— Всё понял. Спасибо. Я подумаю о паспорте.

— Тогда, на сегодня всё. Завтра тебе предъявят обвинение. Без этого они не могут долго держать тебя под арестом. Завтра я не смогу участвовать, вместо меня будет кто-нибудь из моих коллег. Кажется, всё. Если желаешь о чём-то заявить…

— Пока, ничего не желаю. Я здесь кое-что объяснил письменно, — достал я из кармана исписанные листы и передал ему, — возможно, это поможет вам понять, какую потерю понесёт Англия, депортировав меня.

— Хорошо. Я потом прочитаю, — вложил он мои записи в папку с прочими бумагами, и стал собираться.

За мной пришёл полицейский.

— Пойдём, приятель, — буркнул он.

Мы шли обратно к моей камере. Предполагалось, что до завтрашнего дня меня больше не будут беспокоить. Хотелось бы как-то отвлечься от текущих мыслей. Я знал, что не смогу уснуть. Радио осталось среди всех вещей. Попросить какое-то чтиво? Едва ли я смогу сосредоточиться.

— Здесь кормят? — спросил я сопровождавшего.

— Обязательно! Сейчас принесут, — чётко ответил тот.

Перед входом в камеру, он напомнил мне о моих туфлях.

— Ты забыл снять туфли, — тихо сказал он.

Я не сразу понял, о чём это он, и вопросительно взглянул на него.

— Обувь, — вяло указал он на мои туфли.

— Я не собираюсь стучать в дверь, — ответил я и прошёл в открытую камеру.

— Hope so,[67] — буркнул тот, и захлопнул за мной дверь.

Чтобы собраться и привести себя в норму, я снова упёрся руками в пол и отжался.

— Ограниченное пространство компенсируется избытком времени, — бодро подумал я.

Не успел я отдышаться и решить, чем себя занять, как окошко двери открылось, и появилась женщина в форме.

— Еда, — с вопросительной интонацией сообщила она.

— Да. Пожалуйста, — ответил я, и подошёл к двери.

Мне подали небольшой горячий запечатанный контейнер из фольги. Я принял.

— Чай или кофе?

— Чай.

Подали пластиковый стакан с горячей водой и пакетики чая и сахара. Окошко захлопнулось.

Я осторожно попробовал горячее содержимое контейнера. Это оказалось нечто, заготовленное на какой-то местной фабрике пищевых полуфабрикатов, сделанное из продуктов длительного хранения. Вероятно, какое-то время, пробывшее в замороженном ожидании. Часть этого я как-то съел, и признал, что принял немалую дозу консервантов. Запивая, съеденное чаем, я решил, что больше пользы будет, если я здесь поголодаю.

Спустя полчаса, дежурная снова заглянула в моё окошко, чтобы забрать останки обеда, и я попросил её принести мне побольше воды.

Вечером движение за дверью поутихло. Вероятно, все разошлись по домам, остались лишь пару дежурных. Всё та же женщина в форме, время от времени заглядывала в окошко и предлагала чай и кофе. Я заказывал чай.

Ночью всё стихло. Мне не спалось на новом месте. Одолевали назойливые мысли о предстоящем заключении на неопределённый срок и о перспективах, связанных с возвращением на родину. И то и другое казалось мне сложно прогнозируемым, и не обещало ничего хорошего. Картина моего ближайшего будущего получалась мрачноватая. Я утешал себя мыслью, что период вынужденной изоляции и ограничений я смогу использовать для трезвой самооценки и анализа накопившихся человеческих отношений и связей. Мне давно следовало провести инвентаризацию и чистку. Моя суть была перегружена бесполезными мыслями и эмоциями, связанными с людьми и ценностями, которые давно стали для меня чуждыми. Следовало честно признать многие неприятные факты, сделать честную оценку самому себе и тем, на кого я ещё продолжал глупо надеяться.

