Но в тот день не только гуляли. На следующую ночь ожидалось прибытие обоза, к этому времени приурочили большую вылазку, к ней и стали готовиться. К лавре вело пять больших дорог. Две северные — на Углич и Переславль — исключались из-за длинного обхода. Три другие проходили через расположение вражеских войск. Выбрали ту, которая шла к Александровской слободе. В непосредственной близости от лавры к ней подступали два оврага: Служень и Сазонов. Замысел состоял в том, чтобы троицкому войску двинуться по дороге на Александровскую слободу, занять овраги, затем, оттесняя ляхов дальше на юг и северо-восток, расширить проход и обеспечить таким образом безопасную проводку обоза. Ему навстречу были посланы специальные люди для разведки и прокладки пути. В былое время непременно сделали бы отвлекающую вылазку в другом направлении, что так любил Голохвастов, теперь же из-за малого количества людей и припасов приходилось протягивать ножки по одёжке. Собрали и раздали войскам псе, что наскребли, делая большой риск: если обоз не придёт, для дальнейшей защиты останутся только камни.

Проведя первый день Великого поста в предбитвенных приготовлениях, помолившись и причастившись, троицкое войско вышло навстречу обозу. Начало вылазки складывалось удачно, ляхи нападения не ждали, и троицкие быстро продвигались вперёд, выбивая из оврагов малочисленные дозоры. Трудности возникли позже, когда сошли с дороги, — глубокий снег быстро выматывал и без того слабых воинов.

Первым вступил в бой южный отряд, который после перехода Сазонова оврага наткнулся на казацкие заставы. «Лисовчики», как всегда пьяные, были легко рассеяны и отбежали к горе Волкуше. Отряд не стал их преследовать, но частью сил повернул налево, продолжив движение строго на юг. Лисовскому, отнёсшемуся вначале к известию о нападении довольно беспечно, теперь пришлось встревожиться, ибо на пути троицких находились его обозы. Правда, тревога быстро прошла из-за явной неразумности нападавших: они шли мимо горы Волкуши с открытым правым боком, как бы намеренно подставляя его. Что ж, дураков надо учить, и он приказал трубить сбор.

А начальствующий над отрядом Иван Ходырев, услышав суматоху в казацком стане, только радовался, ибо решил нарочно подразнить противника, чтобы отвлечь его от всего остального. Когда же Лисовский бросил свои сотни на казавшуюся такой лёгкой добычу, Ходырев, сдержав первый натиск, дал сигнал другой, притаившейся части отряда и зажал казаков в клещи. Закипел кровавый ночной бой.

В ином положении оказался второй отряд. Противостоял ему хитрый и ленивый пан Тышкевич, который предпочёл не вступать в бой и отвёл свои войска в сторону, заставив нападающих двигаться по снежной целине. Они быстро выдохлись и остановились.

Лисовский же, введя новые силы, стал постепенно одерживать верх и грозил отбросить троицких в овраг. Никак только не мог уяснить их цель и ожесточение, покуда с дальних застав не сообщили о движении обоза. Пан сразу понял, в чём дело, и бросил своих людей наперехват. Отряд Ходырева был спасён. Бог вообще в этот день держал нашу сторону — поднялся ветер, повалил снег, и так завьюжило, что мудрено затеряться и целому войску. Казаки разлетелись по полю и наткнулись на обоз, когда он уже подходил к крепости. Их разрозненные наскоки удалось отбить сравнительно легко: несколько раненых, четыре пленённых обозника — вот и весь казацкий улов.

Лавра встречала прибывающих колокольным звоном. Несмотря на ночь, площадь быстро заполнялась людьми. Долгорукий придирчиво осматривал обоз, на его лице так и читалось: не густо. Стоящий рядом Иоасаф тихо примолвил:

   — Благодати не бывает мало или много, о ней токмо молятся.

Князь хотел что-то ответить, но услышал оклик и бросился к сыну. Они радостно хлопали друг друга, вздымая снежную пыль.

   — Ну, как ты, сынок?

   — Да ничё, отощал ты чтой-то, батя.

   — Как не отощать? Хлеб на молитвах замешиваем, на свечах печём, благодатью мажем — больно святой хлеб получается. Погодь-ка...

Обозный воевода Сухан Останков поклонился Долгорукому:

   — Государь благодарит тебя за службу и прислал в подмогу 60 ратников, 20 пудов зелья и харчишек на 60 подводах. Ещё Авраамий 20 людишек присовокупил, собрали, сколь могли, — Повернулся к архимандриту: — А тебе, отче, патриарх Гермоген передаёт своё благословение и грамоту.

