Мне же, сидящему на мели и в долгах, ничего не оставалось, как соглашаться с его практичностью и приобщаться к уборке вечерних урожаев, на чёрный день, которые становились моим единственным временным источником питания. А в процессе моего соучастия, он обещал мне выделение денежного кредита до получения мною зарплаты.

Его регулярные продовольственные поставки стали предметом издевательских шуток со стороны соседей-соотечественников. Однако, сами они всё чаще прибегали к потреблению этих запасов.

В процессе нашей вечерней кооперации, я, как мог, реагировал на его просьбы, посодействовать его занятости. Он наивно советовал мне замолвить о нём слово на фабрике, считая, что если я там здороваюсь по утрам с бригадиром-мартышкой или начальницей смены, с которой разговаривал лишь однажды, во время инструктажа по безопасности, то могу и о нём походатайствовать. Я, как мог, объяснял ему свои ограниченные возможности фабричного пролетария, писал для него записки, адресованные Крису, с просьбой трудоустроить подателя сего письма. А Крис в своих ответных вежливых записках заверял меня и моих товарищей, что в ближайшие дни все они будут у того же бананового конвейера. Надо немного потерпеть.

Я вспомнил о запущенном состоянии комнат, которые показывала нам хозяйка, и однажды вечером переговорил с её сыном, предложив ему подрядить на хозработы очумевшего от безделья Сергея. Тот обещал подумать, а на следующий день стал привлекать его к работам и оплачивать его время.

Посещая хозяина дома в его мото магазине для уточнения плана сотрудничества, я, для разнообразия отношений проявлял интерес к мотоциклетному делу. Тот охотно рассказал, что, получив от нас рентную плату, слетал в Гонконг и прикупил там некоторые мото детали под заказ. Я про себя искренне позавидовал его естественному человеческому праву перемещаться по миру.

Моё упоминание об американских Харли Дэвидсон вызвало у него искренний приступ сарказма в адрес американского никелированного дорогого технического барахла.

Я рассеянно-вежливо слушал его и думал о том, что наши деньги, отданные за койко-места, слетали в Гонконг и вернулись в Англию японскими мото запчастями….

А мы курсировали между фабричным конвейером и комнатой на четыре спальных места. I hate to say it, but…[14]

Его восхваления японской техникой были прерваны появлением в магазине молодой бразильской жены. Она хотела его по какому-то хозяйскому делу. Мы, молча, оглядели и захотели её. Нам действительно было приятно познакомиться.

На работе Татьяна стала нашей ближайшей подругой, которая правильно поняла ситуацию, в которой мы пребывали, и приносила бутерброды с расчётом и на нас. Она заверяла нас, что это не составляет для неё никакой сложности и ей даже приятно поучаствовать в нашей материальной реанимации. Таня любила рассказывать, о своём, куда более тяжёлом, безденежном и бездомном старте в этой чужой стране. По её мнению, наше кратковременное затруднение в ожидании первой зарплаты, едва ли можно назвать проблемой. На её опытный взгляд, мы просто везунчики, которые зашли на полчаса в контору и получили работу. Она советовала нам ценить это фабричное место и держаться за него. Я вежливо соглашался с мнением товарища по классу, познавшего почём британский фунт лиха. Но мысленно не желал себе зарабатывать на жизнь, простаивая у конвейера по десять часов за 36 фунтов на день.

После двух дней работы за одним столом с молодой, но опытной пакистанкой, нас разлучили. Её поставили на другое рабочее место, а мне, как полноценному сортировщику и упаковщику банан, выдали рулон наклеек-номерков, которыми я должен был маркировать свою продукцию, и вместо пакистанской девушки, подогнали молодую польскую барышню Марту.

Славянская Марта говорила только на своём щебечущем языке, а русский понимала также плохо, как и я польский. Поэтому, оказалось, что с мусульманской коллегой мы могли говорить и понимать друг друга гораздо больше.

