А Маруся продолжала хвастаться, как будто говорила о своём родственнике.

- Столыпин сделал так, чтобы крестьяне получили землю в свою собственность. До этого земля была общинная, а после его реформ стала у каждого своя. Во всём, что он делал, Пётр Аркадьевич был порядочным, трудолюбивым и честным человеком. Про него даже слухов не было, поому что не к чему было придраться. Он всё делал открыто, благородно и безупречно. Хотел делать Россию великой, и делал. Сам, один, шаг за шагом.

Они выехали из Немецкого района и подъезжали к Славгороду.

- Странное название, - сказал Егорка. - В честь каких-то Слав?

- Ну что ты, - засмеялась Маруся. - Славгород - значит Славный город. Славгород тоже переселенцы построили. Здесь тогда железной дороги ещё не было, они от Татарска* пешком шли. Первые дома их земляными были, брр, подумать только! Когда Столыпин в Славгород приехал, славгородцы представили ему прошение о строительстве железной дороги. Многие хотели переехать в Сибирь, но как добираться? Когда построили железнодорожную линию Татарок-Славгород, народ сюда так и хлынул отовсюду. Железная дорога привозила лес, из которого поселенцы строили дома, а увозила зерно, которое они выращивали.

- Сейчас к Петру Аркадьевичу заедем, - пообещала Маруся.

"Нива" катила по Славгороду, который и в самом деле оказался Славным. Зелёным, цветущим, уютным. На центральной площади стоял памятник, к которому они подъехали. Они вышли из машины и пошли вслед за Марусей к высокому монументу из красного мрамора. Егоркин "брат" прочитал выбитую на памятнике надпись: 'Петру Аркадьевичу Столыпину - основателю Славгорода'.

- Так вот про какого Петра Аркадьевича Михаил говорил, - наконец-то понял Егорка.

- А про кого же ещё? Столыпин у нас один.

- Теперь я знаю, почему Михаил его так любит! - понял Егорка.

Маруся рассмеялась и, погладив постамент, сказала:

- А я думаю, что он почитает Столыпина за защиту флота. Пётр Аркадьевич очень флот уважал, а Миша главный корабельный старшина в запасе.

- Так то в запасе, - протянул Егоркин "брат".

- Скажу тебе по секрету, - заговорщицким шёпотом сообщила Маруся, - лично я считаю, что запасных военных не бывает. Если военный, о это навсегда.

- Но при чём здесь флот? - удивился Егорка. - Тут же степь! Великая кулундинская степь.

- Так ведь Пётр Аркадьевич не только о Славгороде заботился, а о всей России.

Маруся подошла к памятнику и поклонилась. Два раза. За себя и за Михаила. И Егорка поклонился тоже. А Егоркин "брат" кланяться не стал. Он стоял и укоризненно качал головой: "Эк они тебя ухайдокали-то, сродственнички мои..."

Когда возвращались от памятника, Егорка спросил Марусю: - А вы Столыпина за что любите, за флот или за степь?

- За семью, - неожиданно ответила Маруся. - У Петра Аркадьевича была прекрасная семья, шестеро детей. А жена его, между прочим, была правнучкой Суворова.

- Того самого?

- Александра Васильевича. А чему ты удивляешься, предок Столыпина служил адъютантом у этого великого полководца. Любой крестьянин знает: что посеешь, то пожнёшь.

Маруся пробормотала что-то про осинки, апельсинки, про учёного Грегора Менделя* и науку генетику, и пошла к машине.

Маруся устроила им экскурсию по Славгороду, и Егорка в очередной раз удивился, как много она знает. Вроде и не учитель географии, и не журналист-краевед, и не историк, а столько у неё подробностей припасено, заслушаешься!

- Маруся, а откуда вы всё это знаете? - не выдержал Егорка. Ему тоже хотелось так легко и подробно рассказывать по каждое здание в чужом, заметьте, городе.

Маруся ответила очень серьёзно: - Я читать умею.

- Пф! Все умеют, - фыркнул Егоркин "брат". - Эка невидаль!

