Письмом я известил адвоката в Саутхэмптоне, по беженскому делу, о своём аресте, новом адресе и ожидаемом суде. Вскоре получил от неё ответ, в котором Клэр Вилсон предполагала дальнейшую бесперспективность нашего прошения о предоставлении мне статуса беженца. Иного я и не ожидал.

Кроме писем от двух адвокатов, (теперь, кроме беженского, у меня было и уголовное дело, за которое взялась адвокатская контора в Брайтоне), мне еженедельно приносили меню и перечень предлагаемых товаров народного потребления.

Меню учитывало кулинарные запросы вегетарианцев и мусульман, но я выбирал традиционные блюда с курятиной и рыбой.

В период Рамадана заключённые мусульмане, соблюдающие пост, не посещали пищеблок согласно общему тюремному расписанию. Лишь вечером их отдельно призывали, и они, голодные, бежали к кормушке, где им выдавали заготовленные для них наборы пайков.

В соответствии с одним из пяти столпов ислама в течение месяца Рамадан правоверные мусульмане должны поститься от наступления утреннего намаза (Фаджр, наступающий на рассвете) до наступления вечернего намаза (Магриб, наступающий с закатом).

Первый день Рамадана определяется астрономическими вычислениями, непосредственным наблюдением за Луной, или может быть определён на основании объявления авторитетных в мусульманском мире людей. В связи с этим начало религиозного праздника может отличаться, в зависимости от страны пребывания или погодных условий.

Началом каждого месяца исламского лунного календаря считается следующий день после новолуния.

Я отбывал по общему расписанию и ориентировался на свои духовные и материальные ценности. В списке товаров чётко указывался баланс моего тюремного счёта, в пределах которого я мог отовариться в лавке. За посещение школы мне исправно начисляли десять еженедельных фунтов, которые я расходовал на батарейки и шоколад.

Большую и наиболее активную часть времени я проводил в школе. После обеда частенько с нами занимались другие учителя. Со всеми преподавателями у меня сложились добрые отношения. Я продолжал выполнять контрольные работы, а они вели свой учёт и давали мне новые задания.

Один из преподавателей — мужчина — однажды поинтересовался моим текущим положением.

— Сергей, как скоро ты освобождаешься?

— Я ожидаю суда, на котором меня могут приговорить к четырём с половиной месяцам реального лишения свободы. Или просто к депортации из страны, — ответил я.

— Это пока лишь предположение. Здесь много заключённых, которых хотят депортировать, но если они не хотят покидать страну… Всяко может обернуться. У нас здесь ведётся работа по социальной адаптации заключённых. Мы поддерживаем связь с потенциальными работодателями. К окончанию твоего срока ты успеешь освоить основные программы, получишь сертификат местного колледжа и мог бы устроиться на работу. Я бы рекомендовал тебя в качестве нашего учащегося и положительного джентльмена, — искренне зазывал он меня в социально активную британскую жизнь.

— Спасибо. Звучит интересно. Если я останусь в этой стране, то я обращусь к вам, — неопределённо обещал я.

— Серж! Подгребай к нам. Сделай перерыв, — вторгся в нашу беседу Марк, следовавший в курилку с заготовленной сигаретой в зубах.

— Подойду, — ответил я Марку.

— Подумай об этом, Сергей, — закончил разговор преподаватель, укоризненно взглянув вслед Марку.

И внешне, и своими отдельными выходками Марк производил впечатление закоренелого уголовника. Бритый череп с порезами, татуировки на руках. Но я знал, что это не его суть. Это лишь внешние формы и поведение, адаптированные к текущей ситуации.

В курилке я выпил кофе и познакомился с новым товарищем из Лондона. Ему предъявили обвинение за нарушение авторских прав. Незаконное тиражирование и продажа компьютерных игр. Он рассчитывал на короткий срок заключения, но сожалел о самом факте судимости, конфискации всей техники и накопленного рабочего материала.

