— Да, думаю, знаю. Иначе как бы Господь допустил, чтобы я стал королём? Мне надо продолжать то, что начал отец. Главное — решить вопросы веры, — Эдуард продолжал говорить, но Елизавета уже его не слышала. Она вспомнила, что хотела написать в письме Екатерине, и теперь торопилась вскочить и бежать к себе.

   — Прости, — она дотронулась до руки брата, — я устала и пойду отдохну. Тебе тоже надо, наверное, побыть одному. Впереди коронация и много других важных дел.

   — Конечно, — Эдуард кивнул, — иди, Бэт, — в его голосе всё отчётливее слышались высокомерные интонации, но ома не обижалась: королю не пристало быть легкомысленным, дружелюбным и искренним в общении с другими, — мне сказали, что время, оставшееся до коронации, я проведу в Тауэре.

   — В темнице?! — Елизавета ужаснулась.

   — Да, мне сказали, так положено. Народ будет считать, что я уединился, горюя об умершем отце.

   — Кто сказал? И почему надо горевать именно там? — с двухлетнего возраста башня вызывала в ней инстинктивное отвращение и страх.

   — Герцог Сомерсет волею отца является моим опекуном. Он и посоветовал мне провести время до коронации там. Страной пока управляет Тайный совет.

   — Твой дядя? Брат Джейн? — переспросила Елизавета, прекрасно понимая, о ком идёт речь. — Ты не думаешь, что он хочет править вместо тебя? Поэтому и отсылает в Тауэр? Вдруг он устроит переворот? — глаза у неё становились всё больше и больше, а голос тише.

   — Зачем, Бэт? — Эдуард продолжал говорить, сильно задрав подбородок кверху. Он повёл плечом. — Отец назначил его опекуном перед самой своей смертью. Он же распорядился и по поводу Тайного совета...

   — Но тебе же отец ни о чём таком не говорил, — возразила Бэт, — это всё тебе сказал сам герцог. Почему бы тебе не принимать решения самостоятельно?

Неожиданно Эдуард стал похож на того, кем он и являлся на самом деле, — на десятилетнего болезненного мальчика. Он опустил голову и отвёл взгляд в сторону.

   — Дядя прав. Я не готов ещё взять на себя такую большую ответственность. Никто не думал, что отец умрёт так скоро. Я считал его бессмертным, Бэт. И верил, что у меня полно времени впереди.

Елизавете стало стыдно. Ей самой было тринадцать. Многие в этом возрасте становились невестами или даже выходили замуж. Но она себя даже в такой роли не представляла. А уж что говорить об Эдуарде! Стать не мужем чьим-то — королём! Она вздохнула и нежно провела рукой по голове брата.

   — Не волнуйся, — проговорила она, — у тебя всё получится. Ты получил прекрасное образование. Ты написал великолепный трактат о вопросах веры.

Эдуард чуть отстранился от сестры. Королю не подобает выказывать слабость и вообще позволять всякие нежности.

   — Да, в вопросах вероисповедания я силён, — гордо сказал он, — и Англия будет страной, где протестантская вера ещё глубже пустит свои корни. Я продолжу то, что до меня начал отец. Тут дядя со мной и не спорит.

Елизавета тоже была протестанткой и согласно кивнула брату. Они попрощались.

Во дворце стало темно. Факелы освещали Елизавете путь в её спальню. Она шла и чувствовала, как что-то новое поселилось в душе, что-то незаметно изменилось. «Я не королева, я лишь сестра короля, — возразила она собственным мыслям, мне не нужно меняться только из-за того, что я теперь признана законнорождённой и возможной наследницей престола. Тем более что королевой я могу стать лишь, если у Эдуарда не будет наследников».

В своей комнате она опустилась на колени перед небольшим распятием и начала быстро шептать:

   — Прости, Господи, что я смею думать о короне. Пусть, Господи, Эдуард живёт как можно дольше, и даруй ему, пожалуйста, много здоровых детей, и среди них пусть будут мальчики. И, пожалуйста, помоги мне, Господи, думать правильно! — она встала с колен и подошла к столу с книгами.

Надо было написать письмо Екатерине. В привычку вошло последние два года писать ей письма на латыни. Мачеха поощряла в ней этот порыв: кто не может свободно изъясняться на латыни, говорила Екатерина, тот не может считаться образованным человеком. Елизавета пролистала толстую книгу, лежавшую перед ней.

