Англичанин тоже внимательно слушал, проявляя признаки осознания происходящего, лишь при упоминании знакомых ему имён.

— Вото ж, я и не еду до Украины, бо не разумию шо за хрень-муть там происходит, — подвёл итог борец за национальную незалэжнисть.

— И правильно делаешь. Там на социальное обеспечение не рассчитывай, за свои заслуги ты от нынешней Украины ни хрена не получишь, уж в этом будь уверен, дед. Такие, как ты, там просто тихо вымирают.

Английский джентльмен и бывший боец Украинской Повстанческой Армии нетрезво впали в глубокую задумчивость, каждый о чём-то своём. Мой товарищ, допив пиво, подвёл итог нашей беседе.

— Пошли отсюда, а то ты уже несёшь всякую херню.

Я не возражал, и объявил джентльменам о нашем отбытии. В этот момент в бар вошли ещё несколько недобитых представителей повстанческой Украины, и наш дед-собеседник рекомендовал нам познакомиться и с ними. На встречу, к стойке бара отравился Сергей, я остался за столом. До меня доносились обрывки украинской речи, из которых я улавливал неискренние восторги представителей разных поколений; заискивающие вопросы молодого украинского совка к старому украинскому националисту, доживающему на британской пенсии.

— У этих бандеровских недобитков хер шо узнаешь, им бы только про незалэжнисть поговорить, — жаловался Сергей по дороге домой. — И ты тоже, вместо того чтобы расспросить их о чём-то полезном, начал там политинформацию читать. Напиши мне записку для Криса, он же говорил, что на следующей неделе, возможно, будет работа на фабрике.

— У тебя же есть письмо к нему, на которое он отвечал и обещал тебе, зачем снова писать, спрашивать одно и тоже?

— Шо я буду каждый раз приходить к нему, как идиот, с одной и той же запиской?!

— Да он, и все в той конторе, уже знают тебя. Достаточно просто появиться, чтобы получить их ответ.

— Тебе шо, трудно написать новое письмо и объяснить ему насколько это важно для меня?

— Хорошо, я напишу такое письмо… хоть Тони Блэйру. Только вопрос этот зависит не от моего письма, а от потребности фабрики в рабочих. Это ты понимаешь?

Дома и другие соседи поддержали мысль о необходимости напомнить, о себе в конторе.

На следующее утро, в воскресенье, я с удовольствием оставил своих безработных, спящих соседей, и ушёл на фабрику, чтобы паковать бананы в компании молчаливой Марты.

Рабочий день оказался интенсивным и затянулся часов на десять. Было очевидно, что фабрика загружена заказами от нескольких торговых компаний и едва справляется. Места для дополнительных рабочих столов, вдоль конвейера, было достаточно. По мнению ветерана конвейерного труда Татьяны, фабрика явно нуждалась в привлечении дополнительных рабочих.

Вернувшись, домой вечером, я обнадёжил загрустивших от безделья земляков, своими фабричными наблюдениями. Мне тут же поручили звонить Крису и призвать его к активным действиям. У того действительно был телефон, по которому его можно было достать в нерабочее время.

Аркадий охотно предложил свой телефон, и все настаивали на немедленном звонке.

Крис ответил и легко узнал меня. Он спокойно и вежливо уверял, что я вовсе не побеспокоил его, и он рад меня слышать. Я искренне, положительно отметил про себя их натасканную показную вежливость и вслух поблагодарил его. Коротко доложив ему о своих наблюдениях на работе и об отчаянном положении земляков, я просил его связаться с фабрикой и предложить им пятерых дополнительных рабочих, которые, на мой взгляд, именно сейчас нужны там. Крис поблагодарил меня за столь ценную оперативную информацию и обещал сделать всё, что от него зависит. На этом наш короткий телефонный разговор закончился.

На вопросы моих озабоченных соотечественников мне трудно было ответить что-то вразумительное, ибо интонация, ответы и обещания Криса прозвучали настолько лаконично и вежливо, что его можно было спутать с автоответчиком. Мой ответ, что он пообещал сделать всё возможное, никого не удовлетворял. Решили, что завтра им следует посетить его в конторе и не позволить ему забыть о них.

