Бембе Аманды в честь Чанго было очень удачным. Чтобы дать советы присутствующим, с небес спустились восемь или девять ориш. Мы с мамой остались у Зены на ночь и легли спать на соломенных циновках. Ночь прошла, и лягушачий хор умолк. Вместо него зазвучал оркестр цикад. Прохладный бриз самого раннего утра принес с собой медоточивый аромат близлежащей апельсиновой рощи. Через квадратное отверстие, заменявшее окно, я — совсем еще ребенок — смотрел на звезды, такие же огромные, как на репродукции Ван Гога, висевшей в офисе моего отца. Небо приобрело глубокий темно-синий оттенок. Должно быть, Чанго уступил его Йемайе, великой богине-матери, чьим цветом был синий — цвет семи морей, подвластных ей. Когда сон, наконец, справился с моим детским волнением, мне привиделся дальний край, где правил царь и бог Чанго, где люди и духи жили бок о бок, край, очень далекий от Эль-Ведадо.

Мой дядя Джордж Канизарес, специалист по генеалогии, тщательно изучил европейские корни моего отца. Среди его предков было немало аристократов. Однако я считаю, что мои предки по материнской линии бесконечно более колоритны, хотя и не так знатны. Мои отец и мать родились в двух совершенно разных мирах. Поразительно, но у них, вероятно, есть общий предок: родной дед моего отца, граф Брюне, был, возможно, прадедом моей матери.

Приблизительно в 1870 году пятнадцатилетняя Мария была рабыней в доме графа Брюне, самого богатого землевладельца в кубинском городе Тринидад. Мать Марии, Франсиска, родилась в африканском городе-государстве Ойо и по национальности была лукуми (йоруба). Франсиска многие годы жила в графской семье. Граф отдал Марию в жены своему пожилому шоферу, Хосе Пересу. Хосе был освобожденным рабом, очень преданным графу. Родился он в Араре (вероятно, город на территории современного Бенина). 4 декабря 1870 года Мария родила мальчика. Этот день в кубинской сантерии ассоциируется с богом грома Чанго. На языке у мальчика была пурпурная родинка в форме обоюдоострого топорика — верный знак преданных сынов Чанго. Некоторые сантеро утверждают, что такие дети — это живые воплощения ориши. Старики рабы, принадлежавшие графу, увидели в рыжих волосах мальчика еще один знак расположения Чанго к мальчику, так как именно красно-рыжий считается цветом Чанго. Менее набожные свидетели рождения малыша вспомнили, что в молодости у графа тоже были рыжие волосы.

Мальчика окрестили Хосе, но все звали его Бангоче, именем, которым традиционно нарекают избранных сынов Чанго. Бангочеито (уменьшительное от Бангоче) разрешили присутствовать на уроках вместе с белыми детьми из графского дома, и таким образом он получил начальное образование. Потом Бангочеито обучался портняжному искусству. Но вскоре, благодаря природным способностям к гаданию и целительству, он сделался относительно преуспевающим курандеро (целителем). Летом 1890 года граф подарил Бангочеито небольшое имение, расположенное сразу за пределами города Тринидад, где тот начал заниматься целительством. Привлекательный молодой человек стал причиной упадка в делах Андреа Ортис, самой известной в Тринидаде колдуньи.

Андреа Ортис была женщиной своеобразной. Уроженка Канарских островов, она появилась на Кубе при весьма загадочных обстоятельствах. Ее внук, Херман Перес, которому сейчас за восемьдесят и который живет в Нью-Йорке, со всей серьезностью утверждает, что Андреа прилетела в Новый Свет на метле. «В детстве я видел, как она летала вокруг своей хижины», — сказал мне Херман, перекрестившись. В глазах его еще отражался ужас, пережитый три четверти века назад. Моя родная бабушка, Андреа Исабель, названная в честь своей бабки Андреа Ортис, так боялась колдуньи, что всю свою жизнь отказывалась произносить собственное имя и называла себя Офелией. Она говорила, что в детстве ей тоже довелось наблюдать необыкновенный воздушный спектакль Андреа.