Но Егорка понял, что она хотела сказать. Надо ведь не просто научиться читать, а выбирать книги, обдумывать, задавать себе вопросы и читать следующие книги, которые ответят на них, а потом следующие и следующие. Не просто все книги подряд. А среди миллионов книг выбирать свои. И строить из них свою книжную крепость. Или что там у девчонок, дворец? Читать надо уметь, да. Не только буквы в слова складывать. И он, Егорка, тоже научится, и тоже будет уверенно рассказывать и удивлять, и смешить, и пугать подробностями. Как Маруся сейчас.

- Я когда на работе дежурю, а вызовов нет, всегда стараюсь новую книжку прочитать. Жаль только, что мои больные редко мне это позволяют, - вздохнула Маруся.

Добрыныч молчал и по его сосредоточенному сопению Егорка догадался, что дракончик тоже взял на вооружение Марусин способ. Интересно, какие книжки он выберет? "Геология драгоценных камней" или "Минералогия"? Надо будет поговорить с Добрынычем о книгах. Что он читает и читает ли? Где книги берёт, ведь нет библиотеки для драконов. Егорка подозревал, что тётя Яга снабжает Добрыныча детскими книжками, но спрашивать боялся - а вдруг Добрыныч обидится, расфыркается: "Ты что, думаешь, я ещё маленький и детские книги читаю? Да я уже взрослый, я в эти сказочки не верю!" Некоторые Егоркины одноклассники так и говорили. Егорка с ними не спорил. Он в сказки верил, а остальные пусть как хотят.

Маруся привезла их в музей и музей Егорке с самого первого шага понравился. Недалеко от входа там стоял макет поезда. Того, столыпинского. Егорка его как увидел, так и замер. Вот это красотища! Глаз не отвести. Для тех, кто понимает, конечно. А Маруся увидела, что он возле макета застыл, как приклеенный, и стала объяснять.

- Сейчас "столыпинскими" называют вагоны с решётками, в них обычно преступников возят. Это ужасно несправедливо! - голос её задрожал. - В тех вагонах, которые придумал Пётр Андреевич, никаких решёток не было. И перевозили в них большие дружные крестьянские семьи со всем их хозяйством. Это уже потом, после революции кто-то придумал решётки на окна поставить и использовать такие вагоны как тюрему на рельсах. До чего обидно, что люди называют эти зарешёченные вагоны именем человека, который наоборот свободу всем давал!

Маруся чуть не плакала и Егорка решил, что обязательно расскажет об этом Михаилу и они что-нибудь придумают, чтобы это недоразумение с вовсе-не-столыпинскими вагонами исправить.

А Добрыныч ничего не говорил. А почему он ничего не говорил? Да потому что как заворожённый смотрел на выставку одежды переселенцев. Да не тех переселенцев, которые из немецких российских деревень приехали, а тех, кто с Украины и Белоруссии. Добрыныч как увидел женские костюмы с венками и лентами, так и вспомнил сразу и себя в младенчестве, и Добрыню, и мамку-Змеюку, и бабушку-Змеюшку, маленьких змиючат, и большущих Змиев, и речку Горынь. А когда он всё это вспомнил, то понял, что ужасно соскучился. И по Добрыне, и по бабушке-Змеюшке, и даже по родителям, которые его наказывали за то, что он паршивая змея и семью позорит своими добрыми делами. "А вдруг они изменились?- подумал дракончик. - А вдруг они поняли, как им без меня плохо, и теперь будут меня любить и баловать? А может мне вернуться?" Эта мысль на мгновение мелькнула, и тут же спряталась. Но ведь мелькнула. И спряталась не где-нибудь, а в его голове. Ох, не к добру это, Добрыныч! Не к добру...

Егорка с Марусей уже дошли до коллекции старинных фотоаппаратов и самоваров, а Добрыныч любовался витриной нумизматики*, когда у Маруси зазвонил телефон. Она выслушала говорившего, ответила коротко: "Выезжаю!" и повернулась к своим спутникам:

- Нам надо ехать обратно. Ослёнок решил родиться именно сейчас.

- Не надобно нам никуда ехать, - возразил Егоркин брат. - Мы остаёмся.