Дело было сделано. Роковые слова сказаны. В комнате повисла звенящая тишина. Слышались лишь прерывистое дыхание Генриха да отдалённый звук колокола, доносившийся с улицы. Король застыл, словно огромное изваяние, вылепленное неумелым скульптором: он был непропорционально велик, голова склонилась набок, лицо, как маска, не выражало эмоций, перевязанные ноги стояли нелепо, будто отдельно от хозяина.

   — Проводите расследование, — голос Генриха, обычно раскатистый и громкий, прозвучал тихо и печально, — я разрешаю её допросить, — и он замолчал, давая понять, что аудиенция окончена.

Вечером он потребовал перо и бумагу.

«Моё сердце не знает, что такое покой. Ни одна жена не приносила в мою душу тепла и света. Они, мой друг, либо сварливы и упрямы, либо внушают отвращение, либо изменяют мне в моём собственном доме и не знают благодарности в своих чёрных душах, — писал король Франциску, — последние новости о возлюбленной супруге лишили меня сил и веры в искренность женских чувств. Её измена унижает меня, и счастья, испытываемого мною последние два года, более не чувствую».

Странные чувства обуревали французского короля, когда он читал послание Генриха. Они были практически ровесники, взошли на трон с разницей в шесть лет и с тех пор то дружили, то враждовали, но постоянно ощущали нечто общее, связавшее их судьбы навсегда. Короли походили друг на друга внешне и по характеру, имели похожие привычки и увлечения, оба были прекрасно образованы и ценили искусство. Их политические интриги часто были направлены друг на друга, но и это не разрушало невидимой, внутренней связи.

Иногда короли писали друг другу письма. В этот раз Франциск искренне переживал за короля, что правил по ту сторону Ла-Манша.

«Истинного рыцаря никогда не сможет унизить женщина, которая не оценила его благородства, — писал он в ответ, — ветреность и легкомыслие, к сожалению, являются частью женской природы. Но никогда Ваши доблесть и храбрость не будут поставлены под сомнение из-за недостойного поведения женщины. Примите заверения в моей искренней дружбе и расположении к Вам...»

В то время как короли вели переписку, Бэт продолжала усердно учиться, проводя большую часть времени всё в том же дворце, куда её сослал отец сразу после рождения. В феврале Кейт не приезжала в Хэмптон Хаус, чтобы навестить Елизавету. Девочка скучала и с нетерпением ждала, когда её пригласят в Гринвич к отцу.

Тогда же сама Кейт уже находилась в Тауэре. Она искренне недоумевала, как туда попала. Вместо того чтобы признаться в давней связи со своим любовником и сказать, что они были помолвлены, она только всё отрицала. А ведь у неё был шанс дать Генриху возможность аннулировать брак — если бы помолвка имела место, Кейт осталась бы жива. Но глупенькая головка и сильный страх лишили её такой возможности.

А помогавшая организовывать тайные свидания фрейлина, спасая свою голову, рассказывала о королеве всё новые и новые подробности. Впрочем, любовники тоже не молчали. Собственная жизнь им была куда важнее, чем любовь к Кейт. Король больше не мог отрицать очевидного.

   — Казнить всех! — прорычал он, прочитав показания.

   — Фрейлина королевы, герцогиня Рошфор, за время пребывания в темнице сошла с ума, — спокойно сообщил архиепископ, — по закону мы должны сохранить ей жизнь.

   — Она тоже будет казнена. Мы не оставим ненаказанной женщину, потакавшую разврату и грехопадению. В закон будут внесены изменения.

Двор Тауэра в последние дни зимы был залит кровью. Долго и мучительно умирали любовники королевы — им не рубили одним махом головы, напротив, лишали жизни медленно и с особой жестокостью, разрезая тела на куски, вынимая внутренности и оставляя лежать на земле, чтобы вороны могли всецело насладиться вкусом своих беззащитных жертв.