«Что я могу отсюда взять, чтобы толком отразить мучащие меня мысли и чувства? — она снова просмотрела на не раз прочитанную книгу. — М-м-м, это, пожалуй, подойдёт», — Бэт достала чистый лист бумаги и начала быстро писать.

«Недостаточно обладать мудростью, нужно уметь пользоваться ею»[8].

— К чему всё это? — Елизавета посмотрела на потолок, потом снова на написанное письмо. — Я выражаю чьи-то мысли, не свои, чужие, и не знаю, зачем. Нужно понять, зачем и живу и что должна сделать. И потом станет легче. Латынь, мёртвый язык, на котором я могу свободно изъясняться. Мёртвое — зачем? Наверное, так предусмотрено свыше — не дать латыни умереть. Потому что сказанное на этом языке не должно быть прочитано иначе, как на нём же, не должно быть высказано иначе.

Бэт закрыла книгу и сложила листок с письмом. Она устала. День был тяжёлым, и последующие не обещали быть легче. Бэт всегда пыталась найти опору в окружавших её людях, но только сейчас поняла, что опорой для неё может быть только она сама. Конечно, есть мачеха, есть брат, но они отдаляются от неё всё дальше, занимаясь собственной жизнью. Было ли раньше иначе? Бэт задумалась, продолжая стоять возле стола с книгами. Пожалуй, так было всегда. У неё отнимали людей, которых она любила, но почему-то одиночество почувствовала только сейчас, когда умер отец и, став королём, отдалился от неё брат.

В дверь постучали, и к Елизавете зашла герцогиня. Леди Джейн стала совсем старой, но её строгий взгляд, как и прежде, метал молнии, а губы, сжатые в тонкую ниточку, не растягивались в улыбке.

   — Вы помните, что вам предстоит присутствовать на коронации? — спросила она, словно речь шла не о празднике, а об уроке латыни. — Вам следует подготовиться.

   — Как? — Елизавета растерялась, — короновать будут не меня — Эдуарда.

   — Сюда вызвали Марию, вашу старшую сестру. Думаю, вы обе будете сопровождать брата, — герцогиня усмехнулась, — наверное, считают, раз вашему отцу перед смертью взбрело в голову вас вновь признать законнорождёнными наследницами престола, то мало ли что? А вдруг у короля не будет наследников и с вами придётся считаться? Вас будут теперь держать при дворе, ваше высочество. Дабы знать, что вы из себя представляете.

   — Я поняла, — пробормотала Бэт, хотя на самом деле не очень-то осознала, что от неё хочет герцогиня.

   — Вам и брату подробно объяснят, что вы должны делать во время коронации. В общем-то это меня и просили вам передать, — леди Джейн развернулась, чтобы уйти, но передумала. — Помните садовника, который работал в Хэтфилд Хаус? Черноволосый молодой мужчина невысокого роста?

Бэт вспомнила Фредерико и кивнула.

   — Ваш отец сделал его эсквайром, а перед смертью ещё и даровал ему надел земли. Вам рекомендуют взять его к себе в услужение. Говорят, он отлично возит письма.

Ничего не поняв, Елизавета вновь согласно кивнула.

   — Вы сейчас писали мачехе? — герцогиня кивнула в сторону стола, на котором лежало недописанное письмо Екатерине.

   — Да. Мы переписываемся на латыни. Это хорошая практика.

   — Вот и поручите вашему новому придворному отвести письмо по назначению. Королева сейчас находится в своём дворце в Челси. Велите его позвать? — герцогиня так посмотрела на Елизавету, что стало непонятно, кто тут кому приказывает.

   — Я ещё не дописала. Пусть зайдёт завтра утром, — Бэт заупрямилась. Ей отчего-то захотелось сделать хоть что-нибудь по-своему.

Герцогиня, ничего не сказав в ответ, вышла из комнаты. Бэт вернулась к столу. На самом деле она могла отправить письмо и сегодня. Ничего важного в нём не было, дописывать пару незначащих строк было необязательно.

   — Ладно, раз уж решила что-то дописать, допишу, — Елизавета, привыкнув всё делать обстоятельно, задумалась. — Так, напишу про коронацию. Такое удивительное событие! Что странно — отец умер, и всем надлежит печалиться. А тут праздник, к которому следует подготовиться. Интересно, что я буду делать? Наверное, не просто идти рядом с Эдуардом, раз герцогиня так серьёзно относится к моей подготовке.