Мне удалось выяснить, что Марта приехала из сельской глубинки Жжешувского воеводства и в прошлом имела немалый опыт работы в сельском хозяйстве. На моё замечание, что она ворочает полными ящиками как профессиональный грузчик, Марта ответила, что раньше, до болезни она была сильней, а теперь ослабла, и поэтому оставила польское хозяйство и приехала сюда. Это была симпатичная, молодая, привычная к тяжёлому труду девушка, говорить с которой мне было не о чем. Мы лишь обменивались замечаниями по поводу сортировки-паковки банан. Во время перерывов, она уходила в свою польскую компанию, а я — в нашу, где председательствовала Татьяна. К нам постоянно присоединялись две-три пани и один пан, которые были постарше нас, хорошо понимали русский и даже немного говорили. С ними у нас сложились добрые приятельские отношения. А польские женщины легко уговорили меня принять участие в их банковских и почтовых проблемах в ближайшую субботу.

Пятница — день зарплаты. Наши сотрудники, работающие от других агентств, послали своих гонцов на автомобиле и те во время обеденного перерыва привезли им чеки. Рабочий день был сокращенный, и, завершая трудовую неделю, работникам позволяли взять с собой по пару фунтов (1 кг) банан, что многие делали втихаря и ежедневно.

Мои соседи напоминали мне, что я должен что-то предпринять, наконец, по вопросу их занятости. Этим и другим коллективным вопросам предлагалось посвятить мой выходной день. Суббота была нерабочим днём, зато в воскресенье мы уже начинали новую рабочую неделю, подобно предприятиям, принадлежащим евреям-ортодоксам.

Мы договорились с Таней встретиться в центре у отделения Барклиз банк, который работал по субботам неполный день, что позволяло нам уладить свои банковские дела. Я пришёл не один, Таня тоже была с двумя польскими подругами, у которых назрели какие-то поручения ко мне. Они сходу изложили мне предмет своего горя, суть которого в том, что их последние депозиты на банковские счета в виде чеков, не были начислены. Коллежанки демонстрировали мне свой баланс на банковском автомате и удручённо заверяли меня, что их последнего вклада в 200 фунтов таки нет. Полагая, что они допустили какую-то ошибку при оформлении вклада, им не терпелось обратиться с этим больным вопросом к банковским служащим, о чём меня и просили.

Как я предполагал, их вклад был зачислен на счёт. Просто банкомат показывал данные с некоторым запозданием. Вчера, или даже позавчера, оприходованные на счёт суммы, банкомат может не показать даже на следующий день. Подобные технические заморочки могут причинить немалое беспокойство иностранному пролетарию, привязанному к фабричному конвейеру и не имеющему ни времени, ни достаточного запаса слов.

Нетрудно понять волнения горемыки, доверившего кому-то из близких земляков, располагающих временем, отнести в банк и положить на счёт недельную, или того более, зарплату в виде чека. А затем, вечером после работы, когда все банки уже закрыты, применить карточку, проверить банковский баланс и не обнаружить там никаких поступлений. Без принятия увесистой порции алкоголя, спокойной ночи не будет. А завтра с раннего утра и до вечера снова у конвейера, и от беспокойных мыслей его будут отвлекать только бездушные окрики бригадира: Speed up, please![15]

Слушая сбивчивые объяснения-жалобы уже немолодых польских женщин, я представил себе, что означает для них возможность выплеснуть кому-то наболевшее и услышать хоть какое-то обнадёживающее объяснение.

С этой бедой мы поднялись на второй этаж банка, и стали в очередь к служащей. Когда нас приняли, я не стал пересказывать причину бессонной ночи, лишь просил выдать нам данные о текущем балансе. Получив от нас карточку и подтверждение личности, служащая обратилась к компьютеру и назвала нам сумму, имевшуюся на этом счету, что вызвало вздох облегчения у клиентов. Не поняв, удовлетворены или разочарованы клиенты, та, молча, распечатала подробный баланс и выдала нам. Эта мелочь заметно изменила настроение наших приятелей, и они заговорили о неком украинском пабе, где дешёвое пиво и много добрых знакомых.