Попивая воду и сбрасывая неспокойную энергию, периодически отжимаясь от пола, я всё более осознавал, как много я накопил в себе различных шлаков, потребляя мусорную консервированную пищу массового потребления. То же самое можно было сказать и о ненужных человеческих отношениях, которыми я безвольно оброс.

Я убеждал себя, что случившийся провал — в немалой степени, — благо для меня. Всё, что случается — к лучшему. Это мне урок и подсказка: цель и направление были выбраны неверно. Срочно требуется аварийная остановка, чистка и восстановление собственной сути.

Ближе к утру мне удавалось проваливаться в чуткий сон. Вскоре, послышались звуки нового рабочего дня. Я мысленно приготовился к продолжению испытаний. С удовольствием, пользуясь предоставленным мне умывальником с неограниченной водой, я умыл небритую физиономию и ополоснулся по пояс. Обтираясь казённым полотенцем-салфеткой, я предположил, что от меня уже попахивает, как от БОМЖа. Вид и несвежий запах моей измятой рубашки подтверждал мои подозрения о собственном санитарном состоянии.

Из предложенного мне завтрака, я потребил лишь чай.

Наконец, ближе к середине дня, меня провели в небольшой зал судебных заседаний при полицейском участке. Сопровождающий меня полицейский указал мне на скамью, огороженную невысоким деревянным барьером. Я присел и оглядел присутствующих. Полицейский остался стоять у входа в мой сектор, подобно телохранителю. За длинным столом на возвышении восседали двое пожилых мужчин, и чуть в сторонке от них, — молодая, чёрная как ночь, несуразно выряженная девица. Впереди меня расположилась ещё одна молодая рыжеватая девушка. Она обернулась и поприветствовала меня кивком головы. Я понял, что она сегодня представляет мои интересы.

Один из мужчин встал и объявил о предварительном слушании дела в отношении мистера Иванова; о предъявлении мне обвинения и избрании меры пресечения.

— Надеюсь, мистер Иванов понимает общую суть рассматриваемых вопросов, и не настаивает на предоставлении ему переводчика, — обратился он ко мне, и все присутствующие вопросительно взглянули на меня, как на пациента перед операцией. Девушка-адвокат мимикой обозначила мне этот вопрос, как пустую формальность, из-за которой не стоит откладывать слушание. И я согласился, на рассмотрение без переводчика.

Председательствующий коротко изложил суть моего проступка, и охотно передал слово представителю обвинения. Это оказалась сидящая в сторонке чёрная дама неопределённого возраста. Она встала и впилась в меня взглядом. Вытаращив глазища и включив гримасу гневного осуждения, она стала пугать присутствующих неким маньяком без определённого имени, гражданства, места жительства и целей пребывания в объединённом королевстве.

— Считаю, что мерой пресеченья для этого субъекта должен оставаться арест. По имеющимся данным, его подлинное гражданство и сама личность пока не установлены. Этот человек не имеет постоянного места жительства или собственности в стране. В качестве его поручителя, на данный момент, тоже никто не объявился. И самое важное, этот человек имеет опыт применения поддельных документов, в различных целях, — отчеканила чёрная.

Во время своей короткой, гневной речи мы встретились с ней взглядами. Меня удивила её искренняя свирепость. Я лишь мимикой выразил ей своё удивление и вопрос; чего это ты так взбесилась? К чему эта театральная нетерпимость к безобидному нарушителю закона?

Как мне показалось, моя бессловесная реакция на её речь, была воспринята ею, как возмутительная дерзость. Сев на своё место, она продолжала смотреть на меня, как удав на кролика.

Одета она была в некое подобие летнего делового костюма, который, выглядел на ней совершенно нелепо. Разглядывая её, я представлял себе реакцию присутствующих, если бы я, заявив о желании задать вопрос представителю обвинения, спросил её; а вы сами-то, каннибализмом и вуду не балуетесь? Боюсь, вы, со своими неукротимыми животными инстинктами и эмоциональностью, поопасней меня будете.