Мои наблюдения и надежды безработных земляков подтвердились, фабрика действительно пожелала принять дополнительных работников, и Крис таки пропихнул их туда. Во вторник мы уже вышли на работу все вместе. При распределении рабочих мест, наша чёрная погонялка старалась поставить новых, не говорящих работников с достаточно опытными упаковщиками, способными найти общий язык с ними. Всех их расставили в паре с поляками, только Аркадий оказался за одним столом с моим земляком, у меня за спиной.

С этого дня жизнь несколько наладилась. Для большинства моих соседей эта работёнка за 3,60 в час была спасением, и они очень ценили это благо. Аркадий постоянно напоминал всем, что у него бывали времена и получше. И он ходил на эту работу с таким видом, словно делал кому-то огромное одолжение. Татьяна по-прежнему приносила на работу бутерброды, теперь уже с учётом и на Аркадия. Кроме поддержания нас продуктами, она обеспечивала их и сигаретами. А так как курить им хотелось и после работы, то последовали регулярные мелкие денежные займы, о чём я узнал от самой Татьяны.

Сообщила она мне об этом, потому, что её удивили заверение Аркадия, в добросовестном возврате долга со ссылками на скорую зарплату двоих из нас. Я был удивлён тому и ответил Татьяне, что впервые слышу о том, что она даёт им деньги, что я и без этого должен за жильё и вовсе не намерен погашать чьи-то табачные займы.

Вопрос о курении дома постоянно служил поводом для раздора. С курящими воевал Сергей. Его отношения с соседями по комнате, Аркадием и моим земляком, обрели открыто неприязненные формы. Обмены взаимными претензиями у них возникали по поводу различных бытовых мелочей. Я, насколько это было возможно, сторонился от назревающего конфликта. Наконец, доработав до второй пятницы, я и мой земляк получили зарплату за первую рабочую неделю.

За 45 часов работы, после всех удержаний, нам начислили к выплате всего по 162 фунта. Из которых я оставил себе лишь на самые необходимые текущие расходы, а большую часть раздал по своим долгам, и всё ещё оставался должным. И сама зарплата, и моя долговая моральная зависимость несколько удручали меня. Однако в активе у меня теперь была почти отработанная неделя, зарплата за которую, вполне покрывала все мои долги.

В субботу каждый коротал время, как хотел. Аркадий и мой земляк, сблизившиеся на почве постоянных поисков табака и прочих общих интересов, прикупили выпивку, и засели на кухне.

За месяц нашего совместного обитания, я уже в который раз слышал их хвастливые пересказы о своих украинских достижениях. Если всё это послушать, то их текущее британское существование являло собой некое дико несправедливое недоразумение, так как у себя дома они были очень успешными предпринимателями и уважаемыми людьми. Многократные повторы о своих украинских профессиональных успехах и завидных доходах, хвастливые подробности о потребительских привычках и домашних возможностях… Все эти разговоры провоцировали мой накопившийся в этой жилкоммуне сарказм.

— Слушая вас, ребята, я задаюсь вопросом: на хрена вы оставили в Украине все эти блага и приехали сюда собирать окурки и сушить их на батарее? — грубовато влез я в тему. — Я не знал Аркадия в Украине, возможно, он у себя в Мариуполе действительно торговал ворованным металлоломом и менял иномарки, как носки. Только чем больше я знаю его здесь, тем меньше я верю всему этому трёпу. Что же касается моего земляка, то все эти легенды о тренерских достижениях и доходах — просто хвастливое враньё-самоутешение, слышать которые так часто уже невмоготу!

— А тебя никто и не просит слушать, — отреагировал мой земляк. — Твоё мнение никого не интересует, судишь здесь по своим неполноценным меркам, достал уже всех, суёшь свой нос куда не просят. За кого ты себя, вообще, возомнил, что указываешь кому-то?! Шёл бы та не хер, без тебя тошно…

— Вам нет необходимости посылать меня, можете считать, что я уже отправился туда.