— Да?

— Я тебе обещаю.

— А у вас тоже много связей, мадам?

Элиан улыбнулась:

— Ш-ш-ш, — она приложила указательный палец к губам девушки. — Вот тебе один урок, моя дорогая: никогда и никому не говори о своих связях. Ведь одно неверное слово и ты станешь посмешищем!

Глаза Эвет расширились, на ее пухленьких губках появилась слабая улыбка:

— Я поняла, мадам, спасибо.

— Мы договорились с тобой? Никому не слова о нашем разговоре. И постарайся не расстраивать Жозефину.

— Хорошо, мадам.

Распрощавшись с Эвет, графиня спустилась вниз, столкнувшись с Жозефиной.

— Как она? — обеспокоено спросила она.

— Не понимаю, почему ты посеяла такую панику, Жо, — наигранно возмутилась Элиан. — Эвет бодра и весела. И наверняка она хочет что-нибудь съесть.

— О, Элиан, ты просто спасительница! Как тебе удается находить с ней общий язык?

— Терпение — добродетель, дорогая моя. Я же не буду ее ругать в отличие от тебя. Это удел матерей.

— Спасибо, что поговорила с ней, я тебе очень признательна.

— Ну что ты. — Элиан улыбнулась и ее взгляд упал на ключ, который Жозефина держала в руках. — Это ключ от комнаты Эвет?

— Да, — удивленно ответила де Блесси. — А что?

— Господи! Жозефина, ради всего святого перестань тиранить бедняжку Эвет! Дай этот ключ мне!

— Но, Элиан, я запираю им на ночь комнату Эвет!

— Я знаю, дорогая. Дай сюда ключ, я верну его тебе, как только ты сама убедишься, что с Эвет все хорошо, а то чего доброго, в следующий раз у твоей дочери от несправедливости и недостатка воздуха не только пропадет аппетит, но и сердце не выдержит!

Жозефина неуверенно протянула ключ кузине.

— Но как же?…

— Я верну тебе его позже. Боюсь, что твоя голова слегка затуманена от переживаний.

Не сказав больше ни слова, графиня спустилась и вышла на веранду. Маркиз Д’Эрлеви стоял чуть в стороне, скрестив руки на груди.

— Как дела с Эвет?

— Полагаю, — лукаво улыбнулась дю Сорель. — Что ее комната впредь будет всегда открыта.

— С чего вы взяли?

— Я постаралась ее в этом убедить.

— Но ваша дражайшая кузина запирает дверь снаружи ключом, а не изнутри на щеколду.

Элиан, закатив глаза, показала ему ключ.

— У вас есть пара часов, маркиз, чтобы сделать копию этого ключа и вернуть его мне. Я же сказала, что дверь Эвет для вас теперь будет всегда открыта.

Глаза Филиппа заблестели.

— Элиан, вы самое великолепное создание, которое когда-либо встречалось мне в жизни. Но зачем?

— Мне просто интересно, как вы дальше будете выпутываться из этой истории, маркиз.

Филипп подошел так близко к графине, что она чувствовала его дыхание.

— Закончится все тем, что однажды утром вы проснетесь в моей постели, лежа у меня на плече.

— Быстрее, Филипп, у вас есть два часа.

Ухмыльнувшись, маркиз взял протянутый ему ключ и скрылся.

Графиня вздохнула и решила прогуляться до часовни, надеясь встретиться там с сестрой Филиппа. И ее надежды оправдались.

Могут ли помочь молитвы избавить от того, к чему были прикованы все мысли? Неужели строгий пост и исповедь в силах заставить забыть о том, что постоянно стоит перед глазами, когда закрываешь их? Беатрис шаг за шагом отдалялась от небольшой каменной часовни, в которую приходила рано утром, молилась, стоя на коленях и просила высшие силы помочь ей освободиться от наваждения, пока ноги не затекали и не начинали покалывать. Тогда, с трудом поднимаясь, она освящала себя крестным знамением и выходила на свежий воздух. В носу все еще ощущался запах ладана.