Иоасаф взял свиток, развернул и передал Долгорукому:

   — Ты позорче, прочти, чтоб все слышали.

Князь подошёл к факелам.

«Патриаршее слово к Троице-Сергиевой обители.

Чада мои любезные! С великой гордостию следим за подвигом вашим и с сердечным ущемлением сострадаем телесным томлениям. Непостижимо есть уму суетному, как превозмогаете вы нашествие супостатов и светите поверженным в темноту смуты, подобно негасимой лампаде. Не может сотвориться сей подвиг без чуда, но чудо — епархия Отца Небесного. Значит, это он опоясал ваши чресла терпением, наполнил сердца мужеством, вложил силу в руци ваши. Молимся всем миром, чтобы Он и впредь споспешествовал рассеянию врагов ваших и преодолению обстояний. Чтобы дал вам щит спасения своего, сохранил на радость нам и на пример потомкам, как надо стоять за землю русскую и веру православную.

Верю, недалёк день, когда очистится земля наша от вражеской скверны, скорбь сменится радостию, сетование ликованием. Тогда каждому воздастся по делам его, а вам уготовано бессмертие души, о чём перед Господом нашим ныне предстательствую...»

Тут громкий голос Долгорукого подозрительно дрогнул, он протянул грамоту архимандриту.

   — Подержи, отче, снег глаза исколол.

На площади было тихо-тихо, многие тоже вытирались. Февральская метель секла лица.

Весна 1609 года была ранняя, но первые очистительные грозы прогремели и того раньше. В конце февраля поднялась Вологда, её ополчение подымных людей под командой Никиты Вышеславцева двинулось к Волге, достигло городка Романова и, приведя его в покорность Шуйскому, направилось к Ярославлю. Вышедшие навстречу ляхи были разбиты наголову. Воевода Борятинский решил более не испытывать свою ловкость и сбежал вместе с остатками разбитых ляхов. 8 апреля ярославцы встретили победителей хлебом с солью и целовали крест Василию. Их примеру последовали Молога, Бежецкий Верх, Кашин, Углич.

В начале марта восстали костромичи и первым делом принялись за тех детей боярских, кто предал их в декабрьском сражении под Ярославлем. Всегда отличавшиеся беспокойным нравом, они на этот раз будто осатанели: до 200 человек казнили самой лютой смертью, не щадили ни жён, ни детей, отрезали им руки и ноги, вспарывали беременных, сдирали кожу с живых. И никто не мог укротить безумного буйства! Не стыдясь вылезающей из потаённых глубин скверны, один старался перещеголять другого в звериной злобе. Таковы, верно, самые дурные последствия смуты, когда отвергший законы человек теряет привычные представления о добре и зле. Наконец, утомлённые кровавым пиршеством костромичи поклялись на верность Москве и стали собирать своё ополчение.

Продолжил славные боевые дела нижегородский воевода Андрей Алябьев. Он разбил присланного из Тушина воеводу Семена Вяземского и повесил его на главной площади города. Затем привёл в покорность Муром и послал отряд во Владимир. Узнав о его приближении, владимирцы взволновались, захватили воеводу Вельяминова и привели в соборную церковь. Напрасно тот каялся и напоминал, что казнил отъявленного злодея Наливайко; соборный протопоп, дав ему причастие, вывел к народу и сказал: «Вот враг Московского государства». Его тут же забросали камнями; метали мужчины и женщины, старые и малые — все!

Узнав об отпадении Поволжья и Владимира, Сапега направил на усмирение непокорных своих воевод: Лисовского, Стравинского, Будзилу. Они подошли к Владимиру, но взять его не смогли. «Город сел на смерть» — так доложили гетману. Воеводы направились к Ярославлю. Сначала попытал счастья Будзила, однако ему удалось взять лишь внешний острог. Подошёл Лисовский — ярославцы отчаянно защищались и не подвинулись ни на пядь. Затеялись переговоры, их взял на себя уже известный Иоганн Шмитт. «А подойди поближе», — кричали ему ярославцы, когда он приблизился к стенам. Немец послушался, подошёл, его схватили и бросили в котёл с кипящей водой. Смотрели и ликовали, а более всего честный Эйлов, освободившийся от заимодавца. Потом то, что осталось от несчастного немца, кинули псам.