Кейт взошла на эшафот последней из всех. Она видела мучения бывших фаворитов, но глаза её были безумны. Она не читала молитвы и не просила прощения. Так до конца и не поняв, что с ней произошло, королева лишилась головы...

— Почему не приезжает её величество? — поинтересовалась у леди Джейн Елизавета.

Женщина, жившая с Бэт в Хэмптон Хаус с рождения, считала своё положение при дворе незаконнорождённой принцессы унизительным и никогда не испытывала к Бэт тёплых чувств. Она фыркнула и ответила равнодушным голосом:

— Её казнили. Отрубили голову.

Как же так? Кейт умерла? Кейт, такая живая, умерла. И Бэт снова осталась одна. Кейт ушла туда, где мама. Её голова также покатилась по чёрному полу, и она никогда не будет говорить с Бэт.

Кейт Говард похоронили рядом с Анной Болейн.

Елизавета после того, как узнала о её смерти, молчала несколько дней. Никто не обратил на это внимания. Никому не было дела до восьмилетней девочки, знавшей к тому времени пять языков и не способной вымолвить ни слова даже по-английски...

Фредерико покидал Кадис. Делать ему там больше было нечего. Он лежал на жёсткой кровати в тёмной, грязной, маленькой комнате, подложив под голову мешок с немногочисленными пожитками, и смотрел в потолок. Перед глазами всплывали картины двух последних лет: граф, поиски Матильды, тайные письма, Англия — всё смешалось в один страшный кошмар, не покидавший Фредерико с недавнего времени ни на минуту.

Сначала он вспомнил, как, добравшись до Ла-Рошели, нашёл торговое судно, направлявшееся в Кадис. Погода тогда стояла отличная, и вскоре они отправились в путь. Но не успели испанцы отплыть от берега хоть на сколько-нибудь приличное расстояние, как на них напали каперы. С подобными захватами Фредерико сталкивался в своей жизни не раз. Иногда каперы грабили судно и приводили его обратно в порт относительно целым и невредимым. Но каперы редко бывали настолько благородны. Закон для них был писан, а следовать ему или нет, оставалось на совести морских разбойников.

Их судно быстро лишилось своего груза. Нападавшие забрали также все съестные припасы и воду, бросив купцов на произвол судьбы. До берега было недалеко, и кое-как команда сумела вернуться к берегам Франции. Фредерико опять попал в Ла-Рошель.

Через неделю он нанялся на военный корабль матросом. Это было французское судно, направлявшееся в Марокко. На самом деле у корабля было тайное задание исследовать испанское побережье и выяснить, насколько возможно, численность военных кораблей Карла. Путешествие предстояло долгое и опасное. Нанимаясь на службу, Фредерико сказал, что он француз, прекрасно знающий испанский и английский языки, так как много служил на разных каперах, и отлично владеющий оружием. Командовал кораблём граф Сан-Мариньи. Ему требовались опытные люди, и он не стал разбираться в хитросплетениях непростой судьбы Фредерико.

Прошёл месяц, и только тогда он наконец-то добрался до Кадиса. Он отпустил бороду, и без того смуглая кожа стала практически чёрного цвета, волосы, напротив, выгорели, ноги привыкли к постоянной качке, а перед глазами постоянно стояла голубая гладь моря.

Фредерико вышел на берег и тут же в порту увидел Лиона. Он сидел на земле возле собора и просил милостыню — по сути ничего не изменилось после их первой встречи, лишь собор да город, в котором происходило действие. Фредерико подошёл поближе:

   — Привет, приятель! Не с тобой ли мы расстались чуть больше месяца назад возле гор? — он был искренне рад видеть попрошайку, так как совесть всё же периодически напоминала ему о человеке, которого он отправил на верную смерть.

   — А, хозяин! — Лион заулыбался, обнажая кривые, полусгнившие зубы. — Я, значит, правильно запомнил, что мы встречаемся в Кадисе! Ох, и непросто мне было сюда добраться...