Надо будет уехать, думала она. Пока все хорошо, пока не произошло непоправимого. Беатрис поежилась, не смотря на довольно теплую погоду. После того разговора с графиней, она непрестанно ощущала тревогу, будто бы беда крадется по пятам. Кажется, после того недавнего вечера все внутри Беатрис пылало. Жар никак не выдавал себя наружно, кожа не горела, лицо сохраняло свой слегка розоватый цвет, но где-то глубоко, каждый раз возвращаясь мыслями к Элиан и ее признанию, жар вскипал, поднимаясь к сердцу, и оно начинало стучать быстрее. Знакомое ощущение. Иногда такое же чувство проявляло себя, когда она оказывалась в объятиях Бернара. Когда смогла, наконец, полюбить его. Но то чувство, которое возникало при воспоминаниях о поцелуе Элиан, назвать любовью у нее, — Беатрис, благородную женщину, с ярым религиозным пылом и строгим воспитанием, — язык не поворачивался.

Нет, в отчаянии подумала де Эспри, увидев приближающуюся к ней графиню. Почему-то подогнулись ноги. Она стиснула зубы и свернула в парк.

— Беатрис! — услышала маркиза позади себя голос.

Ускорив шаг, она упрямо двигалась вперед.

— Беатрис, подожди! — Элиан взяла ее за локоть. Де Эспри резко обернулась. — Я не кусаюсь, даю слово.

Беатрис молчала.

— Послушай, — начала графиня, все еще удерживая свою руку на локте маркизы. — То, что я тогда сказала…

Де Эспри облегченно вздохнула, думая, что графиня, хочет извиниться:

— Элиан, давай просто забудем об этом. То, что ты тогда сказала…

— …было правдой, — тихо последовало продолжение прерванной фразы.

Беатрис замерла от неожиданности с выражением лица, будто в шаге от нее ударила молния.

— Да, это было правдой, — кивнула Элиан. — Послушай, я никогда не сделаю ничего такого, что могло бы причинить тебе вред. Позволь просто стать твоим другом, приглашай меня погостить и сама не отказывайся от визитов. Счастье для меня только лишь видеть тебя, твои глаза, твою улыбку. Позволь вести с тобой переписку и, клянусь, я больше никогда не заговорю о том вечере и не напомню. — В глазах Элиан стояли слезы, уголки губ были опущены. В этот момент у Беатрис возникло желание прижать ее к себе и утешить, настолько жалостливым и просящим было выражение столь красивого лица. Но, взяв себя в руки, маркиза высвободила свой локоть и отступила.

— Нет, Элиан, — твердо ответила она, не смотря на все свои порывы. — Ты лжешь. Нам обеим. Даже если и веришь в то, что ты сейчас говоришь, это не правда. Если, конечно, то, что ты говорила до этого — не было ложью.

— Как ты можешь быть такой жестокой? — по щеке графини скатилась слеза, прощально блеснув, перед тем, как упасть. — Я люблю тебя, я готова на все ради тебя. Прошу лишь стать твоим другом…

— Я жестока? — не зная, чему больше удивляться, смелым признаниям или слезам, воскликнула Беатрис. — Мне понадобилось много лет, чтобы полюбить и привязаться к своему мужу, за которого меня выдали замуж. Ты не знаешь, как мне было одиноко! Я была еще ребенком, когда меня отдали за него. А тут приходишь ты, говоришь, что любишь меня. Ты! Женщина!

— Так дело лишь в этом? В том, что я женщина?

— Нет, дело в том, что я женщина тоже!

— Но… — Элиан протянула руку Беатрис. — Я же не предлагаю тебе нарушать брачные обеты. Любовь не должна смущать, любовь — это счастье, которое я предлагаю тебе разделить со мной.

Де Эспри отпрянула.

— Вот именно, любовь не должна смущать, — медленно проговорила она, оставив протянутую к ней руку без внимания. — Как ты можешь говорить мне такое? Что будет, если…

— Так вот в чем дело! — сделав удивленное и одновременно радостное лицо, прошептала Элиан. — Ты полюбила меня, да? Все это время ты думала обо мне, после того, как я тебя поцеловала, — сделала она ударение на последнем слове. И с триумфом заметила, как лицо Беатрис сделалось пунцового цвета.

Дю Сорель схватила собеседницу за плечи и притянула к себе, их губы встретились.

— Нет… да… нет… — прошептала де Эспри в губы графини, пытаясь освободиться, но хватка была на удивление крепкой.

Когда Элиан отступила на шаг, уже в глазах маркизы блестели слезы.

— Как ты могла опять?.. — воскликнула она, занеся руку для пощечины. Потом, медленно ее опустив, и помолчав, Беатрис выдавила: — Если ты действительно любишь меня, как говоришь — уезжай.