказал бы.