Андреа была стройной, ширококостной и очень высокой. У нее были бледно-серые глаза, лицо пепельного цвета и седеющие золотистые волосы, всегда убранные в тугой пучок. Внешность Андреа Ортис привлекала взгляды, но она не была по-настоящему красивой. Длинный прямой нос и тонкие, крепко сжатые губы придавали ее лицу суровое, сердитое выражение. Разменяв четвертый десяток лет, она жила со своими четырьмя детьми — двумя мальчиками и двумя девочками — в хижине в конце длинной, извилистой дороги, вымощенной булыжником. У подножия холма, в начале той же дороги, находилось жилище Бангочеито. Вскоре весь город гудел слухами о надвигающемся открытом поединке между колдуньей с Канарских островов и юным выскочкой-лукуми. Однажды Бангочеито получил послание, которого ждал: «Если у тебя достаточно смелости, Андреа приглашает тебя в гости, но предупреждает, что назад ты не вернешься». Поклонники Бангочеито умоляли его не ходить к колдунье, но он только смеялся в ответ на их увещевания и говорил: «Я покажу этой старухе пару занятных штуковин! Ей придется взять свою метлу и улететь из Тринидада к чертовой матери! Этот город — мой!»

Бангочеито принял вызов и отправился на вершину холма в хижину Андреа. Совершенно неожиданный исход опасной встречи до сих пор вызывает лукавую улыбку на губах Хермана Переса: «В некотором роде бабушка была права. Бангочеито действительно не вернулся назад. Они стали любовниками и были вместе до самой смерти Бангоче — тридцать лет. Классическая любовная история, — продолжает Херман. — Им не помешала разница в происхождении, в возрасте и, что самое главное, принадлежность к различным расам. В то время отношения между представителями различных рас на Кубе, особенно в городе Тринидад, были далеко не самыми сердечными (см. Приложение 1). Очень редко случалось, что белая женщина жила с цветным мужчиной, но ведь Андреа была необыкновенной женщиной! У них с Бангоче никогда не было предрассудков».

По стандартам XIX века Андреа была уже слишком стара, чтобы иметь детей. Но тем не менее у нее и Бангочеито родились четверо малышей — три девочки и мальчик Одна из девочек, Хуана (моя прабабушка), была служительницей Чанго, как и ее отец. На Кубе не сохранилась такая особенность религии йоруба, как наследственное служение одному и тому же орише. Но в семье Бангочеито традиция продолжала существовать многие годы. Говорят, что все предки Бангочеито в Ойо были жрецами Чанго. Традиция прервалась, когда Обатала отобрал мою голову у Чанго, и я стал первым в нашей семье, кто не принял по наследству долг служения орише грома и молний.

На смертном одре Бангочеито завещал свою либрету (записную книжку, дневник) дочери Хуане, которая потом передала ее своей старшей дочери Андреа Исабель. Сейчас этот ценнейший источник живописно изложенной информации находится у моей тетушки Айдэ в Гаване.

В 1905 году Хуана, старшая дочь Бангочеито, стала гражданской женой мелкого землевладельца испано-индейского происхождения по имени Фелисиано Зайас Тардио. Он был добрым, уважаемым человеком и хотел развестись со своей первой женой, но в те времена это было невозможно. Тридцатилетний мужчина и его пятнадцатилетняя гражданская жена жили так, как будто были женаты по закону. Так к ним и относились. От этого счастливого союза родились три дочери. Но пятнадцать лет спустя счастью влюбленной пары пришел трагический конец, когда Фелисиано поддержал спор о границах владений и принял отравленное питье из рук враждовавшего с ним соседа, который притворился, что желает мира. Законная жена Фелисиано, о которой никто ничего не слышал в течение пятнадцати лет, вдруг объявилась на похоронах и заявила о своем праве на имущество мужа. Хуана и ее трое дочерей в буквальном смысле оказались на улице. Хуана переехала в Гавану, где кое-как перебивалась, устроившись на работу прачкой. Старшая дочь Хуаны, Андреа Исабель (называвшая себя Офелией), сбежала с нищим испанцем по имени Валентин Гонсалес, когда ей было одиннадцать лет. У них родились две дочери: моя мать, Ана Роса (позднее она взяла себе сценический псевдоним Роксана), и моя тетка Айдэ. Ита Офелии (набор правил, табу и предсказаний, дающихся при посвящении) запретил ей извлекать из сантерии выгоду, поэтому служение осталось только ее личным занятием.