Открыв криминальный список, в дальнейшем оказываешься под наблюдением системы. Продолжать дело, в котором уже имеешь опыт, будет сложней и опасней. Угроза повторного ареста требует дополнительных мер предосторожности. Особенно в период условного досрочного освобождения.

Вернувшись за парту, я нашёл своего соседа Боба Марли, думающем о своём.

— Как ты, брат? Духи достают тебя? — отвлёк я его.

— Теперь у меня есть телевизор. Я не выключаю его всю ночь, и это большое облегчение! — отозвался сосед.

— Телевизор — это тоже дух, влияющий на наши души и разум, — предостерёг я.

— Да, но это контролируемое зло. А в моём положении — это некая защита от злых духов. Телевизор отвлекает меня и отпугивает непрошенных гостей, — пояснил он.

We are spirits in the material world…[83]

В этот день, во время, отведённое для общения, возле моей открытой камеры образовалось собрание. Мой сосед Стив, Марк и я уже не впервой стояли у дверей в мою камеру и болтали о всяком. А по окончании выгула, как только нас заперли по камерам, меня посетили двое охранников и учинили обыск. Перерыли всё в камере и обследовали оконные решётки. Не найдя ничего в камере, потребовали раздеться. На мне также не оказалось ничего запрещённого. Не сказав ни слова, они покинули камеру, шумно хлопнув металлической дверью и нервно провернув ключ в замочной скважине. Я остался стоять в одних трусах, соображая, чего они хотели найти у меня? Самое время отжаться от пола!

Проделав привычное упражнение, я от души пожелал Марку удачи в его благом замысле скормить рыбам деревенского бобика!

Такой подход к делу и приговор в виде максимального срока, возмутили меня.

Однажды, во время прогулки, ко мне обратился некий тип из нашего крыла.

— У тебя скоро суд? — не то спросил, не то известил он меня.

— Предполагается, что вскоре, — пожал я плечами, соображая, почему его это интересует?

— Никто ещё не спрашивал о твоей одиночной камере? — продолжил он опрос.

— Никто. Ты первый, — соображал я, чего он хочет?

— Вот и хорошо, — обрадовался он. — Если кто-то будет интересоваться, скажи, что эта камера уже занята, — инструктировали меня.

— Тебе не предоставили камеру? — неуклюже пошутил я.

— Мне предоставили место в двухместной, а я хотел бы занять одиночную. Так я подам заявку на переселение в твою камеру, — закончил он переговоры и оставил меня.

Я призадумался. Предстоящие перемены и неизвестность вызвали у меня беспокойство. Я поймал себя на мысли, что мне не хочется менять свою одиночную камеру с телевизором и недочитанными книгами на неведомо что. В школе у меня сложились положительные отношения с преподавателями и одноклассниками. С некоторыми соседями по крылу — и вовсе, почти дружба.

Находясь один в камере, я читал газеты и смотрел телевизор, пытаясь избавиться от панических настроений в связи с предстоящими переменами, возможно, к худшему.

В это время, неподалёку от места моего заключения, — в Лондоне, Уимблдон, проходил ежегодный теннисный турнир. Телеканалы, которые я мог смотреть в своём номере, не транслировали это событие. Досадное ограничение! Но все спортивные новости оптимистично и подробно комментировали успешное продвижение в этом турнире Тима Хенмэна. Все очень надеялись, что, наконец, англичанин победит в английском теннисном турнире.

Наблюдая за результатами матчей, я от души желал, чтобы их амбициозного национального фаворита кто-то остановил. Тем не менее, Тим Хэнмен прошёл аж до финала, где встретился с хорватом Гораном Иванисавичем. На мой взгляд, хорватский теннисист больше заслуживал победы в этом турнире.

И для меня было большим облегчением узнать, наконец, что в финальном матче между англичанином и хорватом, всё же победил хорват. Чем здорово подпортил национальное